***
Время близилось к полудню. Через серый дым застывших в небе туч просвечивались редкие лучики солнца. Лёгкие восточной части Лондона заполнялись воздухом. Теперь стало совсем людно. На главной улице на короткие минуты переплетались жизни представителей самых разных каст. Обнищалых, обездоленных горожан ослепляло сияние камней и драгоценностей, которыми были усыпаны шеи и кисти аристократов. Те в свою очередь старались не выглядывать из оконца своей кареты, а если такое и случалось, то быстро корчили гримасу омерзения и скрывались за ширмой. Дети заливались восторгом от такой роскоши, а у людей постарше в глазах читалась зависть, злоба и непримирение с судьбой. Впрочем, каждый здесь следовал за своими делами, и друг на друга мало обращали внимания. — Брат, как думаешь, каково это? — выпятив грудь к проезжей части, вдруг задумался Льюис. — Что ты имеешь в виду? — засматриваясь на дорогу ровно перед собой, Уильям впитывал каждое его слово. — Кататься в собственном роскошном экипаже, запряженном шестёркой лошадей. Когда ты можешь добраться до любой точки города, не падая от усталости из-за пешей ходьбы. — Ну, это действительно удобно. Мы с тобой когда-нибудь узнаем. А с чего ты, собственно, об этом заговорил? — Просто задумался, — коротко обошёлся он. — Ты задумался о «собственном» и «роскошном» экипаже, да ещё и с тем количеством лошадей, кричащим о знатности и солидности положения своего хозяина. Замечтал окунуться в жизнь аристократии, Лу? — Ну… нет. Меня всё устраивает, пока я с тобой. — Льюис, — Уильям берёт его за руки и смотрит сияющими глазами, — Я подарю тебе всё это богатство и всегда буду с тобой, обещаю. Мы будем жить в своём доме или поместье и ездить куда захотим. Щёки Льюиса зарумянились. В какой-то момент он перестал дышать и только смотрел на брата. Пальцы переплелись, словно по наваждению, и Льюис впервые за день лучезарно улыбнулся.Пока ты здесь, пока ты рядом со мной…
— Будь ты аристократом, брат, принёс бы этой стране больше пользы, чем все эти мерзавцы с раздутым эго и завышенным самомнением. Только и умеют, что воровать деньги у несчастных людей, отнимая последние заработанные пенни. — Власть и деньги портят всякого человека. Он становится горделивым и тщеславным. Может и я не обошёлся бы без этих пороков? — Ты вовсе не такой, — фыркнул Льюис. — Твои способности вызывают у людей восторг повсеместно. Получаешь уважение и доверие, но это тебя совсем не испортило. Ни капли высокомерия и надменности в твоём поведении я не видел. — Как я и говорил, ты слишком высокого мнения обо мне, — смущённо хихикнул Уильям. — Но мне действительно важно тебя услышать, пусть иногда я и гну свою линию. Он посмотрел на вывеску ближайшего магазина и улыбнулся. — Хочешь сладости? или, может, купить нам немного фруктов? — Я хотел бы немного винограда… — пробормотал Льюис, — если мы можем себе позволить, конечно. — Можем, пойдём, — он потянул брата за локоть, но тот не сдвинулся. На немой вопрос Уильяма последовал короткий ответ: — Ты иди, а я хочу посмотреть, чем занимаются те столпившиеся босяки. — Хорошо… Я быстро. Льюис прошёлся по тротуару и приблизился к детям. Они сидели сгорбившись, прочесывая руками каменную плитку. Он обомлел. Детские ручки собирали остатки кожуры и косточки из объедков, что выкидывали люди высшей знати из своих блестящих карет. От этой картины у него сжалось сердце: запачканные малыши в засаленном и изорванном тряпье грязными ладонями собирают отходы, чтобы со всем аппетитом обглодать остатки еды, на которые не взглянет ни одна бродячая собака. Льюис вздыхает обречённо и заглядывается в окно позолоченной коляски. Оттуда на него озирает пара юных глаз на лице, перекосившемся брезгливостью и отвращением. Юноша надкусывает плод. — И ты тоже ешь со своими товарищами! — к его ногам бросают огрызок яблока и заливаются едким смехом. Льюис не сводит с него равнодушных глаз, но никак не реагирует на подачку. — Что, хочешь ещё? Знаешь ли, я добрый, да к тому же и богатый. На, хватай! — в него швыряют объедками цитруса, доселе