***
Однажды, в пору Большой Воды, спустился по реке Чиппева белый человек. Он пришел в каноэ, на боках которого красной киноварью цвели цветы. При себе белый человек имел головной убор из орлиных перьев, что обладал великой силой противостоять и разящей стреле, и смертоносной пуле, и когтю дикого зверя. Убор, что давал его хозяину магическую защиту орла. Убор, который каждой деталью говорил, что носящий его — великий воин. Но сейчас не было нужды надевать его, опасностью тут не пахло. Когда белый человек увидел то место, где Чиппева вливается в Титтабавасси, тогда подплыл он ближе к берегу, смело ступил в ледяную воду и вытянул каноэ за собой. Потом достал со дна лодки лук и стрелы, надел на плечо суму из кожи бизона, в которой лежал в футляре венец из орлиных перьев, запас вяленого мяса и бурдюк талой воды. Оглядевшись, белый человек кивнул чему-то и в последний раз наклонился над каноэ, где, завернутый в шкуры, спал его сын. Матерью младенца была женщина народа оджибве, поэтому кожа ребёнка была чуть смуглее, чем кожа его белого отца. Этим ребёнком был мой прапрадед. И так началась моя история. Я фотографирую, сколько себя помню. Первую «Лейку» я купил на карманные деньги, что мама давала мне на школьные завтраки. Копил почти год и наверняка копил бы дольше, но мне повезло — наш сосед мистер Гордон устроил гаражную распродажу, где в одной из коробок я и нашёл свой будущий фотоаппарат. С тех пор я везде хожу с камерой. В итоге — это стало моей работой, которую я очень люблю. Люблю, когда звенящим прохладным весенним утром солнце пробивается сквозь молодую листву, рассыпаясь на искры живого света, и поблёскивает каплями бриллиантов на просыпающейся траве. Когда отражается в стёклах домов, запуская солнечных зайчиков резвиться по улицам. Люблю, когда полдень вступает в свои права, принося запах кофе, лимонного пирога миссис Фербенкс и зажаренного на гриле свежего лосося. Когда воздух уже не пронзительно звонок, а сладок и почти горюч. Люблю, когда вечер толстой кистью красит всё вокруг сначала в лиловый, потом в чернильный и, наконец, в бархатно-чёрный… Я люблю видеть это. Понимать это. Замечать. И фотографировать. Знаете, как говорят? Красота в глазах смотрящего. Думаю, что с любовью это тоже работает, любовь присутствует на моих снимках. Иначе не объяснить, почему в последнее время меня всё чаще приглашают снимать свадьбы. Хотя нет, одно объяснение у меня всё же имеется. Ходит слух, что если увязаться за мной по дороге к Триджу, то велика вероятность встретить Великого Духа. И уж если встретил, то беги скорей ему наперерез да заглядывай в глаза. А ему тогда придётся заглянуть в твои. Если выдержишь взгляд его — исполнится сокровенное. Для некоторых невест — это очень весомый аргумент, чтобы нанять фотографом именно меня. Или я опять всё усложняю, как говорит Фрэн, и виной моей возросшей популярности у клиентов стали те фотографии, напечатанные в «Мидленд Дейли Ньюс»: некто Карл Картер в одних трусах висит на перилах Триджа, размахивая американским флагом. Он тогда еще вопил во всё горло «Amazing Grace», жаль, что на фото этого не слышно. Или дело всё же в Гиче Маниту? Встречал ли я сам Великого Духа? Да. Могу ли влиять на его появление? Нет, не могу. Смотрел ли в его глаза? Ни разу. Хотел ли?.. Исполнение сокровенного — штука непростая. Ведь не зря же в легендах говорится не о голубой мечте или неистовом желании, не о том, что пишешь в планах на Рождество. Речь именно о сокровенном. О тайном, скрытом так глубоко, что иногда мы и сами не знаем о его существовании. А если и догадываемся, то тут же запираем это знание на сто замков, лишь бы сохранить лицо, которое — мы уверены! — нам необходимо сохранить. Не многие держат ту дверь открытой. Те, кому это удаётся, могут смело ставить знак равенства между сокровенным и желаемым и бежать к Великому Духу за мечтой. Тогда, заглянув ему в глаза, есть шанс получить именно то, что хочешь получить. Если выдержишь взгляд. Теперь спросите меня ещё раз — хотел ли я испытать на себе силу его взгляда? Да, хотел. Но я боюсь, что тогда он разом освободит всех моих демонов, коих множество заперто у меня на чердаке. Скажете, что я опять усложняю? Возможно. Всё дело в крови. Какая-то её часть в моих венах принадлежит индейцам оджибве. Ещё часть — моим ирландским предкам, другая — норвежским, третья — итальянским и французским. А ещё — как же иначе? — есть часть еврейской крови, от моей польской тётушки Ханны. Мои вены, как карта мира. Сложновато не усложнять с таким коктейлем. Хвала всем богам, что тогда, пять лет назад, около Триджа я встретил Гиче Маниту, а не лепрекона, эльфа или Локи, шагающих по реке Титтабавасси рядом с Моисеем, чтобы выпить огненной воды на вечеринке девчонок-наяд. Или кто там главный по рекам? В общем, всех сразу я бы, наверное, не перенёс. Великого Духа я вижу довольно часто, видимо, кровь оджибве во