***
У очага Поёт самозабвенно Знакомый сверчок… Мацуо Басё
По утрам в начале лета Сатус всегда покрывался влажной дымкой. Такой плотной, будто насыщенный пар, исходящий от бургера в рекламном ролике фастфуда. Но, как и в рекламе, использующей для этого эффекта благовония, туман Сатуса не принадлежал ему самому. Это было столкновение тёплого воздуха откуда-то со стороны Атлантического океана и холодного, спустившегося с горных холмов на плато. Их противостояние путалось в лесных массивах и торчащих препятствием многоэтажных зданиях, погружая город каждое утро в рассветный туман. Сатусу не принадлежало даже его собственное название. Он был всего лишь началом трассы до столицы Ричмонд, прямого пути к заповеднику Виргинии и городу на побережье — Виргиния-бич. Функциональная роль города тоже заключалась лишь в том, чтобы быть перешейком разнообразного обслуживания окружающих сельских территорий. Хоть численность населения было немногим меньше миллиона человек, до промышленного центра Сатус не дотягивал ресурсами, а наука и образование имели только локальную значимость. Как ни посмотри, а деятельность города была лишь производной окружающих его территорий — там изготавливали детали судов для поставки на побережье, перерабатывали текстиль, транспортирующийся в другие города штата, обрабатывали древесину, создавали логистические стартапы, пользуясь расположением города, и снимали рекламу второсортного собачьего корма. Последний пункт не был показательным, о нем не упоминалось в новостных сводках, но в картину восприятия Тэхёна это вписывалось как нельзя кстати. Зато в новостях раз в несколько месяцев гремела очередная масштабная инсталляция неуловимого художника. Он появился здесь около трех лет назад, еще когда Тэхён жил в Нью-Йорке, и разделил жителей на несколько лагерей. Кто-то считал его вопиющим безнаказанным вредителем, кто-то героем. Местные власти официально придерживались первого мнения, однако его инсталляции разбирать не спешили. Оно и понятно, туристический поток Сатуса с момента его появления рос в геометрической прогрессии. В начале зимы, например, на две недели целая улица на окраине города превратилась в ярмарочное пространство, потому что одно из зданий внезапно запестрило буйством вырывающихся из окон и дверей цветов, фруктовых деревьев и зеленых листьев, на которых таял первый снег. А недавно, в первый день лета, на центральной площади за одну ночь вырос огромный металлический вентилятор, направленный к небу. Его лопасти были размером с небольшой автомобиль и намертво припаяны к каркасу, а потому утренний туман они не разгоняли, но выглядели так, будто и в самом деле могут. Новостные заголовки моментально спровоцировали всплеск туристической активности, а следовательно, активизировались все местные производители и компании, желавшие воспользоваться ситуацией ради собственной выгоды. Осуждать их за это Тэхён не мог, сам приехал в Сатус год назад по совету одного из знакомых актеров как раз из-за этого высокого сезонного спроса. Больше рекламы, больше постановок — больше шансов, что работа достанется даже тому, кому закрыты все официальные дороги в крупных городах. Местные СМИ прозвали неуловимого художника Мифотворцем. Если изначально это и было насмешливое прозвище, которое с явным сарказмом ляпнул один из корреспондентов, то теперь оно было вполне оправданным псевдонимом. Легенды, мифы и загадки, которые народ сам создавал вокруг его творчества и личности, привлекли не только туристов и второсортных актеров, но также представителей культуры стрит-арта. Даже за последний год количество рисунков, записей и наклеек на стенах Сатуса заметно увеличилось. К масштабам известности Мифотворца не приблизился больше никто, на его фоне неподготовленному зрителю все остальные казались лишь хулиганами и вандалами. Но одно дело наблюдать, как в переулке парочка подростков выводит небрежные каракули балончиком, и совсем другое — застать слаженную, отточенную работу троих энтузиастов. Совсем другое — почувствовать, как искренне горит от этого вся душа. Совсем другое — читать в новостях, как это мимолетное искусство, просуществовавшее меньше часа, породило вопросы и вытащило на свет дискриминационные проблемы в руководстве крупной строительной компании. Конечно, эту новость никто не раздувал, Тэхён пролистал бы ее и не заметил, если бы не искал намеренно. За эту неделю, которая прошла с тех пор, как он столкнулся с любопытной троицей, он исследовал про них все, что смог найти. Естественно, информации было критически мало — пара смазанных заблюренных фотографий японских карикатур, кусочек одной из масок, сфотографированой издалека, да мутные видео в социальных сетях, на которых сложно определить, что происходит. Но, по крайней мере, информация вообще была, что по меркам информационного поля Сатуса уже достижение. Очевидно, эти ребята были не из тех, кто планировал создать что-то незыблемое и отпечаться в истории Сатуса, навечно въевшись краской в стену. Их творчество имело короткий хронометраж: его выключали, закрашивали, снимали практически сразу же, как оно появлялось. Зато оно имело последствия, о которых, правда, можно было узнать, лишь точно зная локацию, где орудовали эти деятели. Например, в статье со скандалом про Mainly Builders, о вопиющей карикатуре, вызвавшей этот скандал, не было ни слова. Тэхён был уверен, что, если не застанет их появление лично, то в следующий раз уже вряд ли среди сотни новостей сможет отличить ту самую, созданную мятежной добродетелью этих троих. А потому, в эту пятницу, едва четверг попрощался с ним циферблатом на часах разбитого телефона, он стоял на мосту в полном одиночестве, смотрел на подсвеченное в отдалении здание местного суда и курил третью за последние полчаса сигарету. Сколько никотина он потребил за прошедшую неделю, ему даже считать не хотелось. Привычные шесть самокруток в сутки превратились в неисчислимое множество, но каждая затяжка приближала его к этому дню, поэтому он вверял им свое хладнокровие. Он не был даже уверен, что правильно идентифицировал следующее место пришествия вандалов, но вырванные из контекста фразы про пятницу, мост и нужное здание заставили его покинуть комнату общежития и с самой полуночи стоять тут в ожидании. Сатус занялся рассветом. Промозглая влажность летнего утра пробирала зябким холодом сквозь нейлоновый бомбер и тонкие тёмные джинсы. Даже на скейтерских кроссовках осела роса, но Тэхён не покинул свой пост. Он лишь переместился с моста под него на набережную реки и, облокотившись на перила, наблюдал светлеющее небо. Вот бы вентилятор все же заработал и разогнал туман, позволив застать восходящее летнее солнце… За весь день своих наблюдений он перебрал в голове десятки отрывков пьес со времен короткого театрального прошлого, проиграл все реплики сериала, который ненадолго принес ему перспективную популярность, вспомнил диалоги, которые заучивал перед пробами в фильмы, даже, поморщившись, повторил сцены, которые от дикого волнения провалил на своих