Лучший день рождения

«Они договорились встретиться у Сюдзина после уроков. Волнение заставляло цепляться за нарисованный подарок крепче, но стоило увидеть избитого Акиру, как пальцы инстинктивно разжались, роняя хост, обернутый холщевкой, на землю. — Все в порядке, ничего не сломано, — Акира поднял ладонь, пытаясь уверить в сказанном, но Юсукэ не поверил в напускную непринужденность, аккуратно подцепил чужое лицо и стал вертеть из стороны в сторону, осматривая. — Кто? — с колкой холодностью спросил Юсукэ. Ему вполне хватало сил и не хватало терпения, чтобы пойти и прямо сейчас рассказать одному уроду, как он был неправ, выбрав своей целью его парня. — Эй-эй, успокойся, пожалуйста. Эй! — безрезультатно хватаясь за плечи соратника, Акира пытался остановить его и преградить путь — отзеркаливая каждый чужой шаг. — Я даже их имен не знаю! — Их было несколько?! — взревел Юсукэ, и Акира с опаской заозирался, замечая, как на них оборачивались прохожие школьники. Но куда страшнее подозрительных взглядов было увидеть плескавшийся на дне всегда спокойных серых глаз огонь. Такой нетипичный для владеющего Буфу и оттого устрашающий вдвойне. — Акира, пусти, я эту школу с землей сравняю! Юсукэ злился и кричал, он не мог удержать гнев, рвавшийся из груди, разрушающий и опасный. Школьники не сводили с них глаз, некоторые начали останавливаться и доставать телефоны. Понимая, что своими силами он соратника точно не остановит, Акира выудил из сумки расслабляющий гель, который всегда в промышленных количествах носил с собой в Мементос и Дворцы, и еще один хранил в сумке просто на всякий случай. Он не глядя подцепил мазь пальцем и схватился за руку Юсукэ, который уже успел обойти его и сделать шаг к воротам Сюдзина. Секунда, две, три, четыре — и на пятую впитавшаяся мазь дала о себе знать — напряженные плечи понурились, а зрачок понемногу начал сужаться. — Ты… Зачем?.. — вяло спросил Юсукэ, прекратив вырываться. Зеваки один за другим уходили, видя, что больше ничего интересного можно было не ждать. — Потому что если бы ты им навредил, то стал бы ничем не лучше. И ты знаешь это. Юсукэ на это лишь устало кивнул, не оборачиваясь, и позволил увести себя в Леблан.» — Как они вообще могли такое сделать на твой день рождения? — Они же не знали, — устало выдыхает Акира и жмурится от жжения спирта а щеке. — Ай! Юсукэ хмурится, обрабатывая ссадины и синяки. Глаза рыщут внимательными детекторами по коже, сканируя, как машины, выявляя каждое покраснение. Настенные часы мерно отстукивают секунды, и Акира вздыхает еще раз. — Может быть… Может быть, я заслуживаю все эти раны. И даже больш- — Неправда, — моментально отвечает Юсукэ и прижигает царапину на лице. Акира щурится и недоверчиво мотает головой, избегая зрительного контакта. — Я преступник, Юсукэ. Как ни посмотри. Общество видит это и поэтому прогоняет. Еще не привыкший к своему имени, звучащему мягким баритоном родного голоса, Юсукэ едва заметно краснеет, но смущение не колеблет его позицию. — Апелляция уже на рассмотрении! Тебе нужно только немного подождать, Саэ-сан все обязательно уладит. Впервые за этот день Акира смотрит в глаза и ничто в его голосе не дрожит, когда он говорит страшное: — Ничего не изменится. Клеймо осужденного навсегда останется выжжено у меня на лице. И те люди, которые окружают меня сейчас, никогда не забудут мою судимость. Я изгой и таким и останусь до самого выпуска. Юсукэ рывком поднимается со своего стула. Поднимается настолько резко, что тот падает, грохотом разламывая хрупкую атмосферу едкого самоуничижения. Акира удивленно смотрит на хмурого соратника и распознает на его лице решимость, не в силах найти там злобу. — Пойдем, — твердо говорит он и протягивает руку. — Подожди, а подарок? Ты сказал, что разрешишь мне посмотреть, когда закончим с обработкой ран, — Акира косится в сторону обернутого холста, отставленного к лестнице. — Потом посмотришь, есть дело поважнее, — нажимает Юсукэ и берет своего лидера за руку. Акира не сопротивляется, когда его тянут вниз по лестнице. Неловко улыбается на замечание Соджиро и возмущенный ах от одного из посетителей. Не задает вопросов, когда Юсукэ приводит его в строительный магазин на соседней улице. И начинает говорить только когда похолодевшая от решимости рука отпускает его в одном из небольших безлюдных переулках. — Юсукэ, что происходит? У соратника в руках банка кроваво-красной краски и грубая кисточка, которой впору заборы красить, но не держать длинным аккуратным