***
На следующей день, купив в небольшой локальной кофейне холодный улун с молоком, Шарлотта, переполненная энтузиазмом, усаживается на аквабус, чтоб добраться к указанному времени. Из-за волнения в неё влез один несчастный подгоревший тост с маслом и джемом и полчашечки кофе. Нет, она не волновалась из-за самого факта интервью. Нахождение с Ризли в замкнутом пространстве, наедине, в тишине — Шарлотта даже сейчас чувствует, как её сердце начинает стучать чаще из-за мыслей об этом. На полпути к месту назначения в транспорт влезает высоченный мужчина в тёмных шортах, футболке и кроссовках. Он в очках и бейсболке. Шарлотта мгновенно его узнаёт. По бледной коже, торчащим во все стороны из-под головного убора волосам, красивым, мускулистым бёдрам и заду, на котором вполне себе свободные шорты, всё же, натягиваются. Он выглядит таким же холодным и отстранённым, как и обычно. Шарлотта понимает, что он живет, видимо, всё там же. Либо переехал, но куда-то недалеко. Она пробирается между людей и подсаживается к нему, молча протягивает стаканчик. Даже сидя ей приходится чуть вскинуть голову, чтоб заглянуть в его лицо. Она невольно скользит взглядом по красивым ушам с пирсингами, по аккуратному носу, смотрит в скрытые за очками глаза. Он одаривает её взглядом (поворачивает к ней голову. Он в очках, она не уверена, куда именно он смотрит), забирает свой чай. Сделав глоток, говорит: — Я люблю молочный улун, а не улун с молоком. Шарлотте хочется едко напомнить ему, что вчера он сказал ей «без разницы», и она покупала по старой школьной памяти, но она вовремя кусает губу. — Довольно близко, тем не менее. И откуда только такая информация? — в его голосе появляются какие-то нотки, кажущиеся Шарлотте подозрительными. Она не уверена, что они значат. Она говорит: — Просто угадала. — Хм, — всё, что он произносит. Отпивает чай. По его лицу невозможно понять, доволен ли он. Шарлотта говорит: — Если не нравится — отдайте обратно. Я куплю другой, — она тянется, чтоб забрать, и в это же мгновение он перемещает стаканчик в противоположную руку, отводит её в сторону, подальше от Шарлотты. Это как-то по-детски почти, и Шарлотта не знает, как на это должна реагировать. Тем не менее, ей отчего-то приятно. Они добираются молча. Шарлотта еле поспевает за его огромными шагами. Тренер, её видя, тут же становится озлобленным: — Я же сказал тебе, — он начинает предупреждающим, враждебным тоном, и Шарлотта уже готова начать протестовать, применив всю свою журналистскую изворотливость, когда чувствует, как ей на голову, на её кепи, кладут огромную ладонь. — Это я её позвал, — Ризли хлопает её по голове пару раз. Несильно, добродушно как будто бы даже. — Но она, — тренер тут же теряет свой запал. Когда Ризли подходит ближе, наклоняется к нему, полушепчет: — Она разве не будет мешать? Ты сказал в тот раз, — его прерывают: — Не будет, — Ризли оборачивается, и, Шарлотта поверить в это не может, самодовольно улыбается. — Правда, я имел в виду к девяти вечера. Так что ей придётся подождать. Шарлотта даже замирает на месте на секунду. Вспоминает вчерашний диалог — неужели она услышала что-то неправильно? Но нет, она более, чем уверена, что он сказал просто «к девяти». Ничего более. Шарлотта движется за ним следом, просто потому что сдаваться теперь уж точно не имеет смысла. Спорить она не собирается, хотя внутри у неё закипает возмущение. Ну, ладно. Она потерпит. Всё ради эксклюзива. Когда Шарлотта была маленькой, мама сказала ей, что её упёртость рано или поздно заставит её оказаться в безрадостной ситуации. Шарлотте тогда было десять, и она знать не знала, как её рвение разобрать старинный архив отца может привести её в таком далеком будущем к чему-то плохому. Сейчас, поднимая голову и глядя на часы, Шарлотта, кажется, догадывается, что