первых пяти прослушиваниях ещё в школьном театре. С вероятностью восемьдесят процентов он и сейчас их перепутал в своей голове. Скучно ему не было, но, когда часы показали, что он провел на мосту уже сутки, дорожное движение практически затихло, а на улицах лишь вдалеке можно было заметить редких пешеходов, он безысходно повис на перилах, сжимая в руках остывший кофе из ближайшей кофейни. Но ничего. Как говорится, ожидание дороже денег… Нет, не то. Ждать — не мешки ворочать… Ждущего могила исправит?.. Как же там было? Что-то точно про «ждать», и что оно того стоит… В начале первого ночи посредине моста остановился белый кроссовер, незнакомый человек извлек из багажника вёдра, валики и еще какой-то инвентарь, потратил добрых полчаса, разматывая и закрепляя веревки, а затем так же невозмутимо уехал. Тэхён, затаив дыхание, таращился с набережной на стержни валиков, словно на доказательство какой-то собственной религии. Только спустя ещё минут двадцать он увидел её явление. Два мотоцикла остановились на мосту. С одного байка спрыгнули две знакомые фигуры парня и девушки, а с другого неторопливо сошёл тот, чьё странное имя отпечаталось где-то на подкорке невольно заученным сценарием. Дэрко и его спутники действовали так же слаженно, как на той крыше, будто репетировали своё выступление сотни раз, и уже через несколько минут они спускались на тросах к подсвеченному рекламному баннеру какого-то мороженого из сетевого супермаркета, который располагался над рекой на мосту — как раз напротив здания городского суда. В этот раз их трафарет был намного меньше, действовали они быстрее и уже буквально двадцать минут спустя карикатурная полуобнаженная девушка неестественно длинным языком «дотрагивалась» до кончика красного мороженого. Если в этом театре абсурда, зовущемся «мир», что-то и могло сделать более абсурдным рекламу продовольственного товара напротив здания, где вершатся судьбы людей, то, пожалуй, только это. Тэхён с немым восторгом рассматривал новое искусство вандалов и крутил в голове всего один вопрос «а что, так можно было?» Где-то совсем вдалеке раздалась полицейская сирена. Судя по всему — нельзя. Бунтарь и Стрекоза начали ловко забираться по тросам обратно наверх. Дэрко же, как и в прошлый раз, продолжал свою работу до последнего. Закончил он тогда, когда сирена стала звучать чуть громче стука сердца зрителя в первом ряду. Он стал торопливо подниматься вверх по верёвке, перещёлкивая карабины, но застыл на середине и с силой принялся её дергать. Он застрял. Тэхён, вложив всю мощь своей адекватности в скорость, рванул вверх по лестнице от набережной. Когда он добежал до центра моста, на нем стоял только один мотоцикл, девушка с бунтарем уже заворачивали на другом за угол. Он прыжком добрался до висящего троса и потянул его на себя, вытаскивая задержавшегося главного актёра развернувшегося спектакля. Тот с явным возмущением уже у самого края подал голос: — Оли, мать твою, ты б хоть названивать мне на ухо перестал, раз уж решил… — на середине фразы он запнулся, уставившись обескураженным взглядом сквозь отверстия для глаз в маске, и быстро заморгал. Тэхён на долю секунды подвис, растерявшись, а затем перекинулся через перила и, ухватившись рукой за шиворот худи вандала, всё же выдернул его на мост. — Я… случайно на крыше курил тогда… А потом… И было что-то странное… А ты смотрел так… И… Я побежал… — задыхаясь, суматошно затараторил Тэхён. — А потом «гав»… как дурак… А ты — Дэрко… и ты сказал ждать… Я пошел, а там такое! И толпа! А экран погас… И я вспомнил, что-то про суд и мост… Я ждал вас здесь сутки… Просто… Хочу! Честное слово, Тэхён репетировал свою речь всю эту неделю. Ну, не конкретно этот бессвязный набор слов, а полноценную, структурированную и аргументированную, которая под ошарашенным взглядом из-под маски сейчас прозвучала хуже, чем его же первые реплики для школьного театра, заученные назло дислексии. Дэрко еще секунд пять таращился на него, пока на фоне слышался звук подъезжающего автомобиля, а затем тряхнул головой, пытаясь, видимо, высыпать из нее весь этот бред, и принялся отлаженными четкими движениями снимать с себя страховку, маску, скручивать верёвку и закидывать какие-то предметы в рюкзаки у перил. Белый субару резко дал по тормозам рядом с ними, и водитель выскочил на улицу, торопливо и грозно спрашивая: — Какого черта? — Не начинай, — буркнул на него Дэрко, закидывая через открытое пассажирское окно рюкзаки, а затем подхватил один из мотков веревки и абсолютно невозмутимо припахал застывшего на месте Тэхёна: — Помогай давай. Тот, встрепенувшись, последовал его примеру, и буквально за пару минут они втроём погрузили оставшееся снаряжение в багажник автомобиля. Водитель субару был на голову ниже Тэхёна, но гораздо более поджарый и шире в плечах, от чего напоминал очень шуструю прикроватную тумбочку. Его кучерявые светлые волосы спадали на глаза, но он с пристальным вниманием осмотрел мост и только перед тем, как запрыгнуть обратно в машину, уставился на незнакомого подельника и устало поинтересовался: — А это, блять, опять кто? — Я Тэхён, — представился тот с непосредственной открытостью, внутренне порадовавшись отсутствию запинаний. Водитель перевёл взгляд на Дэрко, безмолвно выражая ошарашенный вопрос. Тот растерянно пожал плечами и обреченно повторил: — Это Тэхён. — Рад за него? — саркастично выдала тумбочка, явно ожидая дальнейших объяснений. — Потом разберёмся, — Дэрко снова встряхнул головой и хлопнул ладонью по крыше автомобиля. — Гони. На удивление, субару тут же тронулся с места. Дэрко, не оборачиваясь, оседлал свой мотоцикл, надел шлем, отцепил такой же с сиденья и только после этого повернулся, протягивая его: — Ты свидетель или соучастник? — серьезным голосом поинтересовался он. Сердце колотилось в грудной клетке громче воя приближающихся сирен. Кроме своего имени, в голове не было ответов ни на один вопрос. Там было еще хаотичное и безадресное «хочу» и стойкое ощущение, что этот самый шлем сейчас прилетит ему же в опустевшую голову, если потупить еще немного. А потому Тэхён резко подорвался вперед, схватил шлем, натянул на себя и запрыгнул на мотоцикл, тут же прижавшись к водителю со спины и обвив талию руками, потому что с места они тронулись в ту же секунду. До этого дня он ни разу не ездил на байке, но совершенно случайным образом сразу же уселся настолько удобно, будто место там было создано специально для него, и крепкая спина впереди будто специально для него источала тепло, чтобы не мерзнуть на скорости посреди ночи, и талия под огромным худи оказалась на удивление тонкой, будто специально для него, чтобы можно было её удобно обхватить, и даже сквозной кармашек на худи спереди был так удобно расположен, будто специально, чтобы можно было в него спрятать обветривающиеся ухоженные руки… Серьезно, обычно Тэхён успевал подумать, прежде чем что-то сделать, но, похоже, с его «обычно» произошел какой-то несчастный случай ещё на той крыше семнадцатого этажа. Дэрко на секунду отвлёкся, опустив