мне всё ещё сильна. Я не знаю, кто и когда первым пустил этот слух. Может, мистер Гудвин с Ларкин стрит? Мимо его дома я каждое утро бегу в парк, он обычно машет мне рукой с крыльца, а потом вслед летит его крик: «Грейси, гулять!» Грейси — это его собака, золотистый ретривер, замечательная девочка, которую я иногда угощаю мятными леденцами. Она их обожает до трясучки. Эта златовласка однажды довольно невежливо облаяла Гиче Маниту, увидев его за моей спиной. Наверное, он явился ей в образе кошки. А может слух пошел от старой миссис Романо? Офигенная старуха! В прошлом году чуть ли не всем городом отмечали её столетие. Накрыли столы в парке, устроили танцы. Сама она танцевать уже не может, несколько лет в коляске передвигается, но пару рюмок бренди Альба Романо на своём празднике тогда выпила, да ещё и сигарой дымила. Когда я подошёл её поздравить, она потрепала меня по щеке, как любят делать итальянские бабушки, сказала что-то вроде «спирито гуида» , а потом голову опустила и погрозила пальцем куда-то в сторону, прошептав: «А тебя, красавчик, я не приглашала». Или слух пустили двойняшки Моделл? Их мать наняла меня сделать семейную фотосессию на пятилетие детей, она же выбрала местом съемок парк Чиппевасси («И чтобы Тридж на заднем плане!»). Погода была тогда великолепная, пронзительно яркий и звонкий зимний день, Чиппева вся покрыта льдом, а Титтабавасси серебрится тёмной водой. В тот год она полностью не замерзала. Дети играли в снежки, Боб чуть не залепил мне правый глаз, а когда мать ему мягко попеняла, что с дяденькой фотографом так нельзя, Линда, его сестра-близнец, встала на защиту брата, утверждая, что он хотел снежком отогнать динозавра, который вылез из воды… Хотя нет, вряд ли они поняли, кто тогда вышел к ним навстречу. Да и кто бы им поверил, даже если бы поняли? Сам я впервые увидел Гиче Маниту через объектив, когда снимал Тридж на закате. Старый индеец, одетый только в убор из перьев на голове, да какую-то тряпицу на бедрах, стоял на лодочном причале и махал мне рукой, а потом схлопнулся, как мыльный пузырь. Я тогда решил, что спятил. Но на проявленной фотографии индеец тоже был. И на другой, и на третьей. Позже я услышал, как про это шепчутся две девчонки на заправке. В общем, кто породил слух «куда Кин, туда и Великий дух», я вам не скажу. Поначалу меня это забавляло, потом раздражало, потом я привык. А потом на том самом причале нашли тело Сары Спэрроу.***
Парк Чиппевасси, среда, 5 июля 2000 г., 20:05 — Интересное у вас тут место, — сказал Малдер, нарушая молчание, длившееся уже минут пять. Кинкейд заглянул ему прямо в глаза и спросил: — Арестуете меня? Малдер опешил. — За что? — подала голос Скалли, до этого момента молча смотревшая на реку и Тридж. — Ну… я там был, — пожал плечами Кин, теребя ремень «Никона». — Вы и ещё человек двадцать, не меньше, — подтвердил Малдер. — Вы мне не поверили? — теперь Кин смотрел прямо на Скалли. — Я поверил, — твёрдо сказал Малдер. Скалли по-прежнему молчала, глядя на реку. Пальцы её правой руки касались золотого крестика на шее. Кин отвернулся. Внезапно сзади послышался женский крик: — Кин, ты почему трубку не берёшь? Со стороны тропы к ним спешила Франческа Джонсон. Хвост на её голове смешно прыгал из стороны в сторону в такт торопливым шагам. — Здравствуйте, — она немного запыхалась, кивнула Малдеру, а Скалли протянула руку, — Франческа, приятно познакомиться. — Дана, — просто ответила Скалли. — Миранда рвёт и мечет! Ты обещал принести фото к половине восьмого! — она шагнула в сторону всё ещё сидевшего на лавке Кинкейда и буквально выдернула того на ноги. — Иди уже! Кинкейд махнул агентам рукой и последовал за Фрэн. — Он её любит, — внезапно сказала Скалли, провожая взглядом удаляющихся молодых людей. Малдер опешил второй раз за последние десять минут. — Кто? — Кинкейд. Он любит Франческу, — она всё ещё касалась крестика на шее и говорила словно сама с собой. — Откуда ты знаешь? — осторожно спросил Малдер. — «Красота в глазах смотрящего», — процитировала Скалли. — Он прав, к любви это тоже относится. В его взгляде — любовь. — А ты… — Малдер пересел, чтобы оказаться рядом со Скалли, но всё же понизил голос, осторожно подбирая слова, — ты можешь угадывать это только по глазам… незнакомцев? Это был очень опасный шаг. Малдер ждал. Ждал, когда она повернётся к нему. Ждал, что она, наконец, увидит, как он смотрит на неё. Он замер и казалось, что всё вокруг замерло вместе с ним. Скалли вдруг словно очнулась, она отпустила крестик, тряхнула головой и подняла на него взгляд. Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга. А потом произошло то, чего Малдер никак не ожидал. Скалли его поцеловала. Так просто, словно они делали это каждый день. Лёгкое касание губ, вдох и выдох, её прохладные пальцы на его шее, румянец на её щеках и бешеный стук его сердца о рёбра. — Спасибо, — только и смог сказать Малдер.