ради тебя

плохо смазанные петли характерно скрипят, стоит только чуть надавить на ручку двери; узкий проëм освещается дрожащим пламенем высокой конической свечи, и рин замирает на месте, судорожно пытаясь запечатлеть каждую деталь того, что ему позволяют видеть:привычно закрытый и величественный саэ стоит перед ним в льняной ночной рубашке, доходящей до щиколоток. он босиком—видимо, забыл о том, насколько легко здесь простудиться и слечь в постель с какой-нибудь горячкой. а ему, саэ, нельзя хворать. у саэ приёмы, указы, переговоры, балы—расписанная на годы, наверное, вперёд жизнь. —ты совсем не думаешь о себе, саэ,—мягко упрекает рин. саэ лëгкий и удивительно податливый:позволяет взять себя на руки, поднять в воздух и пронести через покои на широкую кровать, не пытаясь дëргаться и брыкаться, чтобы рин ослабил хватку. серебряный канделябр неслышно опускают на прикроватную тумбочку, рин осторожно тушит свечи, и саэ выдыхает:ему почему-то кажется, что всё это ощущается легче и правильнее, когда их освещает только тусклая луна. саэ всё переживает; мнёт простыни, видимо, опять размышляя о том, насколько всё это грязно. он до сих пор не может смириться с их отношениями, сколько бы рин не пытался доказать ему, что с ними всё хорошо. а если нехорошо, то это проблемы тех, кому так кажется—но саэ, конечно, неумолим. саэ тонет в этих мыслях, саэ кажется, что он тянет на дно и младшего брата. саэ всё кажется, что что-то не так. это не грязно, саэ. не неправильно. всë в порядке—ты любишь, ты любим, ты не ошибаешься и не делаешь глупостей, ты, саэ, само совершенство, единственно верный образец истинной красоты и просвещëнности. —я по делу,—тихо шепчет он, откидывая голову назад. рин молчит:не знает, следует ли ему разговаривать. саэ не любит, когда он болтает попусту. рин—хороший мальчик. рин не разочаровывает уставшего братца, собирающегося с мыслями, рин сразу переходит к делу:принимается целовать и покусывать бледную шею, бездумно слизывая следы свинцовой пудры. кожа у саэ мягкая и тонкая, вены совсем-совсем близко, и рину всё кажется, что саэ в любой момент может начать истекать кровью от неосторожного поцелуя. саэ издаёт какие-то смутные, совсем-совсем глухие стоны, и отстраняется в сторону, вынуждая смотреть на себя. как будто рин физически способен смотреть куда-то ещё. —я хочу, чтобы ты разорвал отказ от права на престол и согласился взойти на трон. я подпишу отречение,—мягко произносит саэ.—у меня нет наследников, я не хочу междуцарствия. я не смогу уйти, если ты не дашь мне слова. вот это новости. саэ, колкий, холодный саэ, потерянно смотрит на него и молча ждёт его ответа. точëные черты лица не выказывают обычного недовольства. саэ отдаётся ему на милость, нежно скребëт по его ладони и очаровательно хлопает пушистыми ресницами. колкий-холодный саэ хочет, чтобы рин стал королём вместо него. отказывается от престола:от своих принципов, от своих поданных, ото всех, кроме рина—и это в первые несколько секунд даже приятно льстит: конечно, саэ хочется оставить себе. не делить его ни с придворными, ни с просящими, ни с его постоянными гостями—не делить ни с кем и владеть полностью. и каждое утро целовать его в лоб. но саэ здесь не за этим. саэ хочет, чтобы рин забрал ответственность: престол, от которого он отказался ещё несколько лет назад. он не жалеет о своём решении, нет, никогда не жалел: саэ, покорно сносивший всё, что на него взваливали, выглядел ужасно замученным, терпел всё один, не желал ничего показывать, и только редко-редко задушенно жаловался на проблемы с политикой, в которую рин не желал углубляться. не желал и не желает. саэ, кажется, готовый расплакаться впервые за сознательную жизнь рина, сам тянется к его губам за поцелуем. ох. —подожди, саэ, подожди. на