взгляд к собственному животу, где чужие ладони нагло проникли в карман и невинно притаились, затем опять тряхнул головой и дальше смотрел только на дорогу. Вой сирен остался уже где-то далеко позади. Спасибо Мифотворцу и уставшим полицейским, без особого энтузиазма реагирующим на вызовы по поводу вандализма. Мимо мелькали то фонари ночного города, то округлые стены туннелей, то незнакомые пустые подворотни. Сколько времени заняла у них дорога, Тэхён не засекал. У него было ощущение, что он уже, собственно, приехал, куда ему надо было. Поэтому, когда мотоцикл остановился рядом с таким же, только оранжевым, под фонарем на безлюдной улице недалеко от какой-то забегаловки, а спереди раздалось глухое через шлем «слезай», он отлип от водителя не сразу. Тому пришлось ещё раз уже громче повторить свое указание. Тэхён встрепенулся и спрыгнул на асфальт, чуть не подвернув ногу, затем нервно стянул шлем и двумя руками протянул его перед собой. Дэрко спокойно слез с байка, поставил его на подножку, снял свой шлем, забрал одолженный и уставился серьёзным строгим взглядом: — Рассказывай. Так близко в ярком свете фонаря его лицо Тэхён рассматривал впервые. Даже жалко немного, что в смазанных новостных снимках оно было запечатлено только в маске, потому что, если бы его заметили рекламные агенты, то точно бы больше не отставали. Широкие черные брови цветом перекликались с большими для азиата округлыми выразительными глазами. На ровной слегка смуглой коже был всего один маленький едва заметный шрам у внешнего уголка правого века, что придавало точёным чертам лёгкой асимметричности, которую так любят в моделях. Актёр знал об этом не понаслышке — его самого за двойное веко на одном глазу раньше активно приглашали работать с фотографами. Губы у Дэрко были влажные, словно от блеска, и полноватые, но сейчас вытягивались в недовольную полосу с каждой секундой ожидания ответа. — Я… Крыша! А потом… — насильно попытался заставить свой мозг соображать Тэхён. — Это я понял, — закатил глаза Дэрко. — Побереги свое красноречие. Причину не понял. «Хочу» — что? — Так… Ну… — опять стал запинаться. Серьезно, он уже начал подбешивать самого себя, а потому прервался, сделал глубокий вдох, закрыв глаза, поднял к губам ладонь и резко выдохнул в неё, запирая в кулаке всю свою несобранность. Якорь работал всегда. — Ты тогда сказал, «мы уходим, ты остаёшься». А я хочу с вами, — без запинки проговорил, наконец, совершенно серьёзно уставившись. Дэрко с лёгким недоумением не отрывал взгляда от опустившегося зажатого кулака, но все же, не утратив спокойствия в голосе, спросил: — А кто мы? — Я не знаю. — С нами — куда? — Куда угодно. — Зачем? — Этого я сам еще не понял. Просто хочу. — Что в кулаке? Тэхён едва заметно колыхнулся, будто в его только обретенное равновесие на проверку ткнули бутафорской шпагой, но тут же ответил без экивоков: — Волнение. — Открой, — сухо попросил. Тэхён сглотнул, поднял ладонь на уровень грудной клетки и разжал кулак. Дэрко заглянул с таким любопытством, будто действительно рассчитывал там что-то увидеть, а пару секунд спустя тихо выдохнул: — Не густо. Затем он посмотрел прямо в глаза и задал еще один вопрос: — Ты рисовать умеешь? — Нет, — честно признался. Дэрко кивнул и, больше ничего не спрашивая, уверенным шагом направился ко входу закусочной. Внутри она оказалась мрачным, тесным и забитым посетителями прокуренным баром, который днём, судя по неоновым иероглифам и фонарикам на стенах, служил китайским кафе. В Сатусе где-то с трёх до семи утра можно было открытыми застать только такие. Дэрко кивком поприветствовал бармена, завалившись локтем на барную стойку, что-то ему быстро сказал, а затем повёл нового знакомого за собой в дальний коридор для персонала. По тёмной лестнице они поднялись на второй этаж, на железной двери загорелся кодовый замок, а потом в глаза ударил яркий тёплый свет. За этой дверью начиналась какая-то совсем другая обстановка, нежели в баре внизу, да и во всем ночном Сатусе. Музыки и гомона толпы здесь совершенно не было слышно, коридор был широким, длинным и светлым, вел он, судя по всему, еще к четырем комнатам. Дэрко остановился перед одной, снова ввёл пароль на очередном замке и пропустил внутрь. Помещение встретило ярким запахом краски и просторной прихожей, в которой вместо шкафов для одежды, зеркал и подставок для обуви стояли железные стеллажи, заполненные всевозможными баллонами и тюбиками краски, рулонами бумаги, валиками, вёдрами и чёрт знает, чем ещё. Все это находилось в каком-то выборочном порядке — где-то все стояло относительно аккуратно, а где-то навалено кучей, будто орудовал здесь либо очень разношерстный творческий коллектив, либо один творец с расстройством личности. За аркой, ведущей внутрь, раздавались звучные голоса. Когда они туда зашли, один из присутствующих громко и резко обратился: — Дэрко, у нас проблема. Тэхён сразу же уставился на знакомого голосистого бунтаря, сидящего справа на высоком барном стуле у огромного широкого острова, наполовину заваленного бумагой. В ярком тёплом свете его вытянутые черты и острые скулы, казалось, придавали его лицу ещё большей худобы, особенно на контрасте светлой кожи с пышной шапкой соломенно-рыжих волос и светлыми бровями. Отталкивающей его внешность, тем не менее, назвать было совершенно нельзя. Таких обычно жаждут заполучить для рекламы какого-нибудь молодёжного студенческого сообщества, где ему надо будет сидеть на фоне поразительно голубого неба и яркого газона и смеяться в компании друзей до морщинок в уголках глаз. Впрочем, его Тэхён рассматривал недолго. Уже через секунду он мельком пробежался взглядом по удивительно похожей на него рыжей девушке, сидящей рядом на таком же стуле, затем по коренастому и невысокому блондину, примостившемуся поясницей на длинный вытянутый стол у дальней стены, а потом жадно принялся цепляться взглядом за все подряд. Помещение было просто огромным. Бэнкси загнал бы сюда слонов десять, не меньше. У противоположной от входа стены под самым потолком была полоса окон, до которой не дотянуться, а в правом углу выделялась двустворчатая дверь, расписанная под визуальный образ концептуальных японских ворот. Справа от Тэхёна у ближней стены была широкая столешница с несколькими раковинами, разными по размеру, а напротив неё — тот самый остров с целой кучей стульев вокруг, будто здесь проводили целые конференции. По левую руку располагалась, судя по всему, спортивная зона, размером с пару полей для твистера, оборудованная брусьями, силовой рамой и скамьей. К дальней левой стене с одной стороны примыкала железная вертикальная лестница, ведущая, внезапно, к двери наверху, а справа от неё располагался огромный холст размером где-то с рекламный экран бизнес-центра, на который была накинута скрывающая его ткань. Перед ним стояла одинокая табуретка. По всему полу были расстелены листы бумаги и полотна пленки, местами заляпанные краской, а стены были почти полностью покрыты граффити или наклейками практически до самого потолка. Помещение