Лучший день рождения

Юсукэ никому не хотел навязываться в свой день рождения. Акира совсем недавно вышел из тюрьмы, а его раны, полученные в допросной, не только не успели до конца затянуться, но пополнились свежими — колония для несовершеннолетних едва ли была менее жестокой обычной взрослой. День рождения Рюдзи в июле они отметили своей маленькой компанией в кафе, у Анн — был в ноябре, в самый разгар интриг с Акечи, но даже тогда они нашли время поздравить ее сладостями, у Хару — справляли в начале декабря у нее дома за чаепитием. У Макото и Футабы дни рождения были в апреле и феврале, но Юсукэ был уверен, что все обязательно соберутся отпраздновать. Они все были важными членами команды. А даже если нет, — на этом моменте мысли почему-то касались образа Хару — то своим очарованием притягивали к себе, как магниты. Юсукэ со вздохом перевернулся на спину, лежа на своей койке в общежитии. Вот выкинуть его из команды — и что изменится? Разве что визитки станут менее стильными. Практически ни у каких врагов не было слабостей к физическому урону, на котором сосредотачивалась вся сила Юсукэ. И почему Акира раз за разом брал именно его на передовую, было загадкой. Вернее, было таковой до недавнего времени. Щеки тронул легкий румянец, когда воспоминания ударной волной накатили на сонный разум. «— Ты мне нравишься, Китагава-кун, — сказал Акира и широко улыбнулся. — Нравишься еще с августа. Недалеко от них стояла старшая сестра Макото и раздраженно поглядывала на свои наручные часы. Близилось Рождество. Акира признавался ему в своих чувствах. Признавался за пять минут до полуночи. И до своего задержания. С ниспадающей улыбкой на лице. — Это взаимно, — на выдохе сказал Юсукэ и замялся в подавленном порыве обнять своего лидера. Акира понравился ему еще с их первой встречи, когда Юсукэ нелепо притворился, что ему интересна Анн. Тогда, в мае, он пытался погрести эти чувства под работой, холодностью и эксцентричностью. Но влюбленность — первая и робкая — отчаянно пробивала себе путь наружу, как полевой цветок сквозь асфальт в огромном мегаполисе. Юсукэ утешал себя мыслью, что даже при самом благоприятном исходе, у них не получилось бы поддерживать свои отношения, потому что Акире в Токио отмерян год — не больше. Но стоя под первым снегом около полицейского участка, провожая взглядом человека, который только что предложил ему свое сердце на Рождество, Юсукэ подумал, что они справятся» Пока Акира недолгое время пребывал в тюрьме, Юсукэ успел написать ему одно письмо. Небольшое, новогоднее, где ему не хватило смелости написать «люблю», и он ограничился беззубым «нравишься». Его выпустили всего неделю назад. У кафе лидера встречала вся команда, и Юсукэ с блеском продолбал свой шанс оказать Акире особое внимание. На самом деле Юсукэ вел себя настолько как обычно, что под конец приветственного вечера ему даже стало неловко перед друзьями, что он скрывает их отношения с Акирой. Вернее, не скрывает, а будто бы стыдится их. Глаза зажмурились в отрицании, и Юсукэ перевернулся на бок. Нет, стыдиться ему определенно было нечего. Разве что неуверенность в себе точила острыми когтями изнутри, сдавливая сердце и легкие. Акира казался Юсукэ неимоверно крутым, сильным, красивым, умным парнем и… Невероятно далеким от такой посредственности, как Китагава Юсукэ. Воображение живо рисовало Акиру рядом с Анн, Макото, Хару, Футабой — и все эти картинки выглядели настоящими. Правдоподобными. «Почему я?» — спрашивал себя Юсукэ, смотря в зеркало по утрам. — «Он мог выбрать кого угодно.» Мысли топили и утягивали сознание на