незнакомого; капли сока пачкают брюки. Снова никакой реакции, он продолжает сверлить взглядом этого голубокрового недотёпу и приподнимает бровь. — Это грейпфрут, слышал о таком? Говорю же, я добрый, — усмехнулся ребёнок лет 14. — У тебя больше никогда не будет шанса его попробовать, так что быстро примись за дело и слижи прямо с тротуара, ха-ха-ха. Пару детишек подбежали к Льюису и зорко посмотрели вниз, они собирались было наклониться, но тут же оказались цепко схвачены за запястья. — Не нужно этого делать, — настоял он. — Но мы хотим есть! Со вчерашнего дня во рту ни крошки не было! — начинает скулить кучерявая девочка. — Слышишь, великая ячейка будущего Англии? Дети голодны, им нужно достойное пропитание, а свои помои лучше оставь на чёрный день либо себе, либо своим ручным псам, — не скрывая в тоне дерзости, воззвал Льюис. — Как ты посмел отнестись ко мне столь неуважительно, выродок? — взвизгнул парень. — Одно мое слово, и тебя размажут так, что мокрого места не останется. Хотя нет, останется — лишь грязь, из которой ты слеплен! — А свои молочные ручки не рискнёшь испачкать? — ухмыльнулся он. Дети хором выхватились и набросились на огрызки. В охапку схватив остатки еды, они умчались прочь. — Детёныши оказались умнее тебя, — довольный собой, выплюнул он. — Кучер, разберись с ним! Этого бродяжку и так отделала улица, но мне мало! Я хочу увидеть на его мёртвенно-бледном лице синеву ясного неба. Покажи его! — крикнул он и скрылся за ширмой. Льюис увидел, как с козел слез коренастый мужчина, вооруженный кожаным кнутом, и с бычьей физиономией направился на него. — Это ты беспокоишь моего господина? — его козлиная бородка скачет от скорченных выплёвываемыми словами губ. — Это ваш господин ведёт себя неподобающим образом. Если бы родители тратились на наём хороших гувернанток и воспитание своего наследника больше, нежели чем на исполнение капризов, может тогда из него и вышло бы подобие человека, не задирающего людей, которых судьба лишила своего благодушия. Лицо кучера скосило от ярости, он поднял руку с кнутом выше, и что есть мочи хлестнул им вниз. Льюис не двинулся с места, а только скрестил кулачки перед своим лицом. От рассекающего кожу болезненного удара его спасла рука, вытянувшаяся перед грудью. В последний миг Уильям загородил младшего своим телом и принял прожигающий удар на себя. — Брат! — громко вскрикнул он. Уильям сжал зубы и зашипел от боли, на его глазах выступили слёзы. Руку будто раскромсали на тысячу кусочков, собрали обратно и залили прощёлки расплавленным свинцом. Он почувствовал, словно из его локтя вынули кость и вогнали её острым концом в ошметки мяса и мышц, задевая остриём болючие нервы. — Ответь мне, брат! — взмолился Льюис. Колени Уильяма согнулись, показалось, что он вот-вот готов упасть, но отяжелевшее тело успел попридержать Льюис, цепко обвив рукою плечо и прижав его к себе. — Ещё один оборванец, не следует тебе лезть не в своё дело! — голос перешёл на рык. Картина перед глазами расплывалась, но сознание оставалось ясным. Немного оправившись от боли, Уильям сверкнул глазами и процедил: — А то что? — Тебе одного было недостаточно? хочешь увидеть? — скрежетает он зубами. — Брат, не надо. Пожалуйста, давай уйдём… — Хочу, — ухмыльнулся Уильям, закрывая младшего собой. — Хочу увидеть, как эта бичевка окажется у тебя в глотке, куда её мой отец и засунет. — Не мели чушь, мальчик, твой брат об отце не заикивался, — хмыкнул мужчина самодовольно. — Потому что его позвал я, и он будет здесь с минуты на минуту. — Я подожду, заодно и выскажу всё о его пронырливых детёнках ему в лицо. — Не подождёшь, — дерзко одёргивает его Уильям. — Твой господин не будет ждать лакея. Не порть его репутацию и не оседай пылью на знатном имени, ведь из-за тебя он опоздает на драгоценное светское мероприятие. Ноздри мужчины вздулись от ярости, и он снова приподнял кнут, собираясь хлестнуть им ещё раз. — Кучер, ты настолько бесполезный?! Почему я услышал звук лишь одного удара! — выглянул юноша снова. — Я сейчас же разберусь, господин, — на