***
Лает собака Тишина отвечает эхом А кто-то матом
Направленные лучи искусственного света ослепляли, но привычно было настолько, что рези в глазах не возникало даже спустя шесть часов. Камера мигала красным огонечком, запись шла, и Ким Тэхён улыбался. Ему не нужно было: снимали только его руки, но он улыбался — всем собой передавал нужное настроение. В какой уже раз он демонстративно вскрывал пакетик влажного собачьего корма? Наверное, количество дублей перевалило за три десятка. Не из-за него. Просто пёс, который был в одном кадре с его руками, оказался на редкость паршивым актером. Не его, собственно, проблема — сценариев на собачьем не пишут, но мог бы и постараться. — Ещё раз! — скомандовал режиссер. Конечно, ещё раз. Маленький йорк опять пропустил свою реплику. Напасть какая-то, а не коллега! Тэхён взял новый пакетик, и снова в нос ударил запах дважды переработанной рвоты. Ты бы не вилял так на это хвостом, дружище. Для второсортных реклам не снимают высококачественные корма. А ты, хоть и плохой актер, но животинка-то славная… Йорк посмотрел прямо в глаза и издал своевременный лай. — Снято! — раздалось по площадке. Ким отбросил корм на стол и легонько потрепал своего пушистого коллегу за ухом, тот облизывался и льнул, извиваясь. Ласковый. Теплый. Тоже улыбался, но, наверное, искренне. И Тэхён так умел когда-то. Когда-то его глаза так же горели собачьим незамысловатым безудержным счастьем, когда он, навалившись на спинку впереди стоящего кресла, жадно рассматривал актёров на сцене местечкового театра и с придыханием шептал: «мама, я должен быть там». Родная тётя, которая тогда ещё в Корее в первый и последний раз лично привела своего семилетнего племянника в театр, почему-то заплакала, но Тэхён трепетал. В тот момент, когда он рассматривал слаженную работу актеров, увидел настоящее таинство творчества. Именно в тот момент ему показалось, что он наконец-то понял вдохновлённый взгляд матери, для которой её роли были дороже всего на свете. Но в тот момент, когда он обрел мечту, ему было неизвестно, что мечта горит в глазах ровно до тех пор, пока не превращается в цель. Вся съемочная площадка оживилась. Это была небольшая арендованная студия, а народу набилось, будто на массовку любительского кино, но Тэхен всё ещё держал уголки губ приподнятыми. Он был жизнерадостен, вежлив и участлив. Плейбек смотреть не стал — не было никакого желания, а с людьми переговаривался, жал руки. Потом переоделся, попрощался, вышел в длинный светлый коридор крупного бизнес-центра и направился вдоль неприметных дверей. Где поворот к лифтам? Был же где-то… Очередной поворот. Опять не туда. Впереди выросла металлическая дверь. Выбраться. Выбраться. Выбраться. Он дернул её на себя, сделал шаг в полумрак лестничной клетки, поднял сжатый кулак на уровень глаз и с усилием медленно разжал. Вот теперь «снято». Профессиональная улыбка исчезла с тонких губ в форме сердца и спряталась где-то за перикардом. Унаследованный живой огонек погас в карих глазах, словно кто-то резко выдернул штепсель из розетки. Усталость залегла в каждой черте молодого лица: широкие брови тяжестью придавили веки, от чего обычно хитрый прищур миндалевидных глаз растерял свою кокетливость; острые скулы расслабились; челюсть чуть отвисла от шумного выдоха через рот. Хорошо, что лоб скрывала вьющаяся чёлка темно-каштановых волос, а то морщин там сейчас было непозволительно много. Наверное, он выглядел на пару лет старше своих двадцати четырёх, но эмоциональное истощение ощущалось на все шестьдесят. Тэхён покрутил в руках желтый пластиковый талон на парковку, что ему дали, и хмыкнул. Он не то что к этому бизнес-центру не приехал на машине — у него её в принципе не было. Об этом, конечно, не обязательно было знать окружающим. Как и не обязательно знать, что в кармане дорогих брендовых брюк лежал старенький телефон с потрескавшимся экраном, а чёрная струящаяся шелковая рубашка сегодня вечером будет висеть не в широком дубовом шкафу какой-нибудь элитной квартиры, а на тоненькой металлической вешалке на голой стене в потрепанном общежитии, до которого, кстати, еще нужно как-то добраться. 