***
Разбудили меня тогда, когда все пришли к месту, которое им полагалось. Это был вход в концлагерь. На железных воротах красовалось суровыми металлическими буквами название: «Эрртруар». — Просыпайся, засоня! Сейчас обыскивать будут! — говорил Сэм, давая мне лёгкие пощёчины. Оружия у нас давно уже не было. Ни винтовки, ни моего любимого ножа. Нас заставили пройти дальше по узкому коридору, которая ограждала проволока под напряжением. Выйдя в центр, мы услышали сверху речь через громкоговоритель: «Я даю вам две минуты, что бы вы разделись, оставили все ценности тут же. Те, у кого найдут контрабанду в виде еды, воды и прочих удобств — будут повешены». Я не мог поверить своим ушам. Что, вот так возьмут и повесят, за то, что ты не снял, например, ботинки? Джекил меня приударил в спину, напоминая, что время идёт и нужно раздеваться. Я решил не рисковать, поэтому сделал то, что приказано. Только когда я остался полностью голым, до меня дошло, что со мной были мои товарищи. Значит не бросили в беде, пошли за мной! Старый приказал наверное?.. Либо же конвоиры просто проверили нет ли кого ещё в той траве… Мне стало стыдно не от того, что я был нагим перед стольким количеством людей, а от того, что я втянул друзей в смертельную затею. Две минуты истекли и нам приказали идти дальше. Камни впивались в ноги, но ожидание того, что будет дальше было больнее. Каждого человека проверили на наличие драгоценностей. Кольца забирали, золотые зубы выбивали. Потом была ещё проверка, только я не понял зачем. Было какое-то распределение. Харк показывал то влево, то вправо, хотя саррумцы разговаривали с ними на одном языке. Кажется, он просто не хотел лишний раз напрягаться. Чего ж пояснять что-то скоту, который идёт на убой? Наш отряд распределили в правую сторону. Говорили — это баня. Каждому всучили по маленькому куску мыла, больше ничего не было. Из крана лилась вода, что уже радовало. Я зачерпнул её ладонями и выпил, заранее готовясь к тому, что нас, возможно, долго не будут поить. Так поступили и другие. Толпа вышла из бани и направилась в барак. Там нам раздали форму, которая подходила не всем, но мне повезло, хоть она мне была и слегка маловатой. Помещение было большим, но в нём стояли только деревянные нары, чтобы заключённые могли спать. Хориец вошёл в здание и приказал нам всем встать вряд, лицом к нему. Он осмотрел внимательно всех и выбрал человек десять, среди которых был я и Сэм. Нас сразу отправили копать траншеи. Я жалобно на него глянул, но тот ничего мне не сказал, только понимающе кивнул головой. Когда мы оказались на месте нам всучили лопаты, мол, копайте, иначе закопают вас. А что ж нам делать? Придётся работать и работать до изнеможения, из-за моей глупой выходки, там, рядом с лесом! Пока я копал землю, я задумался над тем, а что, если мы тут пробудем до зимы? Нет, мне не хотелось в это верить, но вдруг… Нам явно не дадут тёплых вещей, скажут: " работайте так свиньи, ведь вы рождены, чтобы исполнять рабский труд!». В голове что-то трещало, пробегали мысли о том, что может это шутка, нас отсюда вытащат в скором времени? Но этого чуда явно не произойдёт. Я оставил лопату в земле и хотел чихнуть, как почувствовал дубинку, которая ударила по моей спине. Я тут же выпрямился и продолжил копать. Даже за малейшую провинность меня тут будут лупить. Так же происходило и с другими заключёнными: если конвоир считал, что ты отлыниваешь от работы, то тебя били по спине, иногда по ногам, смотря уж, как повезёт. Приходилось копать чернозём и удавалось мне это с трудом. Лопата то и дело натыкалась на камни, что замедляло работу, а следовательно заставляло охранников думать, что ты ничего не делаешь. Смотря на Сэма, в голове то и дело всплывал вопрос: «А выдержит ли он эти бесконечные работы?». Сэмюель силён, спору нет, но вся сила его может уйти в эту же самую землю, которую он копает, а может и не только силы уйдут, но и само тело. Только через некоторое время я заметил, что у всех нас были нашивки на груди, у кого-то схожие, у кого-то различались. У меня с Сэмом она была в виде чёрного перевёрнутого треугольника, а над ней цифры: 18 1 2. У каждого из заключённых были эти цифры. Что они значат? Этот вопрос меня больше всего интересовал, нежели тупо бессмысленно копать землю.***