пальцам, творящим шедевры искусства. — Сейчас увидишь, — он оборачивается и на его лице расплывается улыбка хитрого лиса. На землю глухо падает жестяная крышка из-под краски. Юсукэ не глядя погружает внутрь кисточку, небрежно смахивает излишки на асфальт и делает первый шаг к обшарпанной стене. От дальнейшего зрелища у Акира перехватывает дыхание: Юсукэ — величайший художник, которого он только знает — широко шагает в сыром, грязном переулке от одного дома к другому, его рука живо и быстро взмахивает кистью, оставляя на облупившейся облицовке ярко-красные росчерки, а на одежде и коже — алые брызги. Но он не рисует. Он танцует. Его движения плавные, он грациозно лавирует, пачкаясь краской, но без страха порывисто разворачиваясь снова и снова с полной до краев банкой. Акира настолько увлеченно наблюдает за Юсукэ, что не сразу замечает, когда бессмысленные линии на стенах начинают складываться в слова. Сначала он видит отдельные буквы, — «Н», «Г», «И» — а затем ахает, зажимая рот рукой. Потому что от написанного хочется кричать на самого себя за слабость и малодушие, хочется содрать кожу живьем, потому что — Акира понимает это только сейчас — он не имел права сомневаться в себе, только не после всего, что они прошли вместе с командой. Когда Юсукэ делает последний взмах кистью и разворачивается в завершающем пируэте, поднимая руку вверх, на стенах отчетливо можно прочитать: «НИКОГДА НИКОГДА НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ! НИКОГДА НИКОГДА НИКОГДА НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ!» Изнутри царапает и рвет от увиденного, и Акира уже хочет броситься к Юсукэ и сгрести его до боли в костях, когда тот неожиданно говорит: — Ты больше не изгой. Теперь я тоже преступник. Осознание запаздывает, мозг не может перестать прокручивать «никогда не сдавайся», он горит и тонет в эндорфинах и адреналине, поэтому Акира лишь задумчиво щурится. — Я совершил акт вандализма. Это уголовное преступление, — спокойно поясняет Юсукэ. И осознание ударяет волной всесносящего цунами. — Ты совершил что?! — кричит Акира, в два шага оказываясь у гордо стоящего Юсукэ, перепачканного каплями краски. — Ты дурной?! Нафига ты сделал это?! А вдруг нас видели? А вдруг тут камеры видеонаблюдения стоят? Руки трясутся и с силой цепляются за воротник чужой рубашки. Злость на себя пожирает изнутри — вот надо было ему наплести всю эту ерунду про изгоя, клеймо и общество! И все это — чтобы что?! Чтобы спровоцировать Юсукэ составить ему компанию на скамье заключенных? Вместо ответа Юсукэ наклоняется и коротко чмокает его в губы. Поцелуй горчит от едкой краски. — Расслабься, я несовершеннолетний, ничего мне за это не будет. Максимум — получу условный срок, как и ты. Юсукэ — само спокойствие, и Акира даже немного завидует его бесстрашию и наивности. — Просто скажи — зачем? — пораженно спрашивает Акира, ослабляя хватку. Он устал. Он безумно боится за Юсукэ, а еще он до смерти счастлив, и эта гремучая смесь высасывает жизненные силы похлеще хитрых теней во Дворцах. — Как зачем? — Юсукэ смотрит на него с таким неподдельным удивлением, будто его только что спросили, зачем ему надо дышать. — Чтобы ты навсегда запомнил, что ты не один. Что рядом с тобой всегда есть я. И ребята. — И стоило это того, чтобы потенциально заработать себе судимость? — дрогнувшим голосом спрашивает Акира и опускает взгляд. — Разумеется, — Юсукэ не требуется даже секунды для ответа. — Даже если меня посадят в тюрьму — это будет того стоить. Я сделаю для тебя что угодно. Потому что я люблю тебя больше какой-то там свободы. Акира пораженно вскидывает голову и убеждается, что Юсукэ говорит серьезно. «Какой-то там… свободы?» Пальцы снова цепляются за чужой воротник, но в этот раз для того, чтобы дернуть на себя и поцеловать. В голое заевшей пластинкой крутятся слова «никогда не сдавайся!», а сам Акира не понимает, как настолько отчаянно искавший свободу от своего тирана-наставника Юсукэ может так легко ее отбрасывать ради него. «Какая-то там свобода» Грудь сдавливает до боли щемящее чувство и, думает Акира, наверное, это и есть любовь. И прижимается к Юсукэ теснее. Соратник дрожит, когда Акира проникает языком, и зарывается пальцами в мягкие черные волосы. Когда они отстраняются, перепачканы краской уже оба, но едва ли кого-то это волнует. — Извини, — говорит хрипло Юсукэ, — я хотел, чтобы мое первое признание в любви произошло в более романтичной обстановке, но не смог сдержаться. — Буду считать это еще одним подарком