01:22 — оповестил тусклый экран телефона. Ну, как говорится, хочешь жить, умей и дёготь жевать. Или как-то так. Съёмки короткого рекламного ролика начались еще утром. До дублей с руками добрались только к вечеру, а закончили как раз тогда, когда весь общественный транспорт прекратил своё движение. Поднасрал ты, конечно, пушистый маленький актёришко… Не был бы таким милым, ухо бы тебе на прощание откусил… И всё же… собаки приятнее, чем те же кошки. Как там говорят? Коты для тех, кому нужно кого-то любить, а собаки для тех, кому нужно быть любимым? Смешно, конечно, но, может, правда? По крайней мере, от этого дурного йорка сегодня было больше настоящего тепла, чем от всех фотографий обнаженных незнакомых девушек с кошачьими ушками, которыми завалена личка в социальных сетях. Тэхен тяжело вздохнул и сквозь поручни посмотрел вниз. Конца пролётам с высоты в семнадцать этажей видно не было. Где-то на первых мерцала лампочка, здесь же — только фотолюминесцентное свечение табличек аварийного выхода. На лестничной клетке он стоял совсем один, и было так тихо, что каждое движение было слышно, казалось, на все здание. Только сверху раздавался неритмичный стук — видимо, от незапертой на крышу двери. Торопиться ему было совершенно некуда. Из запланированных дел на ближайшие пару десятков лет — не удавиться. Ну, может, еще прилетит несколько внезапных предложений в последний момент типа подменить руки отвалившегося актера для какой-нибудь ерунды вроде сегодняшней рекламы собачьего корма, а так… Ни-че-го. Абсолютное и пропитанное табачным дымом. Сверху вновь раздался хлопок, а затем скрип открывающейся от ветра двери. Ну, раз вы приглашаете. Ленивые шаги по ступенькам отдавались эхом. Тэхён проскользнул на крышу, низко и театрально поклонился впустившей его двери, прикрыл её плотнее, а затем обернулся. Многоэтажки в темноте ночного города подсвечивались красным и фиолетовым. На противоположном здании мелькало яркими вспышками мутное отражение картинки, которая транслировалась на огромном экране рекламного щита с фасада бизнес-центра. Заглянув за парапет, можно было увидеть текущий жидкий поток машин, состоящий в основном из такси, и мельтешащих по широкому прогулочному тротуару жителей, решивших в этот пятничный летний вечер выбраться из дома. Для них были эти все подсветки и переливающиеся огоньки. Должно, наверное, создавать ощущение прогресса, веселья, какой-то развитости города, но эти цвета… Больше было похоже, что из целой улицы сделали сплошной коридор, целенаправленно ведущий в бордель. Очень иронично, учитывая, что город Сатус, имевший латинское значение «Начало», располагался в штате Виргиния, все с того же языка означающем «Страну девственниц». Тэхен снова хмыкнул своим мыслям, бросил беглый взгляд на какие-то пластиковые ведра, валики и палки, аккуратно примостившиеся в углу плоской крыши, неспешно отошёл к другой запертой двери, перешагивая ворохи веревок, обошел её и приземлился, откидываясь спиной на стену. В этой стороне вид на город был не такой рябящий. Он вытянул из кармана брюк небольшой черный портсигар с металлической оправой и зажигалку, подтягивая к себе ноги. Дым проник в лёгкие вместе с едва нагретым воздухом, каким он бывает по ночам как раз в самом начале лета. Лёгкий ветерок трепал чёлку, бесстыдно вскрывая небу усталую нахмуренность лба. Тлеющая самокрутка была зажата между средним и указательным пальцами. Смотрелось неплохо: пальцы изящные, длинные и тонкие, сигарета такая же. Попросили бы лучше на камеру подержать её. Выглядело бы гармоничней. Усталый актёр сделал долгий размеренный выдох в небо, затем затяжку и снова выдох. Где-то внизу кто-то кому-то сигналил. Где-то внизу у кого-то кипела жизнь. Затяжка. Где-то. У кого-то. Кто-то. Выдох. Не здесь. Не у Тэхёна. Не Тэхён. И это тоже выглядело гармоничней. Дверь, из которой он выбрался на крышу, снова издала хлопок, заставив слегка вздрогнуть от неожиданности. А потом до него донесся разговор, и он замер, прижавшись прямой спиной к стене. — Братан, да не смотри на меня так! Знаешь же, что не подействует… Всё идёт по плану! Бойкие и насмешливые фразы громкого голоса ворвались в тишину крыши, но почему-то казалось, что какую-то вину этот бунтарь всё же испытывал. — По твоему́? О ужас. Все летит в пизду, — прозвучала в ответ лёгкая издевка абсолютно серьёзным голосом. — Ты не только меня заставил лишние двадцать минут светиться под камерами… Чарли, ты как? — обратился к кому-то, внезапно смягчившись. Тэхён неосознанно задержал дыхание, прислушиваясь. Но третьего голоса в ответ не последовало. Вместо него всё тот же бунтарь громко выдал: — Что скажешь, Стрекоза? Силёнок не хватает на лёгкую пробежку? Вернёшься к Ба почитывать японские стишки? Затем раздался глухой звук удара, копошение и смех. Самый говорливый опять подал голос: — Видишь! Она ещё нас с тобой на любой дистанции вынесет! Подслушивающий Тэхён уловил чей-то короткий смешок, но ответная фраза уже до него не долетела. В фильмах ужаса, боевиках и триллерах всегда намного проще принимать обдуманное решение за главного героя. Когда смотришь на него со стороны, предчувствуешь неладное и кричишь ему «Затаись, придурок! Не ходи в тот подвал! Не лезь ты туда — не убьют, так отпиздят», тогда его