Проходит несколько часов и я уже подумал о всём, чём только можно. Тут слышится звон и те, кто был здесь давно, направились в сторону маленького здания. «Столовая» -, подумал я. Так оно и оказалось. Я оставил лопату в земле и пошёл вместе с Сэмом. Мне не хотелось терять его из виду. Людей было много, ужасно много! Все подходили с маленькими мисками к столу, где им наливали суп и давали небольшой кусок хлеба. — Возьми себе поесть, тут на всех не хватит. А я как-нибудь доживу до завтрашнего обеда. -, сказал Сэм и улыбнулся мне. Как он может говорить такое и спокойно улыбаться? — Чего ты пытаешься этим добиться? — Не знаю. Благословения и становления господа? Святым? — Сэм, ну нет! Не помрёшь ты тут, не в мою смену! Он расхохотался и похлопал меня по плечу. — Гуманист, гуманист! Вот кем хочу я быть перед смертью. Эта уверенность в его словах про смерть меня пугала. — Ты что, совсем не веришь, что мы отсюда выберемся? — Джонни, это Эрртруар, отсюда никто и никогда не возвращался! Когда настала его очередь, он вытолкнул вперёд меня, поэтому я забрал то, что полагалось ему. — Уходите, ловить тут больше нечего! — громко сказал человек, который разливал суп. Все ели на полу, столов не было. Я разломал кусок хлеба и протянул половинку Сэму. — Щедрая душа! — поблагодарил он меня и откусил маленький кусочек. — Ты не будешь есть его целиком? — Нет, оставлю на завтра. Если мне перепадёт забрать суп, то поделюсь и с тобой. То что нам давали было трудно назвать супом: скорее скудная похлёбка, которая по большей части состояла из воды. Тридцати минутный перерыв на обед был закончен и мы отправились на работу. Рядом с нами шло ещё два человека: один низкий, видать карлик, другой высокий, с худыми скулами. — Здравствуйте, как вас зовут?.. — решил я начать разговор. Высокий ударил кулаком об кулак и указал на харка. Наверное, хотел сказать, что если тут заговорим, нас отведут сразу на эшафот. Выйдя на улицу, он вздохнул и посмотрел на карлика. — Зовите меня Поэтом, а его — Карлом. — Давайте уж Карликом. Когда ты становишься заключённым у тебя отнимают всё что возможно, даже имя. Поэт истощёнными чёрными глазами смотрел на нас. — Новички, да? — спрашивает слабый голос. Мы кивнули. — Многое вам придётся пережить… И вот вам совет: брейтесь, так будете виглядеть молодо. Сделайте вид, что ви здорови, полни сил, так вас будут отправлять на работи, а не «париться». — Что?.. Он указывает на дым исходящий из трубы одного здания. — «Баня», крематорий. В тот момент мне показалось, что дым превращался в причудливые формы кричащих от боли лиц. Стало как-то не по себе. Я посмотрел на Сэма, а он на меня. — А как там будет Старый?.. Он вместе с Джекилом в другом бараке. Поэт равнодушно на нас посмотрел и взялся за лопату. — Стариков тоже предпочитают отправить попариться, если ви об этом. Попрощайтесь с ним мисленно, если это бил ваш отец. Нет, я не верю, что Старый так быстро умрёт! Лопата была тяжелее, чем была до обеда. Груз мыслей подкашивал мои ноги. Я потерял Уильяма, а теперь и Старого? Нет, этого мне не хотелось. Было достаточно одной смерти близкого человека, чтобы ранить мою душу, но двоих я не перенесу. Да, старшина никогда мне не нравился, но всё-таки он был главным в нашем отряде и хоть какое-то маломальское уважение к нему было. Карлик стоял рядом со мной, копать ему удавалось ещё труднее, чем мне. Маленький рост не способствовал эффективной работе землекопа. На вид ему было лет тридцать. Дефект роста был виден ясно, так что его было легко отличить от ребёнка. На голове осталось только пару клоков волос. Видимо, охранники которые издевались над ним, выбрили его почти налысо, но немного оставили, как бы ещё больше насмехаясь над ним и его уродством. А у Поэта всё было наоборот. Ноги длинные и худые, сам по себе высокого роста. Лицо худое с выделяющимися скулами и большими мешками под глазами. Глаза чуть ли не стеклянные, волосы чёрные, с проглядывающей сединой.***
Рабочий день закончился и нас загнали обратно в барак. Нижние нары уже были заняты, поэтому пришлось лезть к самому потолку. Там было душно и мало места. Рядом со мной был Сэм, Поэт и Карлик. Поэт огляделся по сторонам и посмотрел в самый низ. Охранников не было. Он отодвинул доски и достал оттуда журнал, а за ним и ручку. — Смотрите, чтоби ваши личние вещи не нашли при проверке, иначе кранти вам. Только сейчас я заметил, что у Поэта был акцент, присущий харкам. Но где тогда его крылья? Я решил об этом спросить и он без стеснения, лаконично ответил: «отрезали». — Но почему ты здесь? — Политический заключённий. Поэт открывает журнал и начинает читать:Когда ты по свистку, по знаку,
Встав на растоптанном снегу, Готовясь броситься в атаку, Винтовку вскинул на бегу,
Какой уютной показалась Тебе холодная земля, Как всё на ней запоминалось: Примерзший стебель ковыля,
Едва заметные пригорки, Разрывов дымные следы, Щепоть рассыпанной махорки И льдинки пролитой воды.