её мама имела в виду. Нет, она не раз сидела в засаде или выжидала прежде. Шарлотта терпеливая. Она привыкла и получать от ворот поворот, и без конца пытаться выбить интервью снова и снова, и даже работать под прикрытием. Но она смотрит на этот обтянутый тренировочной униформой зад уже больше десяти часов. Десяти. Часов. Это невыносимо. Ризли делал перерыв на обед, ел какой-то сэндвич, опираясь на бортик и отставив зад, и Шарлотта ради своего же блага ушла тогда купить в автомате слишком сладкий кофе и упаковку «Мадлен», чтобы забить изнывающий желудок и отвлечь оголодавший мозг. Изначально Шарлотта думала написать что-то вроде вступительной части статьи. Всё-таки, не тратить же ей столько времени даром. Но, спустя пару часов словив себя на «красивые, сильные бёдра, ставшие лишь ещё более соблазнительными благодаря годам упорных тренировок», она закрыла свой блокнот, надеясь, что не сильно покраснела. Честно говоря, Шарлотте хочется рвать на себе волосы. Она уже сняла свой головной убор, расстегнула свою бабочку. Сидит, откинувшись на спинку, и просто преследует взглядом без устали катающегося Ризли. За ним хочется наблюдать, от него невозможно оторвать взгляд: сосредоточенный, красивый, вспотевший. Его волосы слегка развиваются из-за скорости, с которой он катается; серые, пронзительные глаза словно сканируют лёд, брови слегка нахмурены. Кажется, он уже устал. Ей дыхание спирает от усердия и сложных движений, им выполняемых. Шарлотта даже не знает, к чему он сейчас так усердно готовится. Она думает задать этот вопрос на предстоящем интервью. До которого, к слову, ещё пару часов. Она уходит поесть снова, в этот раз берёт бутылку воды и упаковку радужных макаронов. Она медленно, степенно их ест, сев повыше, и ещё раз пробегается глазами по вопросам, которые планирует задать. Ожидание выматывающее. Шарлотта чувствует усталость, скапливающуюся в плечах. Поэтому, когда в половине девятого её окликают, она даже вздрагивает. Тренер, по-прежнему не очень радостный её присутствию, говорит: — Ты чем там занимаешься? Иди в раздевалку. Шарлотта поспешно собирает свои вещи, нахлобучивает кепи, и слетает вниз по ступенькам. Изначально на катке были дети. Потом другие фигуристы, с которыми Ризли разве что здоровался, в целом практически не взаимодействуя. Но сейчас, вечером, кроме Шарлотты никого не осталось. — Не доставай его слишком сильно, — тренер ворчит. И, кажется, он собирается уходить. Значит, они и правда останутся вдвоём. Ох, боже. Шарлотта поправляет воротничок, который отчего-то вдруг давит на горло. Громко постучав, она открывает дверь, проникая в раздевалку. Ризли, уже успевший ополоснуться, как раз надевает футболку, и Шарлотта успевает мельком увидеть белоснежную кожу его спины. Она также замечает и парочку старых шрамов, которые только усиливают её любопытство. Но это слишком деликатная тема, и она не станет её затрагивать. — Выйди, — Ризли даже не оборачивается. Шарлотта мгновенно выходит и закрывает за собой дверь. Заранее открыв чистую страницу и достав ручку, Шарлотта ждёт разрешения войти ещё минут десять, и, наконец-таки его услышав, тут же открывает дверь. Ризли уже в прежних шортах. Влажные волосы откинуты со лба назад, но так и норовят упасть обратно. — Откуда столько энтузиазма, — это не вопрос. Он бормочет, усаживаясь на лавку в какой-то типичной для него манере, широко расставив ноги и упираясь руками на её гладкую поверхность, слегка подаваясь вперёд. Шарлотта не может позволить себе рассесться так же вальяжно, пусть на ней шорты тоже. Присев на краешек, она прочищает горло, щёлкает ручкой. Её сердце колотится где-то в горле. — Итак, — начинает она, чуть ли не подпрыгивающая на месте. — Представьтесь, пожалуйста. — Ризли. В отличие от Шарлотты, он