него нахлынуло некоторое замешательство. — У тебя была возможность разобраться, но ты настолько жалок, что истратил её на бессмысленные разговоры, а терять своё драгоценное время, подобно всякой скотине, я не намерен. Едем! Глаза мужчины залились кровью. Только что каких-то два мелких голодранца опозорили его перед господином. Он было раздумывал нанести последнее увечье кулаком, но вдруг ощутил на своей внутренней части ладони режущую боль, словно слой эпителия в один миг рассёк наконечник стрелы. Выпученные глаза готовы были лопнуть, но он непроизвольно опустил их ниже и поразился неистовству в алых глазах и дорожке крови на лезвии в его руке. Когда он раздумывал над карой и собирался сжать пальцы в кулак, Уильям молниеносно полоснул по его мышцам острой бритвой. — Это за то, что посмел поднять руку на моего брата, — бросил он холодным тоном, но в глазах его искрилась необузданная ярость. Кнут упал на землю, и капельки свежей крови хозяина упали вслед за ним, пропитывая текстуру. Он зажмурился от боли. А от нахлынувшей злобы готов был вскричать и, точно дикий зверь, броситься на детей. Но никого перед собой не увидел. Только неравнодушные прохожие, столпившиеся вокруг ранее, начали звонко хохотать и аплодировать произошедшему здесь возмездию. — Прости меня, брат, если бы я только послушал тебя и вошёл в магазин гораздо раньше… — всхлипнул огорчённый случившимся Льюис. — Тише, тише, — Уильям ласково погладил его по щеке. — Здесь нет твоей вины. Я рад, что ты не пострадал. — Лучше бы этот кнут поразил меня, брат, — вздохнул он. — Я только и делаю, что доставляю тебе неприятности. — Давай ты оборвешь этот поток самоуничижительных мыслей и просто обнимешь меня, — улыбнулся Уильям. — Я бы с радостью, но твоё тело будет болеть. — Ох, — показательно вздохнул он, — значит обнимешь, как только осмотришь раны. Договорились? — Не смогу тебе отказать. — Между прочим, тела болят у нас обоих, а ты о своих увечьях тотчас же забыл, — добавил он. — Я высматривал виноград на полках, но лавочник сообщил о свежей партии и отгружал новую поставку фруктов, и мне пришлось ждать тут. — Примчался сразу же, как увидел меня из окна? — От того лакея шла опасная аура, и я насторожился, а как только понял его замысел... ты знаешь. — Давай поскорее возвращаться, я могу обойтись и без винограда… — Сейчас возьмём, — отпустил он лучезарную улыбку, и братья задвигались в помещение дальше. Рука Уильяма безжизненно болталась, будто онемевшая. Как бы Льюис хотел повернуть время вспять. На обратном пути обошлось без происшествий. Льюис взвалил на плечи мешок каменного угля, придерживаемый сзади Уильямом, и оба еле как дотащили его до дома. Они отворили дверь и вздохнули с облегчением. Потрясений на сегодня хватило обоим. Теперь время расслабиться и залечить раны. — Я растоплю огонь, а ты отдохни, — деловито настоял Льюис. — Хорошо. Спустя несколько минут он подошёл к старшему, который устроился на спальном месте и пытался вдеть нитку в иголку. — Брат, не слишком ли рано ты снял одежду? — Всё в порядке, мне не холодно. Льюис встал на колени и аккуратно взял Уильяма за руку. От запястья до локтя простиралась крупная багровая отметина, кожа вокруг неё тоже раскраснелась, где-то она порвалась и уже покрылась тонкой корочкой. Брату пришлось отдирать ткань рубашки в некоторых местах. Льюис вздохнул и понуро опустил взгляд, но тут же почувствовал тепло родного тела. Уильям нежно обнял его и положил голову на плечо. — Хорошо мне с тобой, — прошептали губы. Льюис прижался к тельцу в ответ и нежно погладил по спине. Спустя время они разомкнули объятия, и младший принялся снимать с себя пиджак, а следом за ним и рубашку. Он протянул её Уильяму и вернул свою. Смочив тряпку в воде, Льюис аккуратно вёл ею по увечью брата. Кровь всё ещё выступала, бледный цвет кожи уступал розоватому. — Не волнуйся обо мне, дай сюда свои руки. Я купил мазь, и самое время наложить бинты. Теперь грудь и кисти рук Льюиса были обмотаны тканью. Мазь щипала и кожа зудила. Впрочем, оба брата это ощущали, но ничего