на день рождения, — усмехается Акира и утыкается в грудь своего парня. — Спасибо тебе. За все. Ты невероятный. — Мне еще есть, к чему стремиться, — отнекивается Юсукэ и обнимает Акиру за плечи. Они решают не дожидаться, пока их кто-то обнаружит на месте преступления, и проулками возвращаются в Леблан. В дверях пересекаются с Содзиро, уходящим на перекур. В его глазах — вопросы, которые он не решается задать, потому что знает — из Акиры невозможно ничего выудить, если он сам не хочет говорить. Хмыкнув, он уходит, так ничего и не сказав ни по поводу проявления чувств при клиентах, ни по поводу краски. На второй этаж Акира поднимается, преодолевая по две ступеньки за раз, громко топая. Юсукэ, не торопясь, идет следом и не может сдержать теплой улыбки. Наверху Акира сразу подходит к завернутой в ткань картине и вопросительно смотрит на Юсукэ. Юсукэ смущенно кивает и мнется, не зная, куда себя деть. От шороха срываемой ткани сердце начинает заходиться в груди, ожидая вердикта именинника. — Вау… — пораженно ахает Акира. — Ты нарисовал… меня? — А кого еще я должен был нарисовать в твой день рождения? — усмехается Юсукэ. — Ну, знаешь, я бы также очень обрадовался картине с тобой, — Акира улыбается и заразительно смеется, а у Юсукэ от его слов едва не случается остановка сердца. На большом холсте нарисован Джокер, держащийся за цепи, сковывающие его и беззащитного Акиру, с улыбкой, с вызовом, с готовностью их разорвать. — Спасибо, — говорит Акира уже серьезно. Он не может оторвать глаз от захватывающего вида, но пересиливает себя — ставит холст на стол, бросает взгляд последний раз и кидается на Юсукэ, сгребая его в объятия. — Спасибо-спасибо-спасибо, я люблю тебя, ты даже не представляешь, как сильно и крепко, Юсукэ. — Т-ты чего это вдруг? — смущенно лепечет Юсукэ, неуверенно отвечая на внезапные объятия. — Ты невероятный, удивительный, восхитительный. Обещаю, я обязательно, освобожу нас от всех цепей, которые сковывают сейчас. Я обязательно воплощу в жизнь твою картину, я- — Эй, тебе не нужно ничего делать. Ты уже молодец. Ты уже справился. Ведь ты наш единственный и самый замечательный лидер. Не в силах больше смущаться, Акира целует Юсукэ, мысленно продолжая благодарить — за любовь, за поддержку, за подаренный праздник. Бонус! Акира листает скетчбук с черновыми набросками. Они все похожи друг на друга: где-то еще видна тень Арсена, где-то — больше цепей, где-то — его маска горит; но на одной из первых страниц скетч отличается кардинально. Там тоже он, но в своей школьной форме, без пиджака, со съехавшей на плечо подтяжкой и диким взглядом, который он бросает искоса. Его поза слишком модельная, неестественная, он не помнит, чтобы когда-либо сидел в такой, и поэтому вопросительно указывает на себя в альбоме. — А это… что? Юсукэ резко выплывает из своей задумчивости и наклоняется ближе. — А, это? Это один из первых вариантов моего подарка. Мне хотелось запечатлеть тебя опасным, но в то же время — роковым. Я случайно увидел разворот модного журнала в школе у одноклассниц, и решил взять одну фотографию в качестве референса. Дальше руки действовали сами. Акира кивает, краснея. В голову против воли лезут другие мысли, о том, как еще могли бы руки Юсукэ «действовать сами», но Акира не дает себе смутиться и скашливает наваждение. — Я понял. А… Почему ты оставил подтяжки? Они же, ну, старят. Мне будто семьдесят лет, и штаны на мне уже не держатся. — Нет, ты чего! — восклицает Юсукэ. На его щеках алеет румянец. — Они очень идут тебе и ничуть не старят! Они добавляют тебе соблазнительности, и ты выглядишь очень стильно и красиво, и появляется даже некоторый дразнящий элемент, и, как Призрачному вору, я думаю, тебе очень идет такой элемент одежды! Юсукэ смущен и не смотрит в глаза, но Акира все равно решает добить его: подсаживается ближе, касаясь своим бедром чужого и наклоняется в порозовевшему уху, чтобы томно вполголоса сказать: — Слишком много слов, чтобы просто сказать, что я сексуально в них выгляжу. Реакция Юсукэ мгновенная и именно та, которую хотел увидеть Акира: он отпрыгивает на другой конец узкого дивана, прикрывает красное ухо и во все глаза смотрит на Акиру. — Нет! То есть да, то есть я не это хотел сказать, но ты прав! Акира смеется и утягивает своего невероятного парня в объятия. Юсукэ еще долго оправдывается, смущенно объясняя, что он имел в виду, а Акира не может перестать улыбаться от переполняющего его счастья. Это определенно лучший день рождения в его жизни.