какой престол, зачем, почему я, саэ? ты говорил, я не гожусь в короли,—рин вдруг подскакивает и мечется по комнате, пытаясь усмирить нарастающее чувство тревоги. —я это не всерьёз,—отмахивается саэ. —я всё обдумал. я не хочу короны и не могу просто сбежать. я отдам престол тебе, и всё будет в порядке. кому ещё доверить это? безмозглым оболтусам, еле-еле различающими буквы? нет, саэ не меняется. саэ, правящий с самых четырнадцати, остаëтся таким же—выдержанным и ядовитым. саэ недоверчивый, одинокий в своём величии и погрязший в ответственности, бумагах, чернилах и расшитых мантиях, достать его из которых под силу только рину. только с ним саэ настоящий, живой, честный—его правда в малейших изменениях в мимике и тоне, в неловких попытках двигаться навстречу рину, в том, как он отвечает на поцелуи и как смотрит на сильные руки, неожиданно шумно сглатывая слюну. саэ не готов показывать, но рин всё равно видит. братику нужна помощь, да. саэ, кажется, совсем отчаялся. лет с одиннадцати саэ воспитывал его отсутствием внимания и постоянными напоминаниями о том, что рину не место рядом с троном. мысли об управлении государством тогда казались совсем призрачными; он и не думал, он не хотел: он любит саэ куда больше, чем золото, пирушки и восхищение. он с удовольствием променял всё это на саэ в своей постели, он послушно подписал отказ, как только саэ нашёл себе жену—в прочем, она долго не протянула, и саэ вернулся прямо в его крепкие объятия. саэ сказал, что рин сносный любовник. даже лучше среднего. рин же старается. саэ привереда, саэ любит капризничать, выдаёт нежность только маленькими порциями, требует к себе особого отношения—естественно, он его заслуживает:если в мире существует что-то без изъянов, это определённо его старший брат. у саэ мягкие и горячие дëсны и юркий язык, чаще всего бездействующий во время поцелуев. саэ не любит проявлять инициативу, ужасно хочет отдохнуть от этого, и рин ему это позволяет. неопытный рин превосходно управляется сам. везде сам—прямо как братец. —ты это от безысходности, да?—вдруг спрашивает рин, нехотя отстраняясь.—потому что никого другого нет? взгляд бегает по его тонкому стану, задерживается на вытянутых в одну линию губах и на вздернутом носике, а после устремляеется на грудную клетку—туда, где у саэ должно быть сердце. оно же есть, должно быть, не может не быть. однажды вечером саэ, кажется, пробормотал, что любит его. —идиот,—фыркает саэ. —всю ночь будешь пялиться? о, саэ. саэ-саэ-саэ—какой же ты, блять, провокатор. сильные руки сами собой хватают восхитительно ровные плечи: рин в одно резкое движение разворачивает саэ спиной к себе и забирается наверх, прижимая его к мягкой кровати. саэ не любит смотреть на него, стесняется, чего-то вечно боится—то ли того, что они делают, то ли его, рина, ведомого неведомым желанием доказать кому-то эфемерному, что он достоин саэ. что саэ принадлежит только ему, что ему больше не нужна спесивая и излишне шумная жена, что он, рин, позаботится о саэ лучше, чем кто-либо другой. вывезет к морю, если надо. посмотрит с ним на белых и смешно крякающих чаек, крутящихся над ними, заботливо уведёт его на забытый всеми безлюдный пляжик. всё в саэ всегда говорило, что он лишний—здесь, во дворце. саэ тут не место, саэ тут плохо и душно. саэ надо спасти и немедленно вызволить. массажное масло мерно и тихо льётся между бледных ягодиц саэ, рин вежливо размазывает его по сжимающейся дырке, коря себя за предельную плоскость собственных мыслей, и входит сразу двумя пальцами. саэ почти подготовленный, они спали буквально вчера, он ещё не совсем тугой и неприступный. но вредить саэ нельзя—и рин, не смея думать дальше положенного, послушно продолжает растягивать его драгоценного короля. они