явно не испытывает никакого энтузиазма. Ну, что же, Шарлотта может работать и с этим. — Ах, да, Ризли, трёхкратный чемпион Фонтейна, взявший золото в Снежной в региональных соревнованиях в этом году. Можете ли вы сказать, что вы ощущаете свою популярность? Ризли чешет подбородок. Пожимает плечами. — Да вроде бы нет. — Тогда расскажите, как вы пришли к фигурному катанию. Было ли что-то, что подтолкнуло вас в этом направлении? — Просто нравилось кататься в детстве. Шарлотта делает пометку. Тем не менее, унылость голоса, абсолютное и явное нежелание кооперировать — она уже начинает ощущать, насколько же тяжёлым и бесполезным будет это интервью. Шарлотта терпеть не может вкладывать слова в рот интервьюируемых. Она знает, что некоторые её коллеги приукрашивают услышанное ради более интересной и динамичной истории, но она не из таких. Более того: проблема в том, что Шарлотта и так знает ответы на некоторые из этих вопросов. К примеру, она знает, что в детстве Ризли вместе с классом присутствовал на соревнованиях тогдашней лиги юниоров, и так впечатлился выступлением одного из мондштадских фигуристов, что тут же решил сам встать на коньки. Или вот ещё: Шарлотта в курсе, что любовь к чаям у Ризли из-за бабушки. У него дома раньше было несколько разных заварочных чайников, и она знает это, потому что они с ребятами из фанклуба дарили ему как минимум три. — Тогда, можете ли рассказать, в чём ваш секрет? Что мотивирует вас продолжать? — Мне нравится на льду. Шарлотта поднимает взгляд. Ризли смотрит на неё этими безэмоциональными серыми глазами так, словно наблюдает за ней. Словно ждёт, что она разозлится. Или расстроится. Или сорвётся. Шарлотта ещё раз щёлкает ручкой. Нет. Он не думает ни о чём таком. Ей нужно прекратить думать о странных вещах. Это не первый раз, когда она сталкивается с подобными ситуациями. Этот случай ничем не отличается от других. Абсолютно, совершенно ничем. Шарлотта профессиональная журналистка, и она возьмёт это интервью подобающим образом. Дав себе ментальную установку, Шарлотта ещё минут двадцать задаёт вопросы из своего перечня, помечая односложные, сухие ответы. К концу интервью она еле сдерживает своё раздражение. Его причина кроется не столько в самих ответах, сколько в растущей уверенности в том, что это происходит специально. Ризли специально действует ей на нервы. Это не считая того, что он обращается к ней на «ты» с какого-то момента. Или он обращался к ней на «ты» с самого начала? — Спасибо за ваше время, — она захлопывает блокнот, и, кажется, даже видит злорадство на его лице. Шарлотта поднимается. — Всего хорошего. Не дожидаясь ответного прощания, она вылетает из раздевалки, ругаясь себе под нос. Она чувствует себя глупой. На что она рассчитывала? Была так довольна собой, и что в итоге? Скудные, односложные предложения, что она пометила, словно жгутся. Фрустрированная, уже приближаясь к выходу, она останавливается и сильно топает ногой. Это не нормально. Даже самые противные интервьюируемые более сговорчивые, чем он! Шарлотта разворачивается. Может, попытаться ещё раз? Она вдруг вспоминает, что обещала исполнить его любое желание. Она может использовать это как предлог. Шарлотта делает глубокий вдох. Жмурится. Она попросит его ещё раз. На колени встанет, если придётся. Чёрт, она даже посуду ему мыть согласна целый год, чай любимый в шесть утра привозить и массаж ног делать, если он просто нормально ответит на её вопросы! — Господин Ризли, — она врывается без стука, уверенная, слегка злая, решительная, раздражённая, и говорит громко, намереваясь… намереваясь… Она забывает, что хотела сказать. Ризли, тот самый Ризли, который смотрел на неё этим жестким взглядом, отвратительно ей отвечал, обращался к ней неуважительно; тот самый Ризли, которого Шарлотта помнит