делать не могли, поэтому пытались отвлечься от дискомфорта. Льюис решил сначала привести одежду в порядок, а уже потом тщательно постирать. Раздался робкий стук в дверь, и уже по характерному звуку братья узнали, кто к ним заглянул. Уильям резво опустил рукава на своём локте, подавляя шипение от пронёсшихся судорог боли по коже. — Входи, Эмми, — дружелюбно отозвался он. Меж дверной рамы появился силуэт девочки лет восьми-девяти. Круглое лицо обрамляли две рыжие косички, в руках она держала куклу в новеньком платьице. — Здравствуйте, — вежливо обратилась Эмилия. — Рад тебя видеть. Иди к нам, — приглашающим жестом подозвал её старший. Льюис кивнул. — Мальчики, я ненадолго. Вы же знаете, мы с семьёй сегодня уезжаем… — Хоть мы и расстроены твоим отъездом, но рады за тебя. Надеюсь, вы отхватите свою долю в достатке, — поддержал её Льюис. — Ага. Мы тоже теплим надежды. Отец сказал, что у него появился вариант для заработка, вот и схватился за эту ниточку. Но не суть, — добавила она. — Я хотела попрощаться с вами и… братик Льюис, как ты себя чувствуешь? Хотела узнать, как твои дела. — Всё в порядке, Эмми, незачем здесь переживать, — его губы растянулись в улыбке. — Слава Богу, — выдохнула она и подошла к ним ближе. Они втроём устроили оживлённую беседу: шутили, смеялись, вспоминали хорошие дни, ведь для предавания ностальгии у них было много поводов. Тем более с той, которую они оба считали своей младшей сестрой. Эмилия придерживала компресс со льдом у щеки Льюиса и трепала его по волосам. Уильям счастливо наблюдал за ними. В конце концов дети обнялись на прощание. — Эмми, я тебя провожу, — потянулся вслед за ней Уильям. Девочка заглянула за его плечо и увидела, как Льюис незаметно приставил палец к губам. — Буду только рада, старший братец. — Льюис, пожалуйста, останься. Ты сейчас без верхней одежды продрогнешь на улице и простудишься. — Как скажешь, брат. Эмми, до скорых встреч, — он ей широко улыбнулся, но руки сцепил позади. — Ещё свидимся, братец Льюис, — помахала она тоненькой ручкой в ответ. Дети вышли и закрыли за собой дверь. Чуть отойдя от угла обзора окон, Уильям начал с ней беседу. — Эмми, я думал, ты уедешь только на следующей неделе, вы так внезапно сменили планы. — Дело в конкуренции, сказал мне отец. Если не пребудем в село быстрее, дядя порезвее отберёт наше место. — Вот оно как. — Я хотела увидеть вас на прощание. Поблагодарить братика Льюиса и извиниться перед ним, но он и не думал на меня злиться. — Я догадываюсь, за что ты хотела его благодарить, но не знаю, по какой причине ты чувствуешь на себе вину. Девочка поджала губы и отвела взгляд. — Если братик Льюис не сердится на меня и всё с ним хорошо, то остальное не важно. — Это важно для меня. Я прошу тебя, Эмми, — Уильям взял её за руку. — Ведь именно Льюис сшил платье твоей кукле, вышел из дома, чтобы отдать его тебе, хотя должен был ждать меня. Он узнал о сегодняшнем отъезде и решил преподнести подарок как можно скорее. Так получилось, что вас обоих застигла компашка Бландела. Завязалась драка, Льюис позаботился о том, чтобы ты смогла убежать, и принял весь удар на себя. Но есть в этой истории детали, без которых я не могу сложить мозайку в целую картину. Я надеюсь, ты мне в этом поможешь. — Старший братик... — Эмми, пожалуйста, как его брату мне очень горько смотреть на него в таком состоянии. — Но братик Льюис просил меня не говорить тебе, — хриплым голоском вытянула она. — Мы оба хотим для него блага, сестрёнка, и оба заботимся о нём. Девочка зажмурилась и поджала пухлые губы. Затем распахнула голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, и посмотрела на куклу в красивом узорчатом платьице. — Всё как ты и сказал, старший братик, — полушепотом произнесла она. — Я тогда играла со своим другом Геральдом возле дома мистера Чалтона. Меня позвал братик Льюис. Я удивилась, что он вышел налегке в такую суровую погоду. Но братик вручил мне красивое платьице, которую сшил сам, и сказал нарядить им мою любимую куклу. Я так обрадовалась, что резко потрясла его за руку