дальнейшие действия кажутся патологической тупостью. Но это беда режиссеров, не способных передать всю патовость внутренней борьбы страха неизвестности и любопытства, беда зрителей, заранее знающих жанр, а также второсортных актеров, один из которых прямо сейчас бесшумно и осторожно придвинулся к краю стены, за которой прятался, наклонился через плечо и слегка выглянул из своего убежища, оставаясь в тени и превращаясь в наблюдателя. Трое молодых нарушителей его покоя действовали слажено, быстро и четко. Они что-то доставали из своих рюкзаков, передвигали ведра и валики из угла крыши к середине, разматывали веревки и влезали в какие-то ремни. Тот, что голосистее всех, периодически что-то говорил, но ветер доносил лишь отрывки. Его трёхцветный спортивный костюм со светоотражающими вставками в огнях ночного города блестел не зеленым, красным, серым, а целым диско-шаром, и шуршал полиэстером громче, чем гремели металлические мелкие предметы в руках. На нём была кепка, и в ней он, казалось, был немного выше Тэхена, но довольно худощав, а такая же высокая девушка рядом с ним действительно напоминала хрупкую и шуструю стрекозу. Третий участник этого непонятного, но очень любопытного действа ни разу за все это время не повернулся лицом. Его голова была укрыта капюшоном черного огромного худи, в которое, может, конечно, и влез бы еще один такой же тип, но вдвоём им там было бы тесновато. На ногах у него были темные джинсы — настолько широкие, что, наверное, в них только хип-хоп танцевать. И хоть для танцора он выглядел как-то мрачновато, но двигался проворно и легко, словно пружинил. Оба парня постоянно возвращались взглядами к девушке и как бы невзначай проверяли прочность её снаряжения. Она же, словно сама себе на разуме, ничего им ни на что не отвечала, перевязала подолы своей длинной черной мантии вокруг тонкой оголенной коротким топом талии перед тем, как влезть в ремни, взмахнула копной рыжих волос, завязывая в хвост, и спрятала его под капюшоном. Все трое извлекли какие-то странные предметы, и Тэхён попытался приглядеться. Только когда бунтарь и Стрекоза натянули их себе на лица, завязывая позади лентами, до него дошло — маски. Их серьёзный соучастник свою не надел, запрыгнул на парапет, словно взлетел, и принялся смотреть вниз. У Тэхёна сердце забилось чаще. Он, опираясь на ладони, телом наполовину вывалился из своего укрытия. Такое он уже видел. Вернее, не такое, а что-то похожее — пёстрое, слаженное, любопытное. Тогда, как и сейчас, он был зрителем в первом ряду, а актёры на сцене создавали свою реальность, до которой, казалось, можно было дотянуться рукой, но тянуться пришлось несколько лет, затем обжечься и одёрнуть руку. Тогда ему было семь, и он тоже мало смыслил в том, что происходило на его глазах, но ему до одури хотелось броситься вперёд, вторгнуться в самое сердце чужого шоу и занять место рядом. Тогда он, как и сейчас, видел всё, но так и остался за пределами сцены. Тэхён сдвинулся еще на сантиметр. Забытый портсигар свалился с бедра и со звоном упал на бетонное покрытие. Человек на самом краю резко повернулся к нему. Бум. Бум. Бум. Три четких оглушительных удара сердца, словно где-то в десяти сантиметрах прошел бонза с гонгом, и оно, кажется, остановилось. У Тэхёна тоже когда-то было такое выражение лица… Приоткрытый в немом восторге рот, широко распахнутые глаза… Зрачков видно не было, но казалось, что они ярче направленных лучей студийных моноблоков. Хотелось подбежать. Схватить. Посмотреть поближе. Запомнить. Но тело не двигалось, онемев, и только грудная клетка поднималась и опускалась по инерции, забывая наполнять легкие воздухом. В этом взгляде танцевальная труппа всей душой отыгрывала масштабную премьеру. Тэхён жадно впитывал его в себя, будто пытаясь ухватить и прочувствовать. А от него всё не отворачивались. Не было признаков, что его заметили. В этой тени его, скорее всего, не разглядеть, но откуда-то в голове была стойкая уверенность — человек на самом краю его видит. Видит. Видит! И на самом краю крыши семнадцатиэтажного здания был будто сам Тэхён. Ещё секунда, и точно свалится, но страховки у него никакой не было… Даже одного какого-нибудь жалкого карабина… «Мама, я должен быть там», — одними губами произнес он, подаваясь вперёд навстречу горящим зрачкам. — Готовы? — резко ворвался в сознание громкий голос бунтаря. И вся театральная труппа чужого взгляда скрылась за кулисами черного капюшона. Обычное слово прилетело отрезвляющим пинком прямо в грудную клетку, выбивая воздух, и оттолкнуло куда-то назад. Наверное, в безопасность, подальше от пропасти. Но внутри было лишь стойкое желание рвануть обратно. Стрекоза вспорхнула вверх, бунтарь ловко