оба были бы в разы счастливее, родись они хотя бы какими-нибудь маркизами: они с саэ могли бы ездить куда угодно без охраны, целоваться прямо в лесу после охоты, рвать оранжевые апельсины прямо с деревьев, хоть немного поумерить страх быть пойманными. спрятаться от всего этого—особенно от противного высшего света, от знати, от иностранных принцесс, которых продолжают сватать за саэ, от балов, паркетов и всего-всего золота. французские вина вкусные только где-то на отголосках его потупленых ощущений; только когда саэ пьёт вместе с ним. а саэ же, ну—страшно предосторожный. саэ, с прежним презрением глядя на близ сидящих, чуть заметно рассматривает свой бокал, неспешно покачивая его из стороны в сторону, саэ не хочет умирать в страшных мучениях, страдая от ужасных язв—а там, в этом несуществующем домике близ моря и полей с фруктами, саэ бы не боялся каждого куска пищи. потому что рин, вопреки злым языкам европы, никогда в жизни не подумает его отравить. взгляните-ка, братец итоши вырос ещё более ледяным, чем сам саэ. того и гляди, перегрызëт ему глотку за власть. я слышал, он хочет зарезать его ночью. ага, а ещё утопить, поджечь его в собственной кровати и отрубить ему голову топором. протрите свои ëбаные опиумные глаза, полудурки, он умрёт за саэ и, если понадобится, закроет его своей грудью. не смейте выражать свои мысли так громко, не смейте так думать, не смейте обсуждать его и брата, не смейте смеяться над недалëкостью саэ только из-за того, что он до сих пор держит рина при себе. он не щенок, чтобы его выбрасывать. он не щенок, даже если благодарно лижет саэ щëки. он не щенок, даже если он готов бежать к саэ после пары часов расставания. он не щенок, даже если предан саэ как какая-нибудь собака. в саэ свободно входят три пальца, рин придерживает его на месте, чтобы избежать лишних движений. саэ весь изводится, страшно хочет от рина действий. саэ не любит ждать. саэ не любит, когда люди не оправдывают его ожиданий—и рин мигом вынимает член из белых брэ. саэ давит со всех сторон. саэ кажется неестественно маленьким. самый ответственный на свете саэ на деле существо совершенно безрассудное. —что скажут при дворе, саэ? —не знаю,—беззаботно отмахивается тот.—наплетëм чего-нибудь, постой надо мной с мрачным видом, можешь заковать в кандалы и оставить сидеть где-нибудь в подземелье, мне без разницы. рина пробивает дрожью. саэ в кандалах под землёй, с понурым взором, убитой волей, слабым здоровьем—большая часть их пленников мрут от чахотки. изнеженный саэ не может оказаться там наравне с гнусными преступниками, предателями родины, неудавшимися шутами и какими-нибудь остаточными еретиками. хотя за еретиков они с саэ сойдут. если не присматриваться. —тебе нельзя в подземелье,—режет рин. —ах, тогда скажи, что пригрозил мне смертной казнью,—саэ закатывает глаза,—что я буду жить в дальнем крыле замка под охраной! ты же будущий король, рин, придумай что-нибудь, ты же должен казаться авторитетом. ага, должен. следовало бы. рина вообще не рассматривали как претендента на престол. рина заведомо растили как герцога, но не как будущего монарха. рин восхитительно охотится, рин—превосходный ездок верхом, рин может читать на нескольких языках и, пожалуй, знает инструмент. только и всего. будто родители и няньки были уверены, что саэ вечен, что ему никогда не понадобится замена. саэ послан богом, потому что в его крови текут все эти голубокровные манеры. в саэ торжественно всë. да, саэ лучше: умнее, ответственнее, важнее, правильнее, понятливее. рин силится вглядеться в каждый уголок его королевской души, но видит перед глазами только красивую влажную шею и старается довольствоваться этим. а всё-таки хочется—и рин кусает собственные губы и запускает длинные пальцы в