дно, в сон. И, когда Юсукэ почти задремал, телефон оповестил о новом сообщении. Он был уверен, что это пришло поздравление от мобильного оператора, или староста написал что-то важное в беседу класса, но увидев отправителя, Юсукэ покраснел, задержав дыхание. «Доброе утро, именинник! Поздравляю с днем рождения! :)» От Акиры. Юсукэ практически не шевелился, наблюдая за тремя мелькающими точками в их чате. «Какие у тебя планы на день?» Юсукэ ответил, не раздумывая. «Никаких.» С минуту сообщение оставалось прочитанным, но ответ Акира почему-то не набирал. Затем точки неуверенно замигали снова, то исчезая, то снова появляясь, будто Акира взвешивал каждое слово. «Хочешь отметить вместе? Я приготовил для тебя небольшой сюрприз.» Выдох застрял в легких, а сердце беспокойно пропустило удар, кольнув под ребрами сладкой искрой. «Разумеется! Скоро буду.» — быстро отправил Юсукэ и вскочил с кровати. В Леблане он был уже через полчаса — ворвался со снегом на ботинках, красным носом и задев головой ветряной колокольчик над дверью. Акира с Содзиро синхронно обернулись к нему. — Осторожней, а то так и и синяки набить недолго, — проворчал Сакура и ушел на кухню. — Да, я… Да. Извините, — ответил Юсукэ уже в пустоту. Сердце колотилось от бега и волнения, потому что Акира прямо сейчас огибал барную стойку и подходил к нему. Впервые они были наедине (почти) с тех пор как… Наверное, с тех пор как Акира освободил его из мнимой тюремной камеры в Бархатной комнате. — Привет. — Привет, — ответил лидер, и сердце в очередной раз забыло, как биться. Потому что теперь все ощущалось иначе. Акира смотрел на него — и Юсукэ знал, что это взгляд влюбленного в него человека. Акира приближался к нему — и Юсукэ мысленно говорил себе не смущаться, потому что в отношениях и не такими вещами люди занимаются, и если он уже на подготовительном этапе готов от неловкости сознание потерять, то без особой тренировки дальше точно не продвинется. Акира протянул небольшой сверток, обернутый упаковочной бумагой и обвязанный лентой, мазнув теплым прикосновением по пальцам — и Юсукэ вспыхнул, потому что не мог не фантазировать о том, что Акира хотел бы прикоснуться к нему еще. — С днем рождения еще раз. Это тебе. Пока Юсукэ бережно рвал упаковку, Акира продолжил, неловко почесывая затылок и опуская взгляд. — Я заметил, что ты не носишь шарфов, а еще ребята сказали, что ты болел ангиной, ну и я… В общем… Кислотные цвета резко контрастировали с нежным оттенком обертки, но не это волновало Юсукэ больше всего . — Извини, если тебе не нравится дизайн, я старался угадать, но- — Невероятно, — оборвал его Юсукэ, не отрывая взгляда от рисунка, вышитого на ткани. — Что? — Потрясающе. Какое буйство красок, какое сочетание цветов! И все это призвано, чтобы избавить зимний холст от его холодной белизны! — Юсукэ, забыв о смущении, полностью вытащил подарок и рассматривал его. Он говорил громко. Он всегда так говорил, когда был увлечен чем-то. — Все это призвано, чтобы согреть тебя. Давай, — Акира взял в свои руки длинный шарф и начал оборачивать его вокруг чужой шеи. — Обожаю, когда ты с таким интересом рассуждаешь о чем-то. — А? — еле слышно выдавил из себя Юсукэ. Акира… похвалил его? За что? Просто за то, какой он? Смущение проступило на лице красными пятнами и в груди — очередным покалыванием. Но Юсукэ был счастлив. Спустя одну чашку кофе перед ним опустилась полная тарелка горячего дымящегося карри. — Если что, благодари его, — Содзиро кивнул на Акиру, опустившего взгляд в стол. — Это он сегодня с утра у плиты, я только дотушил. — Сакура-сан! — Понял