запрыгнул, и ещё пару минут уже все трое стояли на парапете и о чем-то переговаривались. Тэхён не мог разобрать — ему заложило уши. Что-то отдаленное про мост, пятницу и здание суда. Не так уж важно. Он смотрел, как на затылке поверх черного капюшона ловкие пальцы в тканевых перчатках перевязывали атласные ленты. Острая и худая женская рука в такой же перчатке резко взмыла к небу, начиная отчет. Три. Два. Один. А затем на парапете не осталось никого. В голове начался собственный отсчёт, который давался тяжелее, чем отсчёт секунд пятиминутной планки каждое утро. Сил терпеть больше не осталось. Тэхён подорвался с места и понёсся к краю. Он осторожно выглянул и наблюдал, как троица спустилась к рекламному экрану на здании, ловко перещелкивая карабины. На самом говорливом была надета кроваво-красная маска с застывшей гримасой безумной улыбки, под одним из глаз — белая слеза; на девушке — белоснежная маска, рта на ней не было, но на щеке под одним из округлых вырезов для глаз — кровавая слеза. А на нём маска, не выражающая никакой, абсолютно никакой эмоции, только одна половина выкрашена в чёрный, а другая — такая же белая, как у девушки. Какой же обманщик! Ничего не выражаешь, значит? Но я-то видел! Я-то видел… И взгляд от него больше не отрывался, словно от ведущего актёра спектакля. Троица зачем-то мазала валиками с какой-то субстанцией по экрану и расклеивала поверх листы бумаги. Их шоу началось только сейчас. Тэхён застал их за кулисами. Застал! Услышал то, что не предназначалось обычному зрителю, увидел актёров без масок, рассмотрел каждого из них. Только сейчас пришло осознание, что внешность у главного актера, в отличие от двух других, корейская, но акцента не было. Значит, тоже живет в Штатах довольно давно… Если не с самого детства… Уже что-то общее. * Ровно в час ночи знакомый официант пропустил троих гостей через служебный вход в кухню ресторана в бизнес-центре. Он свой. Хлопнул по плечу, безмолвно желая удачи, помахал рукой, поторапливая. Быстрые шаги по залу мимо пустых столиков закрытого на ночь заведения, взгляды под ноги, вот они уже в лобби центра позади охраны и регистрационного ресепшена, нырнули за металлическую дверь, ведущую на лестницу — открыто. На первых этажах лампочки ещё мигали — плохо, но ожидаемо. С третьего этажа только слабо светились таблички. Они бежали, перепрыгивая ступеньки. На предпоследнем этаже, запыхавшись, остановились, несколько секунд приводили дыхание в порядок, поправляя на плечах рюкзаки, из которых торчали рулоны строительного картона, придали себе невозмутимый вид и шагнули в коридор верхнего этажа. Здесь начиналось веселье. Выходов на крышу семь. Ключ удалось достать только от одного. Ко всем выходам вели разные лестничные пролеты и до нужного необходимо было пробраться через лабиринты коридоров, не привлекая внимание снующих задержавшихся на «любимой работе». Но план был проработан, Эд заранее прошёл по маршруту… Должна же его кошачья сущность хоть в чём-то приносить пользу?.. — Дэрко, здесь направо, — негромко оповестил Эд из-за спины. Тот кивнул и пропустил вперед: — Веди, — а затем обернулся, выглядывая из-за капюшона худи на следующую за ними девушку, и поинтересовался: — Ты как, норм? В ответ указательный и большой пальцы острой ладони сомкнулись в кольцо: «окей». Окей. Дэрко снова кивнул и быстрым шагом нагнал вырвавшегося вперёд. Поворот. Ещё один. Ещё. Ещё. Металлическая дверь — заперто. Какого…? Эд, нахмурившись, почесал затылок под кепкой, приводя в беспорядок свою рыжую солому на голове. — Только не говори мне… — острые скулы Дэрко напряглись. — Не, ща всё будет, — отмахнулся и повёл за собой назад вглубь коридоров. И так четыре раза. Четыре! Выходов всего семь! Это больше половины! Как он мог заблудиться там, где только пару часов назад ходил специально с целью все подготовить! Всё-таки Оли прав — Кот у них явно дурной. — Братан, да не смотри на меня так! Знаешь же, что не подействует, — горе-навигатор вывалился на крышу спиной вперед, неловко пожал плечами и тут же, храбрясь, добавил: — Все идет по плану! — По твоему́? О ужас. Все летит в пизду, — закатил глаза в ответ. — Ты не только меня заставил лишние двадцать минут светиться под камерами… Чарли, ты как? — с лёгким беспокойством обратился к тяжело дышащей девушке. Эд наскочил на неё быстрее, чем та успела среагировать, стянул с её головы капюшон черной мантии, открывая вид на такие же рыжие волосы как у него, только длиной по поясницу, и потрепал кулаком макушку: — Что скажешь, Стрекоза? Силёнок не хватает на лёгкую пробежку? Вернёшься к Ба почитывать японские стишки? Ему в бок тут же прилетел точечный удар острым локтем. Хрупкая Чарли, которая ростом