было заполнено разнообразными неожиданными предметами: начиная от двери какого-то легкового автомобиля до миниатюрной скульптуры Давида из пивных банок, металлических конструкций и деревянных тотемов. Нескольких часов бы не хватило, чтобы рассмотреть всю феерию творившегося здесь творческого беспорядка, но взгляды всех четырёх обитателей были прикованы к Тэхёну, и до него только дошло, что с его появлением все замолчали. Он с немой просьбой о помощи посмотрел на Дэрко. Тот, дождавшись, наконец, возвращения в реальность, повернулся к остальным и безэмоционально представил: — Это Тэхён. А затем перевел взгляд на бунтаря, молча дёрнул в его сторону подбородком, отошёл к водителю субару, положил шлемы на столешницу и стал рядом с ним в такую же позу — скрестив ноги. Когда гость, ощущая нарастающую неловкость своего присутствия, повернулся к бунтарю, тот расплылся в какой-то чеширской улыбке, от чего в уголках губ на худом лице появились складочки, напоминающие стрелки опасных поворотов на дорожном знаке. Он спрыгнул со стула и, быстро оказавшись совсем рядом, то ли шмыгнул носом, то ли вдохнул, и громко спросил: — Ты куришь? Господи, да! — Да. — Пошли, — самоуверенно позвал за собой. Тэхён бросил ещё один вопросительный взгляд на того, кто его сюда привел, но тот только спокойно рассматривал его, чуть склонив голову. Делать было нечего. Они вышли обратно через арку в прихожую, затем в светлый коридор и зашли в другую комнату. Это было вытянутое помещение с высоким окном и двумя кроватями по обе стороны от просторного прохода. У каждой из кроватей у изножья стоял деревянный шкаф, а у изголовья — тумбочки. Только левая часть комнаты казалась жилой — дверцы шкафа были приоткрыты, на смятом пододеяльнике кучей были навалены какие-то вещи, тумбочка завалена всяким хламом. Справа же всё было пусто и в идеальном порядке. В комнате было достаточно светло от бьющего в окно уличного фонаря, а потому свет бунтарь включать не стал, лишь распахнул створку окна и привычным ловким движением запрыгнул на подоконник. — Меня можешь звать Эд. Или Кот. Только без всяких кошачьих производных, а то сдохнешь на месте. А ты кто такой? — слегка небрежно и по-хулигански поинтересовался он, доставая сигарету из пачки. — Тэхён, — снова глупо повторил своё имя, подошёл ближе и достал из кармана бомбера почти пустой портсигар. Эда, впрочем, такой ответ не смутил, как и портсигар вместо пачки сигарет: — И что это значит? — спросил он, по очереди поджигая зажигалкой сигареты им обоим. — Имя? — Нет. Нахуй бы мне сдалось твоё имя? «Быть Тэхёном». Отличный вопрос. Даже если здесь, с успокаивающим дымом в легких и без Дэрко, в присутствии которого Тэхён колоссально тупел, находиться было не так волнительно, то ответа на этот вопрос у него все равно не было, а потому он задал свой: — А что значит «быть Эдом»? — Истекать кровью, но улыбаться, — моментально ответил, не растерявшись, и выдохнул дым в окно. Причины такого ответа были неизвестны, но почему-то, глядя в свете уличного фонаря на крестообразный глубокий шрам над левой рыжей бровью, верилось в это определение безоговорочно. — А «Дэрко»?.. — Я никогда им не был. — А я, может, никогда не был Тэхёном. — И кем же ты был? Актёр попытался вспомнить отыгранные роли, но ни одну из них так и не смог примерить на себя, и только пожал плечом: — Кем угодно, но не им, похоже. — Что, так паршиво быть собой? — с насмешкой в голосе поинтересовался Кот, чуть склонив голову в каком-то настораживающем любопытстве, и с лёгким оттенком безумия приподнял один уголок губ. Это риторический вопрос? Тэхён поднял задумчивый взгляд. Эд в нём увидел что-то щенячье, похоже, потому что следующее, что он сказал, было: — Если ты сейчас гавкнешь, я тебе в морду дам, — и шмыгнул носом, слегка дёрнув плечом, будто от нервного тика. Ладно, вопрос не риторический… Ответа, тем не менее, в голове все равно не возникло, но Тэхён пообещал: — Я уточню. Эд усмехнулся и откинулся спиной на раму, продолжая изучающе всматриваться в лицо нового знакомого и делать торопливые короткие затяжки. — Пещера принадлежит Дэрко, — спустя пару минут молчания снова заговорил. — Так что, это его, конечно, дело, кого приводить — нас он все равно никогда не спрашивает. Но раз ты переступил порог, то я должен тебя предупредить — имею на это право, — он выбросил окурок в окно, прервался, чтобы подкурить вторую сигарету, и тогда продолжил: — Те три человека, которых ты увидел, — мои. Если ты хотя бы подумаешь навредить кому-то из них, я прогрызу тебе кадык, — на этих словах он расплылся в неадекватной улыбке, сверкая дорожными стрелочками на щеках. — Особенно это касается Чарли, моей сестры. Если ты думаешь, что я это образно, то приподними ватман на полу под аркой и подумай еще раз. Очертание нихуевого такого пятнища крови мы до конца отмыть так и не смогли, зато я отчетливо помню, как на зубах хрустит человеческий хрящ. Почти как сухожилие куриной ножки, но чуть пожестче… И звук еще такой ладный, будто две детали лего между собой скрепляешь, — Эд плотоядно облизнулся, затем поймал взгляд расширенных глаз и коротко хохотнул. — Тот чел жив и уже практически здоров, но тебе так может и не повезти… — весело уведомил, а затем резко дернулся вперёд, уставившись прямо в глаза и потребовал: — Признавайся, от тебя лучше сразу избавиться или чуть подождать? Движение было неожиданным, а от этого нестабильного человека, который ни секунды не просидел спокойно, да ещё и в контексте сказанного, оно было даже опасным. Пройденные когда-то курсы сценического боя, может, конечно, и могли бы слегка помочь, если Кот решит наброситься, но вряд ли сильно, учитывая, что даже в его взгляде сквозило каким-то неадекватным восторгом, с каким он наверняка на полном серьёзе мог вцепиться в шею. Поэтому Тэхён показательно не отстранился, оставшись стоять ровно, будто поведение Эда не производит на него никакого впечатления, чтобы не сдавать позиции и не провоцировать, но ладонью кадык на всякий случай все же прикрыл и, чуть не подавившись дымом, произнёс: — Давай, может, подождём? Как говорится, ждущему — куриные сухожилия вкуснее… Да, кажется, как-то так звучала та пословица… Ну, или очень близко к этому… Тэхён был практически уверен, что в данной ситуации приплёл её правильно, однако Эд сначала нахмурился, а затем резко и коротко хохотнул, откинувшись обратно на раму, после чего лицо его внезапно стало более расслабленным, и он, мазнув взглядом по чужой ладони на шее, задумчиво негромко подвел итог, будто для самого себя: — Действуешь, как по мне, логично, взгляд осмысленный, вид безобидный… Дэрко б, наверное, тебя еще тогда с нами потащил, если б ты хуйню какую-то не нес… Потом он сделал последнюю затяжку и спрыгнул с подоконника, радостно вскинув брови: — Но! Тебе повезло, что меня это забавляет, а нашего Хохлатика это будет выносить, что ещё забавнее. Давай подождем. Ты докурил? Тэхён сглотнул и кивнул. Человек перед ним явно мог бы послужить прообразом какого-нибудь трикстера в артхаусной