и чуть не испачкала подарок в луже. На её лице отпечаталась гримаса сожаления. — Братик Льюис сказал мне, что должен быть дома к твоему возвращению, и поспешил обратно, дав слово, что вы меня потом навестите до отъезда. Он уж было повернулся, как перед нами возник этот негодяй Бландел с его хулиганами. Они хором начали смеяться и обзывать братика. Кличили его «жёнушкой», «домохозяйкой» и просто обидными прозвищами — всё это за то, что братик умеет шить, ведь это только «женское дело». Братик посоветовал не обращать на них никакого внимания. Попытались втроём выйти из кольца, но они нас не отпускали. Вдруг один чумазый и хлипкий наглец выхватил мою куклу и передал её своему боссу. А тот… — она замялась и стала тише, — он.. начал её раздевать и смеяться. Братец Льюис выхватил куклу из его рук и сказал, что он ведёт себя аморально и такое поведение недостойно настоящего мужчины. Она закрыла лицо руками и начала всхлипывать. — Тогда один из них снова начал обзываться: «А вот будь это кукла мужчиной, ты бы сам помогал нам спускать с него штаны!», — издевался он, а остальные подхватили. «Да его прелести женские не интересуют, зато в чужие подштанники он заглянул бы с радостью!» — залился другой хохотом. «Кто же знает, чем вы там занимаетесь, окружив себя подробностями с кипы книг. Зуб даю, все непристойности вычитываете, ведь вам так интересно, как это делают все мужеложцы друг с другом!». «Инкуб и суккуб в своих загнивших чертогах, ха-ха-ха, а может вы и это…» — гадко причмокивая губами, не унимались они. Братец Льюис тогда нанёс удар Бланделу в живот. Весь смех прекратился. Он побежал в сторону, и вся шайка последовала за ним. Мы лишь услышали его крик «бегите», и быстро умчались оттуда. Они рычали «поймаем этого содомита и научим правильной жизни, слепим из него настоящего мужика!». Я трусливо сбежала и мне стыдно за это.. — по щекам девочки потекли слёзы. Она поникла. Уильям на протяжении всего рассказа сжимал кулаки до белых костяшек пальцев. Его руки дрожали, а глаза горели неистовством. — Ты не виновата, Эмми. Льюис подарил вам шанс, и вы послушались, а потому и спаслись. — Мне жаль, что так вышло, — всхлипывает она. — Старший братик, ты не будешь им мстить? Уильям молчал. Он чувствовал, будто по его жилам проносится электрический ток. — Если они дадут хоть малейший повод — я бездействовать не стану. Льюис боится доставить мне неприятности, а я хочу сберечь его. Но за такой поступок их не прощу. — Берегите друг друга, — облегчённо улыбнулась Эмилия. Её лицо стало румяным. — Пойдем. Как я и сказал, провожу тебя. Дети скрылись за кирпичными крепостями трущоб. Благо, Эмилия жила неподалёку, к тому же, семья девочки сама вышла её встречать, обеспокоившись произошедшим ранним утром. Возвращаясь к магазину обратно, он увидел опечаленного брата в дверях. — Льюис, почему ты стоишь там? — Уильям подбежал к нему со всех ног. — Ждал тебя. Он взял его за руку и они вместе зашли. — Отдохни, а я возьмусь за готовку. — Я уже начал, собрал компоненты, и не то чтобы выбор был велик. — Тогда я помогу тебе. После не слишком сытного ужина дети занялись каждый своим делом. Льюис подкинул угля в огонь и отошёл к полке, на которой лежал его личный дневник. Уильям зажёг свечи и всё пытался вникнуть в прочитанное из книжки. Но это давалось ему с трудом, поскольку мысли блуждали где-то вдали. Хотя, даль была не такой уж и… дальней. Объект его дум всего лишь сидел на полу в укромном месте и со всей концентрацией делал пометки в записях. — Льюис. Тот быстро повернул голову и отозвался. Льюис был закутан в плотное полотно, так как его заштопоренная рубашка была выстирана и висела просушиваться. Не дождавшись реакции брата, который только смотрел на него, но ничего не говорил, младший решил встать на ноги и подойти. Уильям его опередил и поднялся со своего места. Огоньки восковых свечей слабо приплясывали. Блуждающий мимо силуэт отбросил мутную тень на обшарпанную стену. — Брат, ты хотел мне что-то сказать? — поинтересовался Льюис и потеснился. Тот не ответил, но