практически ему не уступала, вырвалась из хватки молниеносно, перехватила его руку, вывернула ему за спиной, вынуждая согнуться пополам. Кепка спала с его головы, а светлая полоса бескровных губ Чарли растянулась в улыбке. Эд коротко хохотнул, поднял довольный взгляд на Дэрко и вздернул уголок губ, шмыгнув носом: — Видишь! Она еще нас с тобой на любой дистанции вынесет! Одинаковые выражения лица делали их в такие моменты ещё более похожими друг на друга. Как будто одинаково рыжих волос и желто-зеленых глаз было недостаточно, чтобы всему миру прокричать о своем родстве. Небольшая разница всё же присутствовала. Улыбка Чарли была насмешливая, но умиротворённая, нежная. У Эда же легкое безумие сквозило в каждом мимическом движении — побочка синтетической дряни, которой он начал закидываться в свои шестнадцать, либо… Взгляд невольно упал на открытый лоб с крестообразным шрамом над левой бровью… У безумия может быть множество причин. Дэрко хмыкнул и отвернулся: — Погнали уже. И они приступили: достали из рюкзаков страховочные привязи, зажимы, карабины и спусковые устройства. Пока другие двое ближе к краю подтягивали оставленные здесь заранее валики и ведра с клеем, а затем спускали их на тросах к экрану рекламного щита, Дэрко перепроверял привязь вокруг опор. Эд, конечно, не в первый раз этим занимался, но, судя по тому, как «профессионально» он их сюда привёл, убедиться было не лишним. Опоры он выбрал надёжные — две основные веревки и страховочные закрепил на карабины, обвязав кирпичную опору крыши, а третий комплект повязал на соседнюю почему-то на булинь — либо недостаточно карабинов с собой прихватил, либо просто решил вспомнить прошлое. Дебил. Из-за этого, скорее всего, им придется оставить здесь веревки, потому что, хоть узел и развязывается не так уж сложно, времени это займет больше, чем просто отцепить карабин. А времени сегодня у них было немного — слишком заметное место, копы приедут быстро. Действовать нужно было чётко, а в условиях ограниченного тайминга дисциплина — главное правило выживания. Поэтому отчитывать и раззадоривать Эда прямо сейчас — решение опрометчивое. Булинь так булинь. Дэрко сам полезет вниз на этой веревке, но, если они не успеют ее забрать, в Пещере точно сдаст Кота Оливеру на растерзание. — Чё? Видел? — с гордостью воскликнула рыжая самодовольная кошачья морда. — Все как по инструкции нашего камамбера! — Крепление надёжное, — пробубнил под нос Дэрко, терпеливо соглашаясь с единственным, чем мог. — А то! — шмыгнул носом и довольно расправил острые плечи. — Я пиздец как собой доволен! Господи, дай сил не драконить Эда прямо сейчас… Они затянули крепления, перепроверили оборудование и инвентарь, накинули капюшоны, достали маски. Лучше бы, конечно, это были защитные каски. В стандартном промышленном альпинизме их бы они и носили, но «шлемы для слабаков» — считал Эд, «шлемы для слабаков до первого сотряса» — контрастно считал Оли, «шлем для самурая — это и есть маска» — считала Чарли, придавая патетичности безалаберной позиции брата. Побеждала не патетичность. Побеждало то, что, если отобрать у Эда остальную снарягу, пока он не согласится надеть шлем, он полезет без неё… А следом за ним полезет Чарли. И это, пожалуй, единственное, на что ни Дэрко, ни Оли не могли повлиять. Все-таки маски Чарли сделала собственными руками… Каждому индивидуально… Дэрко, громыхнув навешанным на нём металлом, запрыгнул на парапет, всматриваясь вниз, и вдохнул. К чёрту. Он сделал всё, что было в его силах. Прямо сейчас — к чёрту. Все тревоги, опасения, весь мир — к чёрту. Момент предвкушения — самый лучший. Не подготовка, не процесс, не результат работы, не реакция окружающих. Предвкушение. Момент за секунду до. Он удивительно похож на миг перед оргазмом и также удивительно похож на ощущение неминуемой смерти. Дэрко познакомился с ним ещё подростком - когда игра его одноклассников зашла слишком далеко и он начал тонуть в том злополучном школьном бассейне. В какую-то секунду он перестал бороться. Не потому, что сдался, а потому что паника, дребезжащий в голове страх и ужас немого крика под водой внезапно сменились обволакивающей эйфорией. Осознание, что как прежде больше не будет, оказалось поразительно освобождающим. Через мгновение после него начинается новая жизнь. Так случилось тогда, и так происходит каждый раз перед воплощением нового проекта в реальность. Неуверенность, опасения, упорная подготовительная работа тела и разума, продумывающего все возможные исходы, на миг исчезают, растворяются и остаются в прошлом, а после него начинается интенсивный этап, в котором нет места созерцанию, а только активному действию, будто борьбе за саму жизнь. Этот момент делит всё на