современной постановке. Эд по-дружески забрал у него окурок, выкинул вместе со своим в окно и, кивком позвав с собой, направился к двери. Уже взявшись за ручку, он остановился, повернулся через плечо и бодро спросил: — Кстати, ты, случаем, не гей? — Нет, — хрипло откликнулся, не успевая адаптироваться к чужим скачкам настроения. «Кстати» — точно уместное здесь слово?.. — А жаль, — как ни в чем не бывало пожал острыми плечами и вышел в светлый коридор. Вместо мастерской он повел его к бару внизу. Они спустились, на стойке уже стояло два бумажных пакета, видимо, дожидаясь. Эд кивнул бармену, забрал их и вновь повёл наверх. Всё это время здравый смысл вместо отсутствующих указателей на стенах мигал Тэхёну в направлении выхода. Адекватных причин выслеживать и сутки без сна дожидаться случайно встретившихся вандалов у него не было и до этого, зато теперь появилась довольно обозримая угроза этого необъяснимого и безрассудного «хочу». Не то чтобы его прям до трясущихся поджилок напугал нестабильный Кот, но сам факт нестабильности все же взывал к инстинкту самосохранения. Мозг, наконец, начал думать. Когда темную лестницу озарил свет просторного коридора, Эд остановился и обернулся. — Что решил? — с ухмылкой спросил он, чуть наклонив голову, будто чужие внутренние терзания для него были очевидны. Вот он. Момент принятия героем решения в каждом фильме. Именно о нем он потом вспоминает, проклиная все на свете, оказавшись посреди тотального пиздеца. Либо, если следует здравому смыслу, то где-то между бытовыми заботами у него в голове мелькает это воспоминание с вопросом «а что, если?..», но он продолжает спокойно жить. Удивительно, что именно Кот сейчас, совершенно не вмешиваясь, просто наблюдал за процессом принятия решения. Собственно, он уже сделал достаточно, чтобы подтолкнуть к выбору — воззвал к инстинкту самосохранения, заставив пользоваться мышлением… Тэхён обернулся, всматриваясь в темноту лестницы, ведущей к бару и Сатусу, а затем повернулся обратно к теплому свету коридора и сделал шаг вперёд. Потому что ничего здравого у него в жизни не было и до этого, а смысла тем более. Эд коротко хохотнул и захлопнул входную дверь. Спустя еще пару минут в «Пещеру» — судя по всему, это и была она — сквозь арку он зашёл первым, высоко вскинув руки с пакетами, и воскликнув: — Ну что, заждались, сучки? А затем как-то резко стушевался, обернулся на Тэхёна и с внезапно появившейся неловкостью почему-то именно ему пояснил: — Братан, я не знаю, зачем сейчас это сказал… Я обычно так к ним не обращаюсь… Выкатившиеся глаза гостя не знали куда смотреть — на него или на тот самый ватман под аркой, на котором он сейчас находился, поэтому он посмотрел на Дэрко, который так и стоял у противоположной стены, опираясь на стол поясницей. Тот, к слову, очевидно, но тихо угорал, опустив лицо вниз и содрогаясь в плечах. Водитель субару, который до этого, похоже, разгребал завалы хлама на острове перед Чарли, переглянулся с ней, и их брови приподнялись в синхронном удивлении. Абсолютно, нахрен, никакой помощи. Пришлось всё же посмотреть на непредвиденно смущенного Эда, кивнуть ему, пожав плечами, и выдавить из себя: — Бывает… Кот улыбнулся чеширской улыбкой, тоже кивнул и уверенным шагом направился к острову, чтобы водрузить на него пакеты. По мастерской раздался хлопок, словно от хлопушки-нумератора, — это Дэрко всего лишь отбил в свои ладони, но плечи Тэхёна с этим звуком моментально расслабились от неосознанного напряжения. «Снято». Не первый, но самый странный стресс-тест из всех, похоже, закончился. Дэрко, давя улыбку губами, глазами всё же улыбался, хоть, больше не взглянув, просто тоже подошёл к острову, достал из одного пакета две коробочки с едой, сел на барный стул во главе стола и приглашающе поставил одну рядом с собой. Эд сел напротив него по другую сторону, почти вплотную к сестре, а водитель субару прилип к ней с другой стороны. — Это Чарли, а это — Оливер, — поочередно кивнул подбородком на ребят Дэрко подходящему к столу Тэхёну, принимающему негласное приглашение. — Расскажи им, как ты нас нашёл. — Я… — запнулся тот, но тут же прочистил горло и постарался звучать более уверенно: — Я случайно был на той крыше на прошлой неделе, услышал, как вы говорили что-то про мост и здание суда… Не успел он закончить, как девушка на другом конце стола оживилась, нахмурилась, достала из-за спины блокнот формата А4 и карандаш. Тэхён ещё в жизни не видел, чтобы кто-то так быстро писал. Когда она развернула блокнот к ним, на нем было удивительно разборчиво написано: «Мы говорили?» Так вот, почему за все это время она не произнесла ни слова… Она просто не могла… Дэрко усмехнулся, с каким-то ехидным предвкушением дотронулся кончиком языка до уголка губ и с лёгкой насмешкой произнёс: — Оли, догадайся с одного раза. Оливер закатил глаза и обратился сначала к нему: — Окей, беру назад свои слова про согласие с его мерами предосторожности. А затем повернул голову к Эду: — Кот, клянусь, однажды ты домяукаешься до того, что нас всех посадят. Тот сощурил глаза и огрызнулся: — Убейся, Круассан. Я к тебе тогда обращался вообще-то. Я ж не знал, что нас подслушивают… И так-то сюда не я его притащил… Хотя, не отрицаю… Возможно, косвенно поучаствовал… — неохотно что-то признал и с громким звуком втянул китайскую лапшу из своей коробочки. Оливер хотел было еще что-то ему сказать, но вместо этого повернулся на Тэхёна и, устало выдохнув, обратился к нему: — Что ты можешь рассказать о себе? — Он не знает, что такое быть Тэхёном, — вклинился вместо него Эд с набитым ртом. Дэрко, чуть вскинув одну бровь, посмотрел таким взглядом, будто, если сейчас не прозвучит что-то более-менее вразумительное, он точно влепит подзатыльник тому, кого сам же и привёл, а потому пришлось собраться. Нет, у актёра, хоть и второсортного, была не одна заготовка с подходящими ответами на подобные вопросы, проблема заключалась лишь в том, что обычно он выбирал релевантные в зависимости от ситуации, собственных целей и людей, с которыми взаимодействовал. Здесь же было абсолютно не ясно, чего от него могут ждать, когда уже так легко привели в собственную обитель и усадили за стол, будто знакомого. Было абсолютно не понятно, на кой черт Тэхён сюда вообще просочился. И уж тем более вопросы вызывали сами люди. Дэрко, судя по всему, выступавший здесь в роли и главного актёра, и продюсера, и режиссёра, почему-то абсолютно никакого участия не принимал в знакомстве. Эд, сбивший с толку и без того хаотичный разум, сейчас безвредно причмокивал лапшой. Оливер выглядел довольно грозно, но его французский акцент… Эти мягкие «р» и ударения в наречиях на последний слог, а еще невинно завивающиеся блондинистые локоны… Всё это было таким умилительным, что напряжение момента постоянно ускользало. Чарли со своим пронзающим взглядом зелёных глаз виделась единственным амбассадором реальности, с которой Тэхён, кажется, потерял связь. Тем не менее, он постарался вместить в свой рассказ как можно больше полезной информации. Он