ещё со времён школы — юным, усердным и красивым; тот самый Ризли, возмужавший, огромный, накачанный, сексуальный молодой мужчина, выступление которого в Снежной выбило из неё дух и заставило её почувствовать себя влюблённой малолеткой снова — этот самый Ризли упирается лбом в шкафчик, одной рукой сжимая свою грудь, держа край футболки зажатым между зубами, а второй — и Шарлотта не может поверить тому, что видит — прикасается к себе. Сзади. — Закрой дверь! — у него щёки румяные. Шарлотта впервые видит на его лице настоящие эмоции. Что-то почти неуверенное в глазах. У него уши красные. Уши. Красные. Шарлотта заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Он на неё смотрит. Шарлотта чувствует его взгляд, но вместо того, что смотреть в его лицо, смотрит на его руку, движения которой вдруг слегка ускоряются. Шарлотта ощущает, как внутри неё разрастается, набухает желание, выбивает из неё кислород, скручивается внизу живота. Как в тумане, она подходит ближе, опускает на скамью свою камеру, свой головной убор. — Что ты делаешь, — он пытается звучать зло, но звучит, скорее, смущённо. Шарлотта присаживается на корточки, берет его запястье, которое даже не помещается полностью в её руке, и мягко отводит его руку в сторону. — Господин Ризли, — она укоризненно качает головой. — Нельзя заниматься таким насухую. По какой-то причине он ничего не говорит; Шарлотта слегка отводит ягодицу в сторону, смотрит на слегка покрасневший, совершенно сухой сфинктер. Цокнув языком, она снимает с одной руки свою белую перчатку, погружает в рот указательный палец, и, смочив его, медленно, осторожно вводит его внутрь фигуриста, который сжимается вокруг него. — Расслабьтесь, пожалуйста, — внутри него горячо. Мягкие, практически бархатные стенки обволакивают её палец, и Шарлотта чувствует лёгкое головокружение. Она вдруг также понимает, что он чистый. Он подготовился. Она спрашивает: — У вас свидание после этого? Она таки смотрит вверх, продолжая двигать внутри него пальцем. Прижавшийся к шкафчику, прячущий лицо в сгибе локтя, он сдавленно отвечает: — Нет. — Хм, — привстав, Шарлотта плюет на расселину меж его ягодиц, и он слегка дёргается, когда слюна стекает вниз. Шарлотта, словив её уже двумя пальцами, вводит их в него вновь. — Значит, это то, чем вы занимаетесь в свободное время? — Отстань, — он сжимается, произносит вымученно, почти стонет. Шарлотта ощущает, как жар возбуждения охватывает её собственное лицо. — Вы планировали заниматься чем-то таким дома? Как вы обычно это делаете? Вы используете игрушки? Я знаю, где такие продают. Какие вам нравятся? — каждое слово сопровождая ритмичными, медленными движениями, но не для того, чтоб найти что-то внутри него — она просто хочет надавить на него. — Вы любите вводить в себя игрушку, используя руки? Или, может, вам нравится, когда можно сесть на такую верхом? Или у вас такая прикреплена к стенке в ванной? — он стонет. Разбито, ломано — его низкий, жалкий стон разносится эхом по всему помещению, и Шарлотта сглатывает, ощущая, как от возбуждения начинают подрагивать её руки. Она чувствует себя пьяной. Его красивые, накачанные ягодицы вдруг разводят в стороны его же широкие, сильные ладони. Он открывается перед ней. Его дырочка слегка сжимается. Он выглядит так пошло сейчас, со стянутыми до середины бёдер шортами, добровольно разводящий ягодицы в стороны и тяжело дышащий. — Господин Ризли, — вновь глядя вверх, теперь она встречается с ним взглядом. Шарлотта не замечает, как в её голосе появляются насмешливые нотки. Она смотрит ему в глаза, и он кажется измученным тем, как она его дразнит. — Вы подаёте мне неоднозначные знаки. Не могли бы вы сказать, чего конкретно хотите? — он молчит, сильно сжимая челюсть, словно она должна сама догадаться. Словно его