до и после. Маленькая смерть перед новым началом. От него нейроны искрятся, сердце вырывается из своего рутинного ритма, лёгкие раскрываются, готовые поглотить весь воздух вокруг. Зрение обостряется, слух тоже. Щёки и руки ощущают каждое мимолётное дуновение слабого ветерка. Наверное, сейчас Дэрко и сам выглядел слегка безумно, но этого не увидит никто. Эд и Чарли тихо и увлечённо шуршали веревками, завязывали ленты своих масок на затылках, внизу кто-то кому-то сигналил. Момент предвкушения, созданный им самим и для него. Только для него. Позади раздался приглушённый звон, будто от какого-то металлического предмета. Дэрко резко обернулся, вглядываясь в темноту. Движения не было, он никого не видел, но продолжал смотреть в одну точку. Тело само подалось в ту сторону. — Готовы? — привлек к себе внимание громкий голос Эда, поправляющего кроваво-красную маску на лице. Дэрко еще несколько секунд не мог отвести глаз. Кромешная тень не шевелилась, но почему-то казалось, что она дышит. И смотрит. Смотрит. Смотрит… Ну и бред же. Он встряхнул головой, выбрасывая из головы лишние мысли, снова повернулся к краю. Ленты его маски оплели затылок, завязываясь в узлы поверх капюшона. Пальцы дважды нажали на беспроводной наушник в левом ухе. Даже первый гудок не успел прозвучать до конца. На звонок ответили моментально. — Мы начинаем, — оповестил Дэрко. — Чё-т вы долго, — задумчиво ответил Оли в трубке, с привычным лёгким французским акцентом. — Возникла заминочка с… — он покосился на Кота. — Навигатором… — А я тебе говорил, нельзя ему поручать разведку. Ты б ему ещё блюдце с молоком доверил. Голос Оливера звучал устало и недовольно. Можно было даже по тону представить, как он трёт глаза и жмёт губы, откинувшись на водительском сиденьи своего кроссовера Субару, припаркованного внизу. Бурчит, волнуется. — Чё там этот Хохлатый про меня картавит? — голос сквозь красную маску звучал приглушённо, но всё равно возмущённо громко. Нет, за булинь Кот отхватит чуть попозже, но совсем немножко подначить его, чтобы дальше руками двигал быстрее, вполне можно: — Что не доверил бы тебе и блюдце с молоком. — Убейся! — совсем по-ребячески выкрикнул Эд в микрофон чужого наушника, а затем выставил средние пальцы вперёд. Как будто Оли из машины увидит, какие жесты ему показывали с крыши семнадцатиэтажного здания. Дэрко усмехнулся. Чарли тоже сейчас наверняка безмолвно посмеивалась, но девушки слышно не было, а на её белоснежной маске рот не нарисовали. — Скажи ему, что в следующую пятницу на мост перед зданием суда он инвентарь потащит, — не унимался Кот. — А он тогда пусть с электрикой и камерами разбирается, — хмыкнул на это голос в трубке. — Я отключаюсь. — Дэрко… — за секунду до сброса звонка позвал Оли. — Подстрахуйте Чарли. Ответ и так был известен, мог бы и не просить. Что за бессмысленное напоминание очевидного? Даже подбешивало, но вслух: — Ага. Пальцы дважды зажали кнопку на наушнике. Голос замолк. Взгляд глаза в глаза обладателю кровавой маски. Эд кивнул, рукой потянулся за спину Чарли и уже, наверное, раз в двадцатый проверил её трос. Вот. Слова не нужны. И так очевидно — конечно, подстрахуют. Узкая женская ладонь взмыла к небу, начиная пальцами отсчет. Три. Два. Один. Спуск за парапет. Ловкий, быстрый, но осторожный путь по основному тросу, закрепленному к опорам, щелчки карабинов. Несколько минут спустя Дэрко уже приземлился на выступ перед ослепительно ярким экраном. Брат с сестрой закрепились на каркасной конструкции сверху. Снизу раздавался шум дороги и пьяные возгласы. Зашуршал строительный картон, и валик погрузился в ведро с клеем. Резкими торопливыми движениями он размазывал клей снизу, с другой стороны, повиснув вверх ногами, ему помогала Чарли, которую придерживал Эд. Первый блок трафарета занял свое место. Шум и улюлюканье внизу становились громче — их начали замечать. Действовать нужно было быстрее. Экран, на котором мелькала реклама какого-то скоростного автомобиля, покрывался толстым слоем клея. Руки с каждой минутой уставали, дышалось тяжело, но процесс был уже запущен, а это значило — только вперёд. Дэрко на миг запрокинул голову вверх к парапету, разминая затёкшую шею. Было так ярко, что он совершенно ничего не видел в той темноте наверху, но смотрел. Смотрел, а темнота опять дышала. — Бля, братан, ты там отдохнуть решил? — раздался недоумевающий голос Кота, возвращающий в реальность. Они здесь находились уже около часа. Трафаретов осталось меньше половины. Наклеить всё могли не успеть, но тогда общая картина получится неполной. Давай, бесполезное человеческое тело, работай! Быстрее! Брат сменил Чарли. В его резких движениях ярости было столько же, сколько упорства. Так и