Казалось, чтобы оторваться, Рук мало — надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться — Земля бы крепостью была.
Даже лишив его крыльев, они не смогли сломить его. Он продолжает писать стихи. — Я написал это совсем недавно… Что ви думаете об этом? На глазах у меня выступили слёзы, которые я тут же вытер рукой. — Красиво, вправду красиво! Сэм подставил руку под голову и хмыкнул. — Как бы я ненавидел хорийцев, но ты нормальный. Поэт усмехнулся, кажется он это слышал столько раз, сколько не мог сосчитать. — Благодарю.***
Меня снова будит Сэм, толкая в бок. — Вставай, пора браться за лопату. Голова трещала, но нужно было терпеть. Спустя неделю я уже начал привыкать к постоянной работе. Мылись мы только в воскресенье, а учитывая мою работу, я всегда был в грязи. Чёрт его знает, сколько мы уже вырыли этих траншей. — Давайте, свинки, работайте! Копайте грязь, копайте! — издевался над нами конвоир. Хотелось хорошенько ударить его лопатой, но это приравнивалось к самоубийству. Правильно я думал, когда мы только входили сюда: воды и еды будет мало. Всё это время я питался водянистым супом, в которых, если свершится чудо, найдётся хоть немного картошки. Сэм ел меньше меня, от чего быстро начал худеть. Иногда, в столовой, мы пересекались со Старым и Джекилом. Джек выглядел уставшим, что уж говорить о старшине. Мы обменивались тем что узнали за эти дни, ели вместе и расходились по работе. Барак, работа, столовая, работа, барак. Вот так я жил из дня в день. Становилось труднее уснуть, вспоминая крематорий и газовые камеры. Чтобы успокоить нас, Поэт читал нам стихи.Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, - Речь не о том, но все же, все же, все же…
Не знаю как у Поэта хватало фантазии, в этом ржавом и прогнившем месте. Как оно могло вселять что-то фантастическое, давать столь красивые слова? — Чувственний человек я, всегда бил. Стихи писал и до этого. За них попал сюда… Сил вам, братци саррумци. Но не только поэт держал в нас жизнь. С ним был и Карлик. Он улыбался, был амбассадором чёрного юмора. Не было тем, над которыми он не смеялся. — Расскажи-ка, братец, шутейку нам. -, попросил Сэм. Уж очень он их любил! Карлик усмехнулся. — Гроб карлика-оптимиста наполовину полон. Наши соседи на нижних нарах это слышали и тоже смеялись. До меня шутки долго доходили, но я делал вид, что мне тоже смешно. Через некоторое время и я их начал понимать. Они были нашей трагикомедией. Поэт — трагедия, Карлик — комедия. А мы были их слушателями, зрителями. Представляли ситуации из зарисовок Поэта, горько плакали, понимали, ради чего живём и боремся. Карлик же веселил нас, не давая с тоски бросаться на проволоку.***
Шла третья неделя как я тут находился. Мысли уже были только о еде. Зачем мне горячая вода, когда достаточно было бы поесть? Избили меня недавно ногами по спине, просто так. Что-то не понравилось им, чёрт знает что. Сэм помогал как мог. Радовало то, что он начал о себе заботиться и успевал брать порцию в столовой. Мы снова встретились со Старым и Джекилом. Джек отвёл меня в сторону и схватив за запястье, прошептал на ухо: — Мы планируем отсюда бежать. Без тебя не уйдём. Ты нас сюда затащил, ты же нас отсюда и вытащишь, понял? — Но как? — Ночью напряжение с проволоки выключают и ещё некоторое время рано утром. Мы так со старым немного отколупали там. Если попытаться, то можно протиснуться и убежать. Вот, наш шанс на спасение! — Но как ночью выбраться? — Где-то в час или два харки ложаться спать и бараки не контролируют, так что можно выбить замок и сбежать. — Хорошо, я понял… Когда вы планируете бежать? — На следующей недели. — В субботу? Он кивнул и огляделся по сторонам. — Давай, ешь пока время есть, в пятницу встретимся снова здесь, обсудим всё. Похлёбка и хлеб были сегодня вкуснее обычного. Моя мёртвая душа снова ожила, понимая, что скоро это всё закончится, мы все сбежим отсюда.***
— Чую, что скоро меня не станет. -, начал совсем исхудавший Поэт. — Вот, написал песню. Ради бога, донесите до кого-то мои работи, чтоби потомки наши узнали, что такое война.Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор. Вдруг заметил я — нас было двое. Для меня будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, словно из плена, весна. По ошибке окликнул его я: «Друг, оставь покурить». А в ответ — тишина: Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло — для обоих. Все теперь одному. Только кажется мне: Это я не вернулся из боя.
Представилось мне, что сбежать мы не сможем и стало дурно. Нужно отбросить эти мысли, всё у нас получится! В барак ворвался охранник. — 17 16 31 20 -, произнёс он номер. — сюда, живо! Поэт слез со своего места и подошёл к харку. — Дневник сюда, живо! — Что?.. — Дневник говорю! Он ударил его в живот, из-за чего тот согнулся и ноги у него подкосились. Я держал тетрадь Поэта в руках. Если он умрёт, я донесу в народ его стихи и песни! Когда охранник выходил вместе с ним, он забыл закрыть дверь, чем мы с Сэмом и Карликом решили воспользоваться. Впереди шёл наш юморист. Мы втроём стали искать щель в проволоке, о которой мне рассказал Джекил. Вдруг зажегся свет ламп, которые были направлены на эшафот. На нём стояли три знакомые мне фигуры: Поэт, Старый и Джекил. Я встал как вкопанный, а сердце у меня заболело. Харки громко гоготали, что-то спрашивали у тех, кто вот-вот умрёт. — Меня зовут Джóкиан. Джокиан Шмидт. Мне 44 года. Спасибо Сэмми, Джонни и Джекил, что вы были рядом. Из глаз Старого потекли слёзы. Джекил тоже не сдержался. Только Поэт не мог плакать. Он уже всё давно выплакал находясь здесь. Сэм толкнул меня в бок, но потом увидел, что земля уходит из-под ног у наших товарищей. Он сам остановился, чтобы посмотреть на то, как они умирают. — Слышал? — Что слышал? — Старого звали Джокиан Шмидт… Неужели он твой отец? Красная татуировка слезы на моей щеке, как будто ожила. Стало тепло. У Сэма зачесались руки и видно, что ему стало нехорошо. Карлик тоже не остался равнодушным. Он положил руку на сердце и что-то про себя пробубнил. Наверное помолился за Поэта. Я крепче сжал тетрадь в руках и фыркнул. — Давайте, быстрее, Осторожно, чтобы не шуметь мы прокрались в проволоке. Карлик полез первым, ведь ему было легче из-за своего маленького роста. Вот, он на свободе. Вдалеке была видна не выжженная земля, а луг, с растущими на нём цветами. После него полез я. Проволока цеплялась в руки и оставляла ссадины, но я терпел. Не такого ведь ещё повидал тут. И последний: Сэмюель. Он пролез с ещё большим трудом, так как всё ещё был намного крупнее, чем я с Карликом. Я взял его под руку и мы в быстром темпе начали удаляться от Эрртруара. Небо залилось алым цветом, а луна светила ярче, чем было обычной ночью. Послышался грохот от выстрелов. Неприятный звук отразился в ушах. Это пуля попала в руку Сэма. Он стиснул зубы и прошипел. Господи, что я сделал не так? Чем заслужил страдания для себя и для моих товарищей? — Давай Джонни, поспеши, нам нужно удрать отсюда как можно дальше. Забудь про мою руку, сейчас она не так важна. Мы найдём нашим, меня подлатают, всё будет хорошо! Душа моя уже была сломлена и я перестал мечтать. Увидев цветы, по лицу не поползла привычная улыбка ни у меня, ни у Сэма и даже ни у нашего попутчика. — Что вы сейчас чувствуете? — спросил я. — Не знаю, блять, чувствую только боль от ебучей пули. — Тоску. По Поэту и другим. Я понял, что мы иначе начали воспринимали мир. Шла ежеминутная переоценка привычных ценностей. Теперь тут нет гуманистов, есть лишь эгоисты. Твоё тело осталось, а душа умерла. Вот что чувствуют люди, которые отбыли хотя бы месяц трудясь в ужасных условиях. Без еды, без воды, без сна и гигиены.