рассказал, что родился в Штатах, до четырнадцати жил в Корее, рассказал, как его на любительском спектакле заметил человек, ставший в дальнейшем его агентом, как получил роль в коротком сериале и приехал на первые съемки в Америку, а затем остался. Рассказал про то, как один преподаватель из университета сказал всем собой изобразить жарящийся на сковороде чили. Это показалось очень подходящим для ситуации фактом о себе в ту секунду, когда Дэрко, слушающий будто вполслуха, с явным намёком открыл ему коробочку с китайской лапшой, к которой Тэхён до этого не притрагивался, и придвинул ближе. Про дислексию он тоже признался, потому что наводящие вопросы, которые периодически появлялись на альбомных листах Чарли, он считывал не сразу. Например, в один из таких моментов он принялся исполнять отрывок из песни Remember who you are Луиса Армстронга из одной постановки про джазовые фестивали. Только по выкатившимся глазам Оливера и смеху Эда он понял, что делает что-то не то, поэтому перечитал фразу Чарли еще раз, и теперь смысл «А ладненько ты поёшь» дошёл до него полностью. В отличие от всех остальных Дэрко практически ни о чём не спрашивал, зато явно от всей души забавлялся, когда Оливера почему-то передёргивало от вплетённых в ответы пословиц. Оли и сам вообще-то частенько ими разговаривал, особенно когда подначивал вертящегося на стуле Кота, но когда их произносил Тэхён, он так нахохливался, что стало очевидно, про какого «Хохлатика» говорил Эд. Все здесь присутствующие казались такими непринужденными, будто чуть ли не каждый день внезапные незнакомцы сваливаются им в руки. Эд в какой-то момент настолько развеселился, что даже предложил угостить пивом, но когда достал пару бутылок из холодильника, Дэрко посмотрел на него, чуть приподняв брови, и многозначительно о чем-то напомнил: — Плюс два круга. — Да помню я, — тут же поморщился, и лицо его в этот момент действительно напомнило острую морду какого-нибудь рыжего дворового кота, впечатавшегося носом в одуванчик. О себе все четверо тоже что-то рассказывали, но делали это так деликатно, что это вызывало еще больше вопросов. Например, когда Тэхён решил уточнить, чем они, собственно, занимаются, парни посмотрели на него как на умственно отсталого. Дэрко даже осмотрелся по сторонам, будто пытаясь убедиться, что все ещё сидит во вполне очевидной мастерской. Чарли же принялась что-то писать в альбоме. На самом деле всё это время Тэхён старался на неё особо не смотреть. Во-первых, потому что взгляд её пронизывал ковыряющим любопытством. Во-вторых, потому что, откинувшись на спинку стула, она вытянула ноги в шортах на бедра Оливера, и тот с такой нежностью на автомате мял её икры и тонкие лодыжки, периодически называя её «своей стрекозой», что создавалось впечатление, что все остальные им немножко мешают. А в-третьих, очень не хотелось, чтобы она решила, что Тэхён пялится на её грудь, потому что зрачки с её лица постоянно опускались вниз, туда, где из-под короткого черного топа, оголяющего впалый живот, выглядывал длинный шрам, тянущийся от солнечного сплетения к месту, где сходятся ключицы. Но сейчас Чарли, со своей стрекозиной скоростью письма, спасала его от нескольких жутко неловких секунд, развернув лист с надписью: «Сколько тебе лет?» — Двадцать четыре, — тут же выпалил, хватаясь за немой вопрос, как за спасительные реплики суфлера. Женская рука с карандашом вновь запорхала над бумагой. «Тогда мы нарушаем закон, чтобы спустить творчество вниз по социальной лестнице и сделать его доступным» Тэхён не тупой. Честное слово. Для дислексика за свою жизнь он бросил себе сотню вызовов, прочитав и заучив наизусть Шекспира, Гоцци, Беласко… Он заставлял себя читать американскую художественную литературу, в театральном изучал психологию, философию, искусство. Читал, путался, сбивался, перечитывал. Он не тупой. Но смысл слов Чарли и их связь с их деятельностью до него всё равно не дошла, поэтому он аккуратно поинтересовался в ответ: — А тебе? «20» — моментально сообщила грифельная надпись. Это Тэхён понял, поэтому, чуть осмелев, спросил: — И что, если бы мой возраст был другим, твой ответ бы тоже изменился? «Да» — Мне сорок пять, — моментально выпалил Тэхён. Меньше минуты спустя в блокноте появилась новая запись: «Мы формируем частную концептуальную оппозицию в поддержку трагедий отдельных личностей, во благо субъективизма» — Чего? — заторможено моргнул, осмысливая прочитанное. «Поэтому тебе и 24» — Мне семнадцать. Чарли снова принялась писать. «Мы бунтуем ради самоопределения» — Мне пять. «Мы делаем аппликации» — Мне… Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Чарли грозно нахмурила такие же густые рыжие брови, как у брата, от чего выглядела скорее мило, чем устрашающе, и запустила в Тэхена клочком смятого листа. Дэрко и Эд не выдержали и прыснули смехом. Кот был на год старше сестры, Оливеру было двадцать семь, а вот Дэрко почему-то сказал, что ему тысяча. То, за чем застал их Тэхён в прошлую и эту пятницу, было лишь одним из проектов, которыми они занимались, и он принадлежал Чарли. Именно поэтому, как оказалось, Тэхёна сюда и привели — ради дополнительной рабочей силы, и был он, действительно, далеко не первым. Насколько он успел понять, обстоятельства появления и Оливера, и Эда, и Чарли не сильно отличались от его собственных. В подробности, конечно, никто не вдавался, но Дэрко вскользь обмолвился, что, если Тэхён останется и будет полезным, то помощь здесь даже оплачивается. Целью это не было, но зато любопытство распаляло ещё больше, а понимания, куда он попал, было всё меньше. На посыпавшиеся вопросы обтекаемо отвечал Оливер, потому что остальные трое, поджав губы, еле сдерживали смех. Понять их можно было — Хохлатику всё с большим трудом давались реплики Тэхёна и, честно говоря, это выглядело жутко забавно: из-за этого их хотелось извращать намеренно, что он и начал делать… После «с тобой шутки-блохи» Оливер перешел на, судя по всему, матерный французский. Дэрко и Эд синхронно уткнулись лбами в свои предплечья, покатившись со смеху. Даже Чарли прикрыла ладонями лицо, беззвучно содрогаясь от смеха. Французскую тираду прервал Главный, который сквозь смех выдавил из себя: — Брейк. Хватит на сегодня измываться над Оли. Тэхён пока остается с нами, — огласил вердикт, поворачиваясь к нему лицом. — Если он ещё этого хочет, конечно. Чёрт знает, чего там хотел Тэхён секунду назад. Вообще-то он не измывался. Ему показалось, что они с Оливером нашли общий язык. По крайней мере, Хохлатик, хоть и пыжился, но делал это почти с такой же интонацией, с какой обращался к Коту… Это ж почти по-дружески, да?.. К тому же, Тэхён ни разу не попытался поддеть за французский акцент, в отличие от Эда, который не упускал возможности дать Оливеру прозвище какого-нибудь стереотипного французского атрибута, на что получал в ответ порцию кошачьих выражений. Судя по реакции остальных, в какой-то контекст влиться всё же удалось, но улыбка Дэрко и его решающее «остается с нами» всё равно прозвучало слишком