боль.

больно. больно врать, что поддерживают общение. больно видеть его и делать вид, что никого рядом нет, пока сердце пропускает удар за ударом. больно, когда любого алкоголя слишком мало, чтобы перестать думать. больно думать. больно как в первый раз чувствовать фантомно его касания на собственной коже, пытаться тщетно забыть холодные губы и тёплые руки. больно видеть его улыбку во снах, а утром пытаться ухватиться за образ. больно слышать блядский родной голос, далёкий, как никогда. больно задыхаться от ненужных слёз, пьяных. больно наступать на осколки бутылки, но делать это раз за разом. потому что эта боль приятнее, чем та, что засела так глубоко, что отравляет каждую частичку серафима. больно. почему, блять, столько боли? серафим ненавидит, что может чувствовать. ненавидит, что сердце навзрыд плачет и умоляет убегать. ненавидит тупую боль в голове, когда чужой родной взгляд застывает на нём. серафим ненавидит то, что сейчас рядом не оказывается никого, кто мог бы закрыть собой викторова. ненавидит, что тот не останавливается. ненавидит то, что не останавливает. ненавидит тёплые руки глеба. «не распыляйся». «не предавай». краска под глебовской кожей словно насмешливо смотрит на сидорина, пока глеб крепко сжимает его запястья. больно. больнобольно. больнее только видеть его. больнее, когда холодные губы викторова касаются. больнее, когда собственные губы кровоточат. больнее, когда через поцелуй серафим не в силах передать эту ебаную боль и пустоту, которая пожирает его с каждым разом сильнее. делить дыхание на двоих. серафим не может вспомнить, почему ему так больно чувствовать, пока холодные губы глеба забирают слова, эмоции, громкие крики и обидные фразы. – ты делаешь мне больно, – выдыхает серафим, пока глеб снова не целует. грубо, словно пытается и собственную боль передать. будто сидорину своей не хватает. викторов не отпускает запястья серафима. словно боится, что стоит ему отпустить, то сидорин исчезнет. словно его здесь и не было никогда. и это делает ещё больнее. поэтому и поцелуй становится больнее. – прости. прости.. простипростипрости. слишком громко звучит в собственной голове, пока уже тёплые губы снова не касаются. это бесконечный поцелуй. серафим не двигается. глеб не отпускает чужие руки. нельзя. так просто нельзя. но этот блядский мазохизм заменяет серафиму глоток воздуха. поэтому он задыхается в губах глеба. поэтому викторов не отрывается. – я скучаю. боль, которая стала частью серафима, вдруг сжимает сердце крепко-крепко. тысячи. сотни тысяч иголок впиваются. боль заставляет его вжаться в стену, чтобы не потерять равновесие. качает головой всё. нет. глеб не может так поступить с ним. не может разжигать то, что делает больнее, заставляет тонуть и забываться в алкоголе. глеб, блять, не может заставить серафима любить. – не надо, глеб. – сим, я.. серафим не позволяет договорить. не может позволить. целует, жмурится. бесконечный поцелуй. бесконечная боль. бесконечный, блять, цикл. – придёшь послушать? – обязательно.