я, понял. Ухожу за сигаретами, — улыбаясь, он махнул рукой и скрылся за барной стойкой. Спустя секунду, накидывая пальто, кивнул на прощание и вышел. Юсукэ понимал Акиру. Такое внимание могло смутить, но… …Но в данный момент себя ему было жальче! Потому что, кажется, за семнадцать лет впервые кто-то приготовил еду специально для него. Не для компании, где он случайно оказался. Не для себя, с щедростью после угощая Юсукэ. А для него одного. Потому что у него день рождения. Потому что его любят. Последняя мысль заставила краску вернуться на щеки, хотя они еще даже не успели остыть после получения шарфа (который Юсукэ не собирался снимать). От опущенного в тарелку взгляда легче не стало — теперь Юсукэ видел аккуратные квадраты картошки и моркови, над нарезкой которых старались ради него, видел идеально поджаренное мясо, которое мариновали ради него, и видел аппетитный рис, над кастрюлей с которым стояли почти час ради него. И все это — чтобы он один раз поел и сказал «спасибо». — Вкусно? — тихо выдавил из себя Акира . — Да, — не колеблясь, ответил Юсукэ и едва не добавил «лучше, чем я заслуживаю». Потому что Акира за полгода их знакомства научил его ценить себя. И любить. Его лидер неловко кивнул и поправил очки. Взгляд мазнул по лицу Юсукэ, но почти сразу смущенно ушел в сторону. Что ж, Юсукэ понимал его. Почти не слышно Акира шепнул «спасибо» и прочистил горло, набираясь смелости. — У меня есть еще один небольшой подарок для тебя. Не хочешь… Сходить в планетарий? Юсукэ следовало бы укусить себя за язык и не тратить чужие деньги, но он все-таки успел сказать «хочу» прежде, чем разумные, не опьяненные влюбленностью мысли достигли его. Акира снова неловко кивнул, и они продолжили есть, боясь подбираться к тому, что их действительно интересовало, и оттого обсуждая последние новости — Рюдзи съездил с мамой на онсэн, Хару завела щенка, а родители Анн привезли из очередной командировке очередную гору одежды для нее. На метро ехали молча. От тряски их руки несколько раз случайно соприкоснулись, и Юсукэ вздрагивал, чувствуя чужое тепло, непривычно приятное и незнакомое. Сделать движение в сторону руки его лидера мешало стеснение, в противоположную — нежелание терять контакт. Хотя бы такой. На улице Юсукэ глубже кутался в шарф, вдыхая запах, который оставили на нем руки Акиры. Промерзшие пальцы он прятал в небольшие карманы пальто и с колкой завистью косился в сторону чужих рук — всегда теплых, согретых изнутри горячим сердцем. В гардеробе планетария Юсукэ отказался сдавать шарф, и это заставило щеки Акиры снова порозоветь. Зал, где показывали представление, был темным. На стенах купола медленно кружились созвездия. С минуту они сидели молча, делая вид, что им интересно читать неразборчивые надписи на латыни под блеклыми фигурами, пока Акира не заговорил нерешительно вполголоса, смотря куда-то сквозь Юсукэ: — Здесь так темно и малолюдно. Можно… — голос опустился до сиплого шепота. — Можно мне взять тебя за руку? Дыхание сперло, и Юсукэ был благодарен полумраку, что его стыдливое смущение сейчас никому не было видно. Желание двигало им, но не его языком, и вместо ответа от коснулся теплой бархатной кожи шершавыми от холода пальцами. Скользнул дальше, обнимая запястье и нащупывая неистово колотящуюся вену между сухожилий. Собственное сердце колотилось не в пример так же сильно, подпирая гланды и мешая дышать. Даже начавшееся представление не могло отвлечь от поглотившей теплоты, тянувшейся от его правой руки, от ладони, лежавшей на ладони Акиры, от пальцев, переплетенных с пальцами Акиры. «Созвездие