внезапно и волнительно. «С нами»… Это не про одноразовый коллектив для второсортной рекламы, не про проходную съёмку или случайную встречу. Это что-то более значимое, масштабное и глобальное. Возможно, так только казалось из-за уверенного тона Дэрко, который смотрел так, будто знает что-то наперед… Может, ему и правда тысяча лет? «С нами»… Как же давно Тэхён этого не слышал. — Хочу. — Ну вот и порешили, — абсолютно спокойно кивнул Дэрко, всё еще улыбаясь, будто только что не перенёс декорации чужой жизни в совершенно новую локацию. — Завтра днём приходи сюда к двенадцати, если не передумаешь. Применение мы тебе найдем… Тебе идти-то есть куда? За всеми этими разговорами и китайской лапшой Тэхён не заметил, как в «Пещеру» через окна под потолком стал пробиваться свет рассветного Сатуса. Идти ему было куда, а вот ответа на вопрос «А надо ли ему туда?» не было, но он всё равно кивнул. Дэрко тоже кивнул и решил за него, поднявшись с места и хлопнув по плечу. От этого касания Тэхён неожиданно сам для себя вздрогнул, будто испугался, хотя на самом деле просто впал в ступор. Дэрко чуть приподнял брови и тут же спрятал руки в передний карман худи, а затем подбородком указал следовать за собой. Эд и Чарли помахали руками, провожая взглядами, Оли коротко и совсем беззлобно кивнул на прощание. Усталость от второй бессонной ночи только сейчас начала ощущаться, и накатывала она вместе с какой-то опустошающей грустью. Возможно, «с нами» вовсе не имело никакого особенного значения, потому что сейчас, казалось, что то самое «с нами» осталось сидеть на стуле перед островком, а Тэхёна вели к выходу… У арки Дэрко бросил быстрое «О, ещё кое-что! Подожди секунду» и нырнул обратно в Пещеру. Вернулся он довольно быстро, но Тэхён уже успел носком кроссовка приподнять край одного из ватманов на полу. — Так вот, чем Эд вас кошмарит, — хохотнул на это зрелище Дэрко, а затем шагнул ближе, наступая на отвернутый край бумаги, чтобы она снова накрыла темное старое пятно, впитавшееся в бетон. — И ты после этого всё равно решил, что тебе хочется быть здесь? Понять не могу, ты отчаянный или тупой? «Я уместный», — подумал Тэхён и хмуро пожал плечом. Неадекватности в Коте было явно больше; Чарли, не произнося ни слова, выражалась так, что даже не дислексику вообще-то было бы непросто адаптироваться; понять, что за надменным тоном Оливера сидит забавный Хохлатик, тоже было не так уж и легко, а Дэрко… Дэрко, который, казалось, меньше всех был заинтересован в сегодняшнем госте, сейчас воспринял это пожатие плечами по-своему и почему-то шепотом произнес: — У него была очень веская причина так поступить. Удовольствия он от этого не испытал, поверь, истерикой его самого крыло еще долго, и блевал он дальше, чем видел. Так что… Ты для нас сейчас представляешь больше опасности, чем мы для тебя. Но ты сказал, что хочешь быть с нами, и мне показалось это слишком откровенной правдой. И всё, что ты сегодня рассказывал, тоже не похоже на ложь… Местами похоже на бред сумасшедшего, конечно, но Эда я тоже не сразу понял. Может, ты свое волнение не до конца выдохнул. Не знаю. Посмотрим. Я готов попробовать дать тебе то, чего ты хочешь, в обмен на пользу, которую ты можешь принести. Поэтому… Завтра. В двенадцать. Не опаздывай… И мусор выбросишь по дороге, ладно? — протянул пакет с пустыми коробками от их совместного ужина. Тэхён хмурился вовсе не потому, что боялся Эда… Его вовсе не нужно было заверять в том, что ему ничего не угрожает, он и так этого не чувствовал. Почти всё, что сказал Дэрко, вовсе не нужно было озвучивать, он и так это понял, но вот от мусорного пакета в руках сердце радостно забилось в груди. Разве так делают с первыми попавшимися людьми? В понимании Тэхёна о таком можно попросить семью или близких друзей. По улицам утреннего прохладного Сатуса он, задумавшись, довёз несчастный пакет почти до своего дома, потому что для него это было вещественным доказательством того, что сегодня он не был гостем, он был «с нами». И завтра будет. В двенадцать.***
— Ты куришь? — бойко поинтересовался Кот, явно довольный. — Да. — Пошли. Как только за новоприбывшим Тэхёном и Эдом закрылась дверь, Оливер задумчиво вскинул голову к незамаскированным вентиляционным трубам под высокими потолками и, покопавшись в памяти, выудил оттуда пословицу: — Сколько кота ни корми, в его желудке всегда найдется место для попугая… Черт возьми, сколько у него их в арсенале… Коренные американцы столько не знают, сколько зазубрил Оливер, пока учил язык. Несмотря на то, что от акцента ему это избавиться не помогло, выпаливал он их с явной гордостью, периодически журя носителей языка за незнание. — Оли, не нагнетай, — прикрыл веки и покачал головой Дэрко, сложив руки на груди. — Не сожрет он его. — Уверен? Да куда там. Эд и раньше не отличался дружелюбием, а после событий полугодовалой давности, так вообще каждого незнакомца стал расценивать как потенциального врага. Не его, конечно, в этом винить. Все здесь ощетинились. И вовсе не без причины. Однако презумпция невиновности — это не просто юридический термин, а образ мышления. Если бы Дэрко всех считал долбоёбами, пока они не докажут обратного, не стоял бы сегодня тут ни Оли, ни Эд, ни Чарли, ни он сам. «Пещеры» тогда в принципе бы не существовало. Дэрко это прекрасно понимал, но все же полгода назад дал обещание Эду, что именно он будет первым знакомиться с теми, кто будет к ним приходить. Собственно, с тех пор здесь было не больше пяти новых лиц, но кто-то просто не вернулся после разговора, кто-то выбежал в крови, а кого-то пришлось стаскивать с истерично хохочущего Кота и выталкивать за дверь. Уверен ли он, что в этот раз всё будет иначе? Не больше, чем в каждый из предыдущих. Дэрко едва заметно пожал плечом: — Скоро узнаем. — Ему только не говори, но я согласен с его мерами предосторожности, — шепотом признался Оливер в абсолютно очевидном факте. Чарли, сидящая поодаль за островком, на это подняла голову и недовольно прищурилась, поэтому он сделал голос ещё тише и добавил: — То, что у этого мордашка смазливая и вид растерянный, не значит, что душа не гнилая. Вселенная не просто так нам тот урок подкинула. — «Этот» — это «гав», — выдохнул Дэрко, устало потерев лоб. — Который на прошлой неделе? — Ага. — А как он нас?.. — Сам расскажет, когда они вернутся… Кое-какие слова тебе захочется забрать обратно… — «Если вернутся», — поправил Оли. — Слышал что-то про войну кошек и собак? — Он не пес. Он… «гав»… Понял? — Нет, — честно признался. — А Эд понял. Поэтому и трепался всю неделю, вспоминая, как за нами увязался этот Тэхён. И поэтому я думаю, что в этот раз могут вернуться оба… А ещё мне не кажется, что он растерянный. По крайней мере, действует он быстро… Возможно, просто тупой… Господи, надеюсь, он хоть в чём-то талантлив… Оливер шумно вдохнул через нос и покачал головой. — Где ты их только находишь… — Я просто делаю то, что делаю, а они сами меня находят… Тебе ли не знать, — многозначительно вскинул бровь, заставив Оли закатить глаза. — До некоторых пор ты не возражал, — легко толкнул плечом, и они оба синхронно подняли взгляды на Чарли. Девушка, которая до этого вырисовывала на полях альбома круговую абстракцию, тоже подняла взгляд и, одним выражением лица изобразив недовольное «ну наконец-то», поставила альбом вертикально относительно стола, показав короткую надпись: «11 часов» — Точно! — спохватился Оливер. — Дэрко, мне звонили из океанариума. На установку нам отводят одиннадцать часов. — Не понял… Было же тридцать шесть? — Было, — согласно кивнул. — Это не все. У них там весь коллективный разум хэппибезднулся, и они решили дату открытия приурочить ко дню рождения мэра. Поэтому у нас не два месяца, а один. И время на установку всей инсталляции с одиннадцати ночи до десяти утра. Дэрко зажмурился и поморщился, будто только что со всей силы приложился локтем о край стола, попав прямо по нерву, а затем неохотно выдавил из себя: — Хочешь сказать, меня нагнули ещё сильнее, когда уже ебали раком? — Хочу сказать, что я тебя предупреждал, чем все обернется, когда ты попёрся в мэрию и добровольно вручил им дилдо. Нам теперь каждый вдох согласовывать приходится. Я три дня назад из-за смены поставщика краски несколько, блять, часов добывал разрешение на разрешение на разрешение! — У меня не было выбора, Хохлатик, — напряженно процедил. — Был! — вскинул руки Оливер. — Сам знаешь, что был! Откреститься от Мифотворца, например. Одна хуйня, что ты им останешься, если после этого заказного проекта все будут считать тебя продажным легендарным долбоёбом. — Всё не так просто… — раздраженно произнес, хрустнув шейными позвонками. — Это тебе не бейджик, который я могу просто снять. За ним стоит идея, люди, ресурсы… Это, блять, шкура моя. Чтобы его отдать, меня придётся свежевать. — Хочешь просто? Был и такой вариант. Проще некуда. Ты мог скинуть Кота, в конце кон… Договорить он не успел. Его прервал прилетевший в плечо скомканный лист бумаги. Чарли, запустившая этот безболезненный, но меткий и грозный снаряд, уже что-то быстро писала. «Ты бы поступил иначе на месте Эдо тогда?» — Стрекоза моя, ты же знаешь… — виновато и нежно свёл брови Оливер. — Но это не умаляет того, как он поступал с тобой до этого… Где гарантия, что завтра он снова тебя… нас всех не променяет на дозу? «Где гарантия, что завтра я еще буду здесь? Меня за это тоже нужно скинуть?» — Чарли… — Оли, самое постоянное и гарантированное в этом мире — это непостоянство. Тебе придётся с этим смириться… Нам всем придётся. Я тоже сейчас зол. Нам придётся адаптироваться, но разве это не то, что мы умеем лучше всего? Ни одна легенда не написана о том, как кому-то было перманентно заебись. Или ты так пытаешься мне сказать, что именно ты перерос и разочаровался? — Куда мне перерасти тысячелетнего дракона? — поджал губы Оливер, растеряв свою спесь. — Я не разочарован в тебе и твоих решениях и не собираюсь я сдавать перед проблемами. Просто… Они меня бесят. — Эд тебя тоже бесит. Правда считаешь, было бы лучше, если бы он сейчас сидел в тюрьме? Ответ был не нужен. Оливер на нервах, конечно, может наговорить столько же гадостей, сколько Эд может наделать в таком же состоянии, но стычки, на которых строится всё их общение, вовсе не несут в себе первородной ненависти. Играть в неприязнь эти двое за четыре года совместной жизни научились мастерски. Чарли с Дэрко даже периодически не без удовольствия подкидывали поводов в этот франко-кошачий суп. Да, ответ был не нужен — Оли сам тогда был готов пуститься в бега, чтобы уберечь Эда, — но всё же он прозвучал: — Мне бы хватило, если бы он просто бешенством не болел, — совсем оттаяв, пробурчал и оттолкнулся от столешницы. Дэрко слабо усмехнулся и хлопнул его по плечу: — Завтра к Нуару поедем. Если кто-то и согласится в это вписаться, то он. — О да-а! — заулыбавшись, воскликнул Оливер, а потом принялся на автомате разбирать заваленный бумагами островок и роптать совершенно по-доброму, но с явной издёвкой, направленной на себя в том числе: — Я уже вижу его реакцию. Мы такие: «Бонжур, Нуар, помнишь вентилятор? Ну да, тот, высотой с трехэтажный дом, что мы захерачили всего каких-то пару недель назад, на который убили полгода и от которого твоё архитекторское сердце сжималось, как очко всё это время? Так вот, есть идея покруче! Инсталляция на несколько тонн в аквариуме океанариума! Да, чел, под водой! О, и у нас всего месяц, чтобы её допилить, одиннадцать часов, чтобы установить и… Что ж я забыл? А! Это заказ от мэра на его днюху, так что у нас куча ограничений, а идея свободы творчества пошла по пизде! Ну что, ты в деле, да?» А потом он бледнеет, делает последнюю в своей жизни затяжку и рассыпается на гранулы кофеина… А не, я придумал лучше! Мы ещё Тэхёна с собой прихватим, поставим перед ним рядом с Котом и представим, как «Гав» и «Мур». Кот его и так с ума сводит, а этот добьёт. План супэ́р! — на последней букве он поднес к губам сложенные вместе указательный и большой пальцы одной руки и смачно чмокнул их. Если до этого жеста Чарли и Дэрко еще как-то держались, с трудом не сорвавшись от карикатурно проявленного французского акцента в насмешливой речи, то после него покатились со смеху, зажав животы. Картину Оли нарисовал более чем правдоподобную. Сорокалетний архитектор на пятьдесят процентов состоял из кофеина, на двадцать пять из марихуаны и еще на двадцать пять из тревожного расстройства. У него каждый раз жидкие волосы на голове дыбом вставали, когда Дэрко притаскивал свои чертежи, а на Кота у него была аллергия покруче, чем у Оливера. Деться Нуар, правда, от него никуда не мог — остальная его команда с ним ладила. Но если их таких будет двое… Нуар точно откинется… — Не сказал бы, что Тэхён с Эдом сильно похожи, — отсмеявшись, ответил Дэрко на единственное, с чем мог поспорить. — «Гав» ещё ничего не значит. «Но из-за этого он Эдо, кажется, понравился» — Это и настораживает, — прочитав надпись в блокноте Чарли, подметил Оливер. — Кошачья мята тоже котам нравится, но от неё они становятся еще дурнее. — Ну что, заждались, сучки? — внезапно и резко раздался голос со стороны арки. — Я не знаю, зачем сейчас это сказал… Я обычно так к ним не обращаюсь… И Дэрко готов был поклясться, что Оли сейчас таращился во все глаза, одним взглядом донося «я же говорил!», а потому сам уставился в пол, лишь бы не расхохотаться во весь голос, и бесшумно содрогался в плечах. Первый страж пройден кем-то впервые за полгода. Что ж… Дэрко единожды хлопнул в ладоши, то ли подводя промежуточный итог, то ли коротко аплодируя. Значит, всё-таки Тэхён?.. Кто ж ты, нахрен, такой? На миг показалось, что наступил один из тех самых моментов «за секунду до», когда беспричинная эйфория пеплом этого самого «до» оседает на дне зрачков и тут же вспыхивает огнём предвкушения нового «после». Но так только показалось. Дэрко просто всё ещё внутри смеялся с Оливера и, направляясь к пакетам с едой, радовался собственному чутью, благодаря которому заранее заказал четвертую порцию ужина. Дэрко молодец, вот и вся причина непослушной улыбки.***