трафарет порвать можно! Дебил. Одышка кружила голову. Руки в перчатках потели, но только крепче сжимали длинный телескопический стержень от валика. Предпоследний трафарет занял свое место. Брат с сестрой - выдохшиеся, но неудержимые - продолжали. Интересно, это у них от Дэрко или у него от них? Звонок раздался на ухо. Нет. Только не сейчас. Последний кусок. Последний, твою мать! — Копы в пяти кварталах, охрана центра подняла свои задницы с мест, — сообщил напрягшийся голос Оли. — Надо же, сейчас ты звучишь на весь свой тридцатник! — подколол в ответ. Подкол вышел дурацким. Это нервное. Оливеру было всего двадцать семь, и он был старше лишь на полтора года. — Дэрко, пора, — настойчивее повторил наушник. Тот посмотрел на своих соучастников, поднял указательный палец к небу, покрутил им в воздухе, образуя воронку, — отдал приказ. Эд и Чарли моментально остановились, оставив валики и ведра без внимания. Они тут же повернулись к стене и, не оглядываясь, принялись перетягивать зажимами веревки, поднимаясь наверх. — Ты тоже! — громче произнес Оли. Я тоже. Только… Руки вцепились в стержень от валика и со всей возможной скоростью, при которой трафарет не разорвется, разглаживали оставшийся рулон по экрану. — Дэрко! — Ага, — двойное нажатие на наушник, и голос замолк. Откуда-то доносилась полицейская сирена. Эд и Чарли поднялись уже наполовину. Готово! Дэрко продел ногу в петлю, надавил на нее как на педаль, обеими руками ухватил зажим и дернул его вверх. Руки подрагивали от перенапряжения, но он рвался вперёд, не останавливаясь. Добрался до парапета как раз тогда, когда Эд и Чарли лихорадочно сворачивали веревки. Он шустро вынырнул из привязи, запихнул её в рюкзак вместе с карабинами и зажимами, а затем рванул к опоре, чтобы отвязать свои веревки, но у одной из дверей на крыше уже послышалось копошение. Если б не булинь, был бы шанс забрать хотя бы ещё часть снаряжения, но сейчас времени не оставалось совершенно. Дэрко рванул к двери, из которой они пришли, на секунду затормозил, сканирующе оглядывая парапет. Вроде ничего ценного не оставили… Кроме, сука, верёвки… Он, не глядя, пропустил внутрь своих соучастников, хлопая по плечу. Один. Второй. Третий. Стоп… Третий? Какой, нахрен, третий? Но третий уже скользнул в темноту лестничной клетки и со всех ног несся за Чарли. Дэрко бросился вслед как раз в тот момент, когда на крышу через другую дверь залетела охрана. Эд ворвался на предпоследний этаж, вилял по коридорам со всех ног, удерживая сестру за запястье, позади с таким же усердием бежал черт знает кто, и Дэрко таращился на него округлившимися глазами. Катастрофа… Кто ты, нахрен, такой?! Это был не свой. Но и явно не из охраны, одет он был так, словно присоединился к ним прямо с показа мод. Так какого черта он бежал вместе с ними?! Отшвырнуть бы в сторону, но времени не было остановиться и на секунду — позади уже слышалась погоня. Поворот. Ещё один. Ещё. Ещё. Дверь на другую лестничную клетку оказалась открытой. Надо же! Умеет, значит, Кот иногда соображать! Они все вчетвером (вчетвером?!) неслись по тёмным ступенькам, перепрыгивая. В лобби Эд, словно на мягких, мать его, лапах, бесшумно и незаметно вдоль стены добрался до зала ресторана, через который они вошли. Остальные трое (трое?!) последовали его примеру, а затем снова пустились в бег. Служебный вход через кухню был не заперт — все по плану, а вот припаркованная снаружи полицейская тачка — совсем не по плану. Маски сорвались с лиц и исчезли в рюкзаках. Лишнее внимание привлекать нельзя. Силы были на исходе, да и какое-то прицепившееся элитное осложнение всё никак не отставало. Кто ты, нахрен, такой?! Проблемы наваливались хаотично и беспорядочно, скопом, со всех сторон. «По одной, суки! По одной!» — мысленно наорав на свои проблемы, Дэрко прибавил ходу и обогнал ребят. Теперь поведёт он: вдоль стены, через арку, дворами, петлял, пока телефон разрывался. «Я в курсе, Оли! В курсе!» — пытался телепатически накричать на звонящего. Он в обход обвел своих подельников вокруг бизнес-центра, завернул в подворотню, пропустил вперед брата с сестрой, валящейся с ног, кинул взгляд на тротуар — слежки не было, а вот новый компаньон тут как тут! Тоже завернул в подворотню. Дэрко выхватил его за шиворот шелковой рубашки, отрезав, наконец, настораживающего незнакомца от своих, припечатал к стене и надавил предплечьем на горло. * Легкие от бега будто заполнились битым стеклом, ноги в не предназначенных для таких марафонов туфлях горели огнём, но Тэхён лишь с неуёмным любопытством таращился в свирепые глаза того, за кем спонтанно увязался. А тот только с силой перекрыл ему кислород, от чего цепочка на шее впилась в кожу, и прорычал прямо в