Лира отсылает нас к мифу об Орфее и Эвридике, двух возлюбленных, разлученных Аидом. Эвридика была музой Орфея, и именно она вдохновила его на написание божественной мелодии, которой потом захотел обладать царь мира мертвых. Однако, заточив Орфея у себя, Аид не ожидал, что никогда более не услышит мелодии, способной растрогать даже богов Олимпа. Потому что Орфей играл на лире скорбь и тоску, он плакал, превращая слезы в ноты, в надежде когда-нибудь снова увидеть свою единственную музу.» Закончившийся сеанс оставил на языке горькое послевкусие, а морозный свежий воздух — усилил поселившуюся в душе тоску. — Все в порядке? — неуверенно спросил Акира, когда они немного отошли от купола планетария. — Да, я просто… — глаза без сомнений выцепили Лиру на темном ясном небе. Яркая Вега подмигивала ему. — Представил себя на месте Орфея из мифа. Мне так… — прерывистый вдох, такой же хрустящий и ломкий, как первый январский лед. — Больно от мысли, что меня могут разлучить с тобой. Удивленный и подавленный руками возглас удивления и остановившиеся шаги за спиной. — Погоди, ты же не хочешь сказать, что--? — Последние полгода я могу рисовать только когда думаю о тебе, — в своих фантазиях Юсукэ не раз представлял, как признается в этом Акире, как стыдится своей слабости, как получает взгляд, полный отвращения и брезгливости, но сейчас он, вопреки всем воображаемым сценариям, улыбается. И немного жалеет, что не признался раньше. — Ты — моя муза, мое вдохновение, мое— — Пожалуйста! — вскрикивает Акира, и Юсукэ с опаской оборачивается к нему через плечо. — Я не могу больше, — сердце пропускает удар. И еще один. — Я очень хочу поцеловать тебя. Можно? Юсукэ ошалело кивает и смотрит, как Акира медленно приближается к нему сквозь рыхлый снег. Ему кажется, что они поднимаются на самую вершину американских горок и вот-вот сорвутся вместе с огромной высоты. Это неизбежно. Потому что Акира уже совсем близко и тянется своими невообразимо теплыми руками к нему. Румянец на щеках Акиры не от мороза, но Юсукэ накрывает их своими ледяными и такими же красными пальцами, пытаясь согреть. Потому что он горит изнутри. Потому что Акира в первый раз целует его. Они цепляются друг за друга руками и губами, и Юсукэ чувствует новый укол под ребрами, представляя, как его лишают и этого тоже. Как Акиру забирают в тюрьму. Как за ним приезжают родители. И пальцы сжимаются крепче, перебираясь за похолодевшие кончики ушей. Но прежде, чем беспомощность успевает затопить его изнутри, Акира отстраняется и заполошно шепчет: «я никуда не уеду, я не вернусь домой, я останусь здесь, с тобой, я не могу уехать, не после того, как встретил тебя, Юсукэ». Собственное имя прошибает в районе груди, потому что больше нет бесцветного «Китагава-кун». И не будет «Курусу-куна». — Акира, Акира, — шепчет Юсукэ пряча пальцы в темных локонах и целует сам и в перерывах говорит жарко, непривычно жарко, успокаивая не то Акиру, не то себя. — Я буду рядом. Я поеду за тобой. Я всегда найду тебя. Кажется, они плакали. Юсукэ плохо помнил. В памяти остались только горячечные поцелуи, пальцы в волосах, крепкие, до боли, объятия и обещания. И блестящие звезды, утопавшие в жидком серебре глаз. — Спасибо, — выдыхает Юсукэ в чужую макушку, сжимая в руках узкие плечи. — Это лучший день рождения в моей жизни. В ответ Акира лишь крепче обнимает Юсукэ в ответ. Что бы жизнь ни подкинула им — они справятся. Юсукэ верит в них. И сцеловывает снежинки, запутавшиеся в темных волосах, роняя последние слезы, которые, он уверен, стали бы каплями краски в их собственном мифе.