Белый шум

Она распахнула веки, медленно приходя в себя. Какое-то время в ушах раздавался противный звон, который вскоре стих и сменился гробовой тишиной. Она подняла голову в попытках оглядеться, но в хрусталиках словно образовалось матовое стекло — потребовалось несколько раз усердно проморгаться, чтобы неразличимая муть нехотя рассеялась. Ударивший в нос терпкий запах чего-то гнилого помог окончательно очнуться. Она не помнила, как оказалась здесь. Она не помнила практически ничего, в голове крутились только обрывающиеся бессвязные картинки. Паника заставила сердце биться гораздо чаще, а страх — судорожно завертеть глазами в орбитах. Девушка находилась в небольшой полутемной комнате. По ее затекшим конечностям, которыми при всем желании не удавалось пошевелить, расползалась нестерпимая боль. Она опустила мечущийся взгляд и с ужасом заметила веревки, туго приковывающие ее к стулу. Над головой мерно покачивалась тусклая одинокая лампочка на тонком проводе. Под ногами простилался грязный металлический пол, местами покрытый пятнами чего-то красно-бурого и до того холодный, что даже сквозь подошву аккуратных туфелек ощущалось неприятное покалывание. Бетонные стены, до которых едва хватало света, пестрили разводами того же красно-бурого цвета и спутанными узлами ржавых труб. Слева от девушки находилась запертая стальная дверь, походившая на тюремную, тяжелая, с закрытым задвижным окошком и отсутствующей ручкой — похоже, открывалась она только с другой стороны. А в метре от ее лица, прямо напротив, на столе расположился пыльный и местами сильно потертый старый телевизор. Обыкновенный домашний телевизор. С каждой секундой дыхание спирало все сильнее, точно на горле стягивали петлю. Грудь вздымалась и опускалась все чаще. После еще одной неудачной попытки пошевелить запястьями и последовавшем за этим чувством, будто кожу обожгло раскаленными углями, девушка издала отчаянный крик о помощи. Но в ответ ничего. Она замолчала и ненароком прислушалась к окружающим звукам. Разобрать удалось только едва уловимое гудение в трубах — не то пара, не то воды. Тогда девушка уставилась в темный экран, с большим трудом разглядев в нем сквозь слой грязи собственное отражение. Оно походило на потрепанную куклу, на которую неумелые детские ручки старались нанести макияж. Только вот в действительности ее помада и туш, растекшиеся и размазанные по всему лицу, перемешались вовсе не с пластиком, а с кровавыми подтеками и синяками. Она смотрела на это зрелище несколько мгновений. Долгих, мучительных мгновений, в течение которых зрачки неотрывно изучали избитую, связанную кем-то девушку. Кем-то, кто наверняка находился по ту сторону двери. Из уст вырвалась череда сдавленных всхлипов, плечи мелко задрожали. Однако, когда бесшумный плач постепенно начал превращаться в истерику, отражение пропало, а экран внезапно зажегся и впился в глаза яркой белой вспышкой. Девушка вздрогнула и на миг зажмурилась, а потом с прищуром устремила взор в прямоугольник, заполненный рябящей молочной пеленой. Раздался монотонный шум, напоминавший сочетание шелеста бумаги и стрекота дождя, записанное на пленку и проигранное в плохом качестве. Позже помехи сменились обратно на черный экран, в котором, если приглядеться, все еще виднелись резвящиеся точки и мельтешащие полупрозрачные полосы. Из этой черноты выплыл странный логотип в виде человеческого глаза и текст при сопровождении спокойной приятной мелодии:

«Видеоряд записан и отредактирован при помощи экспериментальной аппаратуры Окулус Технолоджис. Приятного просмотра.»

Успела девушка только дочитать высветившееся сообщение, как оно тут же пропало, музыка оборвалась, а экран снова заполнила рябь. В усилившейся статике стали слышны чьи-то голоса. Изображение в очередной раз сменилось, и теперь очам узницы предстала больничная койка, на которой неподвижно лежал человек в военной форме. Вокруг него сновали люди в белых халатах и что-то бурно обсуждали. Время от времени кто-то из них останавливался и проверял какие-то приборы возле койки, из которых к человеку тянулось множество тоненьких трубок. Самым приметным и, пожалуй, единственным прибором, чье предназначение было понятно, являлся кардиомонитор. Он не подавал никаких признаков жизни. В левом верхнем углу монохромной картинки подергивалась надпись: «ИСП. #6» Голоса звучали постоянно, однако разобрать их было практически невозможно, из-за чего происходящее на экране оставалось совершенно непонятным. До тех пор, пока внизу, где находилось изножье койки, не появились субтитры, переводящие, что говорят двое врачей в кадре:

— Субъект по-прежнему находится в неактивном состоянии.

— Повторите попытку.

На какой-то промежуток времени экран снова заполняется белесой рябью, после чего палата и человек в форме становятся видны вновь. Человек слабо шевелит пальцами на руках. Заработавший к этому моменту кардиомонитор мерно и коротко запищал, свидетельствуя о наличии у него пульса. Девушка наблюдала за этим не мигая.

— Стойте, он шевелится! Сержант, вы здесь? Вы можете говорить?

— Почему здесь так светло…

Ее передернуло. Она могла поклясться, что шорох помех не помешал ей расслышать голос солдата. Протяжный, хриплый, словно он задыхался, и до мурашек… отчетливый.

— Простите, но… что?..

— Здесь слишком ярко. Я ничего не вижу.

В следующем кадре на короткую долю секунды демонстрируется ближний план лежащего. И даже за столь скоротечный момент его безэмоциональное лицо успело навечно отпечататься в памяти. Девушка ощутила привкус желчи во рту. У него не было глаз. Только пара зияющих темных провалов на их месте.

— Сержант, вы…

И снова рябь, и снова шум, оборвавшие врача на полуслове. В этот момент до слуха девушки наконец-то донесся звук, источник которого находился за пределами комнаты. Это был гулкий, тяжелый стук, раздавшийся со стороны запертой двери. Содрогнувшись, узница мгновенно перевела на нее пристальный, обезумевший от страха взгляд. Вскоре стук повторился. А потом еще раз. Примерно каждые три секунды. Неспешно и ритмично. С труб и стен посыпались крошки пыли и ржавчины, одинокая лампочка под потолком судорожно закачалась из стороны в сторону. Постоянно царившая в воздухе вонь, казалось, сгустилась и стала вдвойне сильнее. Замерцал свет. Девушка вся сжалась и жалобно заскулила, чувствуя, как по бледным щекам заново покатились слезы.

— Я видел белый шум… Там только белый шум!..

Когда запись продолжилась, кардиомонитор заметно ускорился, а движения, совершаемые человеком в форме, теперь более походили на хаотичные судороги. Он начал подниматься. Подбежавшие люди в халатах схватили его и постарались уложить обратно, попутно что-то крича за кадр. Все ускорявшийся и ускорявшийся писк кардиомонитора сливался со всепоглощающей какофонией, создаваемой паникующими врачами и трелью помех. Ужасающий стук в дверь звучал все чаще. Остекленевшими глазами девушка беспомощно смотрела то на нее, то на телевизор, из которого начал раздаваться громкий нечеловеческий вопль. Изображения более не было видно. Казалось, будто кошмарная симфония разрозненных шумов давила на узницу физически, заставляя ощущать пульсирующую боль в висках. Ее начало мутить, взгляд перестал на чем-либо концентрироваться. Сознание стремительно затухало. А потом, когда в один миг все резко замолкло, экран выключился, а свет полностью погас, в образовавшейся темноте дверь со скрипом медленно открылась.