медные прядки, чтобы вынудить саэ посмотреть в его глаза. открой душу, саэ, покажи себя. откройся, саэ. докажи, что доверяешь мне, докажи, что любишь меня не только ночью. блять, он плачет. влага блестит на рыжих ресницах, саэ, пойманный с поличным, быстро закрывает глаза и нелепо пытается вырваться из хватки, чтобы отвернуться: не хочет, чтобы его видели, не хочет, чтобы рин помог, не признаёт своей минутной слабости, не смеет рассказать—зачем-то держит лицо и прикусывает губу до побеления. саэ вертится, сжимается так, что рин кряхтит; саэ молчит и отказывается говорить о происходящем. остаётся только надеяться, что это не он сделал саэ больно. всё остальное—решаемо. рин заберёт престол, если это так нужно саэ. рин защитит братика от всех невзгод, прижмëт к себе и поцелует, просидит на троне сколько потребуется, отдаст всё самое лучшее и позаботится о нём как следует. он не уверен в том, как лучше подступиться, как спросить саэ о том, что именно тревожит его. саэ не любит, когда рин лезет к нему в голову, саэ достаточно того, как рин отдаёт ему любовь и силу, забирая ответственность. в этом, наверное, и кроется корень проблемы—саэ взвалил на себя непосильную ношу, начал править без регента, оградился от советников, не подпустил рина к политике и в итоге закономерно сломался: упал лицом в перины и продолжил тихо и бессмысленно лить горячие слëзы. расскажи мне, саэ. расскажи, пожалуйста, саэ, я помогу. я справлюсь, саэ, только откройся. тебе кажется, что я не смогу управлять страной? ты боишься, саэ? меня? моего ребячества? собственных придворных? того, что случится после твоего отречения? бунтов? революции? давящей необходимости успевать везде и всюду? ты боишься, что ты не оправдал чьи-то там ожидания? забудь о них, саэ. забудь, саэ, я-то тебя люблю. —саэ, не молчи,—несмело просит рин, не отпуская чужих волос. —на кой черт ты остановился?—неожиданно жалобно стонет саэ, нетерпеливо взмахивая ровными бëдрами.—я в порядке, я не просил перестать. ты дыру во мне прожжëшь. —тебе плохо. я хочу помочь. —хочешь помочь—веди себя как положено, —зло шипит, привычно выплëвывая яд прямо в лицо. —как всегда. со мной всё в порядке, я просто... мне тяжело свыкнуться со всем этим, а теперь отпусти меня. рин сдавленно кивает, и его ладонь плавно скользит ниже, к ключицам и узкой груди. от изгибов спины захватывает дух, саэ глушит собственные всхлипы и подмахивает ему бёдрами в погоне за собственным оргазмом. тонкие пальцы гладят впалый живот, тело само собой движется в заданном ритме.. раз-два. саэ, не снимая бархатной мантии, кружит жену вокруг себя. на счёт три саэ начнёт очерчивать ногами ровные квадраты, на счёт четыре—протянет кому-то свою правую руку, а на счёт пять, видимо, спешно сбежит с бала; марая чернилами запястья, расчертит своей красивой подписью несчастный манифест и спрячется за широкую спину рина, сгорая от стыда. рин закроет его, обязательно. закроет и выслушает все возмущения. конечно, ты сильный, нет, я не корчу героя. тебе нужна помощь, я её предлагаю. что не так, саэ? что с тобой? ты не принцесса в беде, конечно. я не играю в рыцаря, прости меня, не дуйся. я не считаю тебя слабее, саэ, ну что ты несёшь? саэ проезжается по шëлковой простыне с первым звонким стоном и тут же кончает—раньше, чем рину удаётся что-то предпринять. стенки пульсируют, обжигают едва ли не до слëз, и рин с огромным трудом сдерживается, чтобы не излиться прямо сейчас. чистюля саэ не любит, когда его пачкают. ещё пара толчков в понемногу расслабляющееся тело—а после рин выскальзывает и, быстро хватает белый платок. мерзость, да, саэ. портить простыни, конечно, можно только тебе. ничего, рин потерпит. обмякший саэ валится на перины с тихим зевком, игнорируя припухшие веки и мутный