лицо, находящееся на одном уровне с его: — Кто ты, нахрен, такой?! — Тэхён, — хрипло представился, невинно хлопая глазами. — Дэрко, ты где его прихватить успел? — подавился то ли от смеха, то ли от одышки голосистый бунтарь. — Азиаты что, почкованием размножаются? Дэрко. — Откуда ты взялся? — вновь прорычал. — Из тени, — честно признался в ответ. Возможно, прозвучало неадекватно. Но для Тэхёна это была чистая правда. Дэрко сканировал его прищуренным взглядом, полным подозрения, еще несколько секунд, будто оценивал угрозу, а затем отстранился, убирая предплечье от горла, позволив прокашляться, и обратился к своим: — Пошли отсюда. Кажется, он решил, что перед ним какой-то сумасшедший… Но ведь Тэхён не сумасшедший… И они пошли. И Тэхён пошел. За ними. — Тебе чего?! — грозно рыкнул на преследователя. — Ты сказал «пошли», — с невинной очевидностью в глазах тут же отреагировал Тэхён. — Вот, иду. — Он упоротый? — приподняв одну бровь, с каким-то восторгом поинтересовался бунтарь, за талию придерживающий падающую от усталости девушку. А Тэхён чувствовал себя не то что упоротым, но явно каким-то дурным… Прямо как йорк из рекламы собачьего корма. — Гав? — неуверенно вырвалось из него. — Пи-издец… — ошарашенно выкатил глаза Дэрко. Бунтарь прыснул смешком, девушка рядом с ним тоже давила беззвучную улыбку. Дэрко попятился, осторожно давая отмашку своим уходить,не спускал с чужака глаз. Тэхён сделал шаг навстречу. — Сидеть, — растеряно попытался влиться в ситуацию, ладонями изображая жест собачьей команды. — Да я просто… — промямлил Тэхён, наступая, но слов так и не подобрал. Сам не знал «Просто» … что? — Конечно-конечно, — успокаивающим тоном понимающе произнес, будто разговаривал с душевнобольным, и продолжал пятиться назад. — Ждать. Тэхёна прорвало смехом. С ним как со щенком теперь, что ли, говорили? Ситуацию этот смех отчего-то не спас… — Мы уходим, ты остаешься здесь, — твердым голосом то ли убеждал, то ли пояснял Дэрко. — Как понял? — Вы уходите, я остаюсь, — кивнул. Тэхён вообще-то был не тупой и совсем не душевнобольной. Дэрко тоже кивнул и торопливо развернулся, уносясь из подворотни вместе со своей компанией из двух человек. «Вы уходите, я остаюсь… Вы уходите, я остаюсь… Вы уходите, я… я…» — мысленно повторял про себя Тэхен. Нельзя смотреть в глаза бездомным дворнягам и городским сумасшедшим. Они тогда точно увяжутся следом. Это же всем известно. Тэхён ни то, ни другое, но в его глаза тоже не следовало смотреть. Когда он рванул следом, троица уже седлала два припаркованных мотоцикла, спрятав лица за шлемами. Дэрко закинул себе за плечи два рюкзака, девушка поправила свой и летящим изящным прыжком запрыгнула за спину бунтаря. Их байк тронулся с места почти моментально, с резким и громким рёвом врываясь в поток машин на дороге, ещё через несколько секунд мимо промчался белый кроссовер, дважды моргнув фарами, и только после этого Дэрко, превратившись в единое целое со своим черным мотоциклом, выжал газ и молниеносно растворился из виду. Бестолковость идеи бежать за ними по тротуару понимал даже Тэхён, хотя он в принципе в тот момент не понимал, что делает. Тем не менее, вперёд он всё же подался и шёл, пытаясь что-то разглядеть в потоке машин, пока рёв уносящихся байков совсем не перестал доноситься до слуха. Вместо этого стало вдруг ужасно шумно от гомона какой-то толпы, скопившейся перед бизнес-центром. Он неохотно оторвал взгляд от дороги и перевёл его сначала на толпу, а затем туда, куда люди указывали пальцами и вспышками телефонов. Огромный рекламный щит был заклеен плотной бумагой, служившей трафаретом. Вырезанные на нем линии складывались в полноценную картину, на которой в стиле японской порнографической карикатуры было открыто изображено совокупление мужчины средних лет и женщины такого же примерно возраста, только комично миниатюрного размера. Сквозь вырезы ярко светил экран с очередной рекламой, и этот свет образами карикатуры отражался на здании напротив, прямо над крупной вывеской строительной компании «Mainly Builders», что абсолютно дерзко, крамольно и наглядно его высмеивало. Чем троице вандалов не угодила эта компания, Тэхён не знал, но стоял с распахнутым ртом, забывая дышать, и жадно горящим взглядом рассматривал самое противоречивое, буйное и недолговечное искусство в своей жизни ровно до тех пор, пока экран не погас, а толпа зевак не зашлась раздосадованными возгласами и аплодисментами. Казалось, что весь город тут же погрузился во тьму, хотя фиолетово-красный коридор дорог ночного Сатуса по-прежнему ярко светил. Темно стало только Тэхёну, который, задыхаясь, пытался вспомнить отрывки разговоров на крыше. Вы уходите, я остаюсь. Вы уходите, я… я… я с вами.