судя по цепкому взгляду, ответ требовался от Льюиса, и он это понял. Но пускаться в откровения не желал. — Брат, я считаю, что между нами не должно быть тайн, — искренне заявил Уильям, накрыв его ладони своими. Щёки Льюиса покраснели, и он неохотно выдернул руки. — Мои прикосновения столь неприятны? или, может, тебе насильно навязали это отвращение? — огорчился он. — Брат, что ты говоришь? Я бы никогда тебя… — Тебя подвергли травле, избили, пристыдили за то, к чему ты не имеешь отношения. Это тяжело, я понимаю. Если ты считаешь мою тактильность омерзительной, я не стану тебе докучать. — Так ты всё знаешь… — поник он на глазах. — А я просил её не говорить. — Тогда бы я узнал это от кого-либо из них, заодно выбил бы из пустых голов всю дурь. — Брат, если ты так ругаешься и бранишься, то сейчас очень зол. — Я в смятении. Но и раздражён, да. — Ну… — его голос звучал тихо, — они просто нашли повод поиздеваться надо мной. Сам я прекрасно знаю, что не из этих. — Из каких? — холодно спросил Уильям. — Брат, я тебя не обидел? — начал беспокоиться младший. — Я сам не понимаю, почему я расстроен, но скажи, — с сокрушённой печалью в глазах он взглянул на него, — ты правда считаешь их омерзительными? и наши привычки — тоже? — Нет! — громко для себя воскликнул Льюис. — Брат, мне правда без разницы, партнёра какого пола люди выбирают себе, я всего лишь… Его молчание давило на плечи Уильяма подобно свинцу. — Пожалуйста, продолжай. — Дело в твоём имени и твоей репутации, брат. Ты же знаешь, с какой быстротой расходятся слухи и тебе известна та резвость их распространения. Они как лесной пожар: неосторожно зажёг искру, и она в короткий срок опалила весь периметр, перескакивая синим пламенем с дерева на дерево. Ты должен стать великим, и эти тёмные пятна, пусть и безосновательные, тебе не нужны. — Люди могут говорить что угодно, Льюис. Они легко принимают что-либо на веру, но их так же просто и разубедить. Здесь вопрос умений и техники. Да и имя моё доброе не запятнано, ведь общество непроизвольно поверит словам добросовестного джентльмена с начищенными, словно блестящее серебро, манерами, а поверья от замызганных ребят с улицы не удостоят вниманием. Льюис призадумался над его словами. — Если всё дело было в твоём беспокойстве о моем положении в обществе, то я счастлив, — оживился Уильям. — А что ты сам думаешь о них, брат? — Ты о гомосексуалах? Я редко о них думаю, да и не та это тема, чтобы столь над ней тревожиться. Льюис так заслушался брата, что не заметил выступившей на губе капельки крови. Оказывается, он всё это время ковырял её и случайно отдернул корочку. — Льюис, твоя ранка, — мягко окликнул его старший. — Пустяки, — отмахнулся он. — Вот твоё увечье на руке… я в вечном долгу перед тобой. — Не говори глупостей, Льюис, — хихикнул Уильям, — не веди счёт моей помощи. Вот только… — Продолжай, брат, меня съедает интрига. — Ты можешь отблагодарить меня как следует. Если сам того пожелаешь, конечно. — Готов на что угодно! — мгновенно воскликнул он. Уильям вскинул брови в изумлении, но быстро пришёл в себя и ухмыльнулся. — Не двигайся. Он встал на колени перед ним и пристально взглянул ему в глаза. В них читалось нетерпение, смешанное с неуверенностью. Уильям занёс свою ватную руку за голову брата и притянул к себе. Льюис перестал дышать, предвкушая волнительный момент, и закрыл глаза. Две пары алых губ соприкоснулись в поцелуе. Он был невинным и детским. Уильям гладил его затылок, а второй рукой накрыл дрожащую кисть руки. Поцелуи сыпались один за другим и не встречали сопротивления. Щёки, лоб, кончик носа, раскрасневшиеся ушки — ласки старшего заволокли нежное личико Льюиса. Он высунул язычок и слизнул кровь с его влажных губ, оставив ещё один нежный поцелуй прежде чем отпрянуть. Ошарашенный поступком брата Льюис затаил дыхание и замер. На щеках его теплился румянец, а в глазах искрили смешанные чувства. Уильям ничего не сказал и мягко прижал брата к своей груди, гладя подушечками пальцев макушку и перебирая золотые прядки, как и привык это делать всегда…