взгляд. саэ и не нужно ничего видеть. теперь рин будет его глазами, его ушами и его руками, если потребуется. саэ уйдёт, чтобы успокоиться и спастись—да, так правильно. незачем разрушать себя. всё равно на европейские журналы, на газетки, на сплетни, на гонцов, которые немедля сообщат всем о том, что непутëвый брат не справился с предписанной богом должностью. рин ужесточит цензуру, учредит тайную полицию, лично разберётся с теми, кто посмеет неуважительно говорить о его саэ. аккуратно убрав грязный платок, рин ставит на место массажное масло и, пройдясь по комнате, смотрит в тëмное зеркало. ему придётся переехать из этих покоев, оставить привычные и пугающие входящих черепа животных и погрузиться в звенящую роскошь. саэ так жил. ты, рин, тоже сможешь. давай, рин. ты же не неженка? не неженка, конечно. передайте корону и скипетр, рин собирается доказать всем—в первую очередь себе—что он не хуже старшего брата. если такое физически возможно, рин этого добьётся. если саэ—ну, совершенно эфемерно и не на бумагах—может наконец-то принадлежать только ему, так и будет. саэ опускает ночную рубашку и тщетно пытается пробраться сквозь ворох одеял к простыне. рин немедля подскакивает на месте: бережно приподнимает корпус брата и ложится рядом. в замке почему-то очень тихо: видимо, уже перевалило за полночь. всё такое неподвижное и неживое—всё, кроме саэ, подбивающегося к его боку. его голова ложится к рину на грудь, он чуть ëрзает, стараясь лечь поудобнее. в подземелье он захотел, ага. и минуты в таких условиях не протянет. он очень тёплый, саэ. очень родной. почти домашний, когда сбрасывает с себя перчатки и накрахмаленные парики и невольно ластится к нему, согревая солнечное сплетение тёплым дыханием. его немного трясёт от волнения или от страха—это всё уже не так важно. рин решит что угодно. —саэ, саэ, не плачь,—смазанно улыбается рин. —я согласен, я взойду на престол. —я знаю, идиот,—вздыхает саэ.—чтоб ты знал, я плакал именно из-за этого. я не прощу себе, если ты умрëшь от яда в вине или от рук заговорщиков. браво, саэ. у него, у рина, сейчас остановится сердце, и виноват в этом, знаешь ли, будешь только ты. яд в вине? заговорщики? ему всё равно: блять, саэ по-настоящему печëтся о нём. —перестань. я справлюсь,—наконец выдавливает рин. —не будь неженкой, саэ, ну? саэ тоже улыбается. тоже по-настоящему. все врут, всё врёт. саэ чувственнее вас, бессердечных и безвольных богачей. саэ лучше вас всех. саэ такой хитрый, саэ—издëвка над выдержкой рина, но издёвка самая дорогая. бесценная. —извольте заткнуться и не мешать мне спать, ваше величество,—хихикает саэ, прикрывая глаза. медные волосы щекочут худую шею, но рин не смеет пошевелиться: уставший после долгого дня саэ безмятежно сворачивается вокруг него и, сам того не осознавая, тыкается носом ему куда-то в рëбра. он совсем неслышно посапывает, большая ночнушка чуть сползает с его плеча, и рин, опьянëнный крошечным счастьем, прижимает его к себе покрепче. саэ никуда не уйдёт. саэ с ним. саэ его любит. он наконец-то дышит полной грудью, не стеснëнный корсетами и необходимостью держать осанку. незримый саэ необычайно хрупкий и любимый. им нельзя спать в одной постели, да, рину стоит отнести саэ в его покои, иначе его хватятся. если их найдут вместе, им, наверное, конец; если придворные увидят, как плотно их ненаглядный король прижимается к обвинëнному в доброй половине смертных грехов братцу, их с саэ явно не благословят на брак, но по-другому рин просто не может. правда, не может: саэ слишком сладко спит. после того, как саэ подпишет отречение, присяга рина никуда не денется. с саэ ему будет хорошо где угодно. даже на этом проклятом престоле. в конце концов, короли, наверное, тоже могут рвать апельсины с деревьев.