ладони, сжимающие упругие мышцы задницы до белых следов — ответ. Шарлотта вводит в него пальцы грубее. — Или, может, ответите, почему не остановились, когда я зашла? — Она вводит их глубже, и теперь — теперь задевает комок нервов, заставляет его дёрнуться, вынуждает эти мускулистые, соблазнительные ноги чуть подкоситься. — Вам так хочется, чтобы это сделала я? Он отворачивается. Румянец со щёк, ушей переползает на его шею. Он отвечает едва слышное, напряжённое: — Да. Раскрасневшийся, уязвимый, открытый. Сильно сжимая упругие мышцы его бёдер, Шарлотта чувствует, как от удовольствия напрягается её собственное тело. — Тогда я постараюсь сделать вам очень хорошо, господин Ризли. Шарлотта тянется, слегка дует на сжимающееся колечко мышц, краем глаза отмечает, как Ризли слегка сводит вместе коленки, и это пробуждает в ней что-то. Шарлотта подаётся вперёд и бесцеремонно вылизывает, проникает в него языком, пока крепкий, высокий мужчина, которым она так восхищалась многие годы, чувственно, слегка удивлённо стонет. Маленькая, белая ложь — Шарлотта думает о том, что он мог подготовиться для неё, что он рассчитывал на это, что поэтому он хотел встретиться с ней вечером. Она несильно шлёпает его по бедру, продолжая толкаться внутрь него языком, и шлёпает его ещё раз, когда он просит ещё. Это своё «ещё» он тянет, почти как капризную команду, и Шарлотта чувствует, что хочет его отшлёпать, укусить. Она не ощущала подобного так давно, что словно бы теперь чувствует все эти желания заново. Бесконечная работа и путешествия не то, чтобы позволяли вступать в длительные отношения. В последний раз хоть какие-то действия в подобной плоскости происходили в Мондштадте с каким-то пьяным длинноволосым парнем, имени которого Шарлотта даже не помнит. Ризли слегка прогибается в пояснице, закусывает нижнюю губу, которая отчего-то начала дрожать, и жмурится. Шарлотта ловит малейшие изменения на его лице. Запустив руки между его бёдер, огибает изнывающий член, дёргает его шорты ниже. Обняв крепкие, мускулистые ноги, она командует, просто чтобы посмотреть на эффект: — Господин Ризли, не могли бы вы поработать своими руками усерднее? Ризли послушно разводит ягодицы чуть сильней в стороны. Шарлотта ощущает истомное, ноющее желание — она вновь принимается вылизывать, а, введя язык внутрь, утыкается носом в ложбинку чуть выше его зада, невольно горячо выдыхая, что Ризли встречает очередной крупной дрожью. Она теряет счёт времени из-за коротких, слабых и явно хорошо контролируемых полустонов мужчины. Она начинает осознавать, как устали её собственные ноги, только когда ставит одну из голых коленок на ледяную плитку. Это слегка отрезвляет — Шарлотта вдруг вспоминает, где они, и отрывается от блестящего от слюны, слегка припухшего от её бесконечных ласк сфинктера, смотрит в сторону двери. Она ведь не закрывала её на замок даже. — Никто не придёт, — он, может, хотел бы звучать как-то иначе, но в ушах Шарлотты звучит ноюще, умоляюще — пожалуйста, продолжай, пожалуйста, не останавливайся. — У меня ноги устали, — отпуская его, она кивает на лавку. — На колени. Пока он выпутывается из своих шорт, медленно двигаясь в указанном направлении, Шарлотта шлёпает его звонко ещё раз, не без удовольствия отмечая появляющийся на его бледной ягодице розовый след. Ризли от неожиданности спотыкается, и эта внезапная неуклюжесть кажется Шарлотте забавной — она хихикает. Он встаёт на колени, послушный, и оттого Шарлотта говорит: — Снимите пожалуйста футболку, господин Ризли. Я хочу посмотреть на вас целиком. Краснея ещё сильней, возбуждённый настолько, что с его члена падает капелька предэякулята, он её слушается. Его мощная, подкачанная грудь из футболки выпрыгивает, и теперь Шарлотта прекрасно видит красивые, розовые соски. Он в одних носках теперь. Шарлотта медленно проходит, усаживается позади него в той же вальяжной позе, в которой он сидел, пока Шарлотта брала интервью. Шарлотта шлёпает его, командует: — Мне так неудобно, господин Ризли. Ниже. Выпятив зад, он опускается руками, грудью на лавку. Рот Шарлотты наполняется слюной, и она знает ей отличное применение: бесцеремонно смяв пальцами мышцы, она вновь проникает в него языком, выбивает из Ризли удовлетворённый, низкий стон. В этот раз она добавляет несколько пальцев, каждый раз кончиками задевая желанную точку, но не надавливая на неё достаточно. Она преследует определённую цель, и она понимает, как близка к ней, когда Ризли начинает двигаться ей навстречу. — Господин Ризли, вы пытаетесь мне что-то сказать? — отстраняясь, она продолжает иметь его двумя пальцами, но лениво, почти останавливаясь. Он бормочет что-то в свою руку. — Что-что? Я вас не услышала. — Ты издеваешься, — это не то же самое, что он сказал в первый раз — Шарлотта почти уверена, что разобрала слово «недостаточно». — Да? А мне кажется, что единственный, кто здесь издевается, — и в этот раз она вводит в его влажный, покрасневший анус три пальца до самых костяшек, надавливает на простату безжалостно: раз, другой, третий, — это вы, господин Ризли. Он сжимается вокруг её пальцев, и, Шарлотта видит, изливается на лавку — изливается так обильно, словно терпел очень долго. Это всё, что было нужно — он придушенно, сдавленно стонет, дрожит, буквально падает, и Шарлотта невольно перехватывает его за талию, хотя это лишь утягивает её вслед за ним. Сквозь слои своей одежды она чувствует, какой он тёплый. Ощущает запах его кожи, запах его геля для душа; ощущает проходящую через его тело дрожь. Невольно покусывает, целует его между лопаток. Он опять что-то бормочет, но в этот раз Шарлотта не может разобрать и слова из-за стука крови в ушах и того, как сильно он, горячий и мягкий, сжимает её пальцы внутри себя. — Господин Ризли, вы осознаёте, как развратно выглядите сейчас? Ещё немного, и мне начнёт казаться, что вы пытаетесь меня соблазнить, — она вытягивается, чтоб прижаться губами к его пунцовому уху с серёжками, выдохнуть в него эти слова. Он ничего не говорит в ответ. Шарлотта догадывается по слегка расфокусировавшимся глазам, что он, вероятно, её даже не услышал. Шарлотта нехотя выпрямляется, поправляет упавшие на глаза розовые волосы, ищет взглядом, куда уронила свою перчатку. Её собственное возбуждение пульсирует, превращаясь в острую нужду, но она точно не сможет ничего сделать с этим до тех пор, пока не окажется дома, она знает это. — Да, — вдруг говорит он, привлекает к себе её внимание. Для кого-то столь грациозного и спортивного, он переворачивается на спину как-то слишком неловко. Шарлотта хочет спросить, что значит его «да», но он разводит ноги в стороны, согнув их в коленях, позволяя ей смотреть на своё эротичное, мускулистое тело. Он отворачивается в сторону, жмурится, пытается спрятать лицо ладонью, ужасно красный, вновь вспотевший, и произносит явно сквозь стыд: — Пожалуйста, ещё. Шарлотта словно бы слышит взрыв. Она не знает, что именно взрывается. Возможно, её терпение, потому что, выдохнув долгое, бессильно-раздражённое «айщ», она снимает и вторую перчатку, бросает её подальше, вводит в Ризли четыре пальца, тут же устанавливая быстрый, грубый ритм, второй рукой сжимая мягкие, крепкие грудные мышцы по очереди. — Если вы чего-то хотите, господин Ризли, то надо попросить, — она знает, что при каждом толчке пальцев попадает по его простате, специально давит на неё сильней, понимая, какой он чувствительный сейчас. Он прячет лицо в руках и стонет, за что получает шлепок по груди, задевающий затвердевший сосок. — И не смейте сдерживаться, — Шарлотта хмурится. — Я хочу вас слышать. Вновь сплюