В твоих глазах таится яд
Но я всегда почту за честь
С тобой глазами повстречатся
VOLume «Глазами повстречатся»
У Сецуны глаза пожар, red flag, крик немой — « Не подходи — обожешься». У Сецуны глаза рубеллит, шпинель красная, страсть на дне затаённая. Рей на Сецуны смотрит и обмирает. Они похожи. Очень. Так, что глаз не оторвать. Рей огонь, что вспыхивает у Сецуны в глазах научным, всегда научным интересом, а глаза Рей сугилит и чароит, разлитые чернила, небеса Плутона. У их глаз цвет планет друг друга, и Рей, Веста настоящая, обивает колени о плитки храмовых полов, протягивает руки к звездам, а они обугливаются и улетают лепестками ликороса, листочками предсказаний, глазами Сецуны. Сецуна поправляет чёлку Ами-чан, щурится и стоит в верном вечном одиночестве. Рей смотрит ей в глаза, впивается пальцами в дерево метлы, бросает на Ючиро высокомерный взгляд и идёт с двумя вороньими тенями по бокам. Рей — ворона, ведьма, спичка рядом с бензином, а глаза её холод точки Б, а ухмылка высшего, недостежимого, неземного идеала, словно она с холодного Меркурия или с дальнего, желанного Плутона. У Сецуны в голове чёткая картотека, за душой целый мертвый мир, от рук пахнет лавандой и хлоркой, а глаза горят. Сецуна смотрит, как целует, как связывает цепью Минако-чан, и Рей кажется, что все сжалось до одной точки, до взрыва большого, и нет ещё воздуха, Вселенной нет. Хотару смотрит в зеркало, а оно дрожит и будто бьётся, бьётся напряжение между Марсом и Плутоном, и испаряется космический вакуум, и можно дышать, а не пить разом красное вино и ежевичный сок, и Фобос с Деймосом каркаю по ухом, и глаза Сецуны гаснут огнями пожарищь, а сердце Рей бьётся-бьётся-бьётся. У Хотару шея тонкая, руки сомкни — задушить, но к ней, в её чёрных одеждах не подойдёшь — задохнешься. Рей задыхается, Хоти улыбается понимающе и отдаёт покорно Зеркало Нептуна Мичиру-сама, когда та подходит, вся мягкая и зацелованная, на розовые пузырьки исходящаяся. Сецуна отходит, карты звёздные не ждут, остаётся запах химикатов и роз, и Рей хочется носом в свою юбку серую уткнуться, раздирая камни до костей. Хотару на Рей похожа, сестра младшая как никак. Хотару омутами своими, колодцами бездонными видит все вариации всех событий всех миров. Везде фиолетовый и бордовый режутся о волны синего. Хоти сдувает прядь волос, что лезет в глаза, и пальцами из стали мраморной вцепляется в собственную шею, обманчиво тёплое мясо. Хоти полупрозрачными синими губами шепчет о маленькой королеве, прилетевший из тридцатого столетия в гости. Хоти смотрит глазами обречённого Сатурна, а Рей хочется улететь листами клёна куда-то подальше от храма, по звездному пути на Марс. Чтобы босые ноги завязли в горячих оранжевых песках, а к ногам ластились обсидиановые змейки. Рей остаётся Терра конца двадцатого столетия, форменная-серая-короткая юбка и будущее из хрусталя. Рей Сейлор Плутон сторонится, у той глаза не выдержанное бордо опаленного солнца, а туман, укрывающий Времени Врата. Сиреневый, как плащ короля. Сейлор Плутон просто не может быть Сецуной, колкой и выдержанной, как вино хорошее. Рей хочется кричать, но крик застывает в космическом вакууме, теряется в горле, сгорает в священном пламени. Режется о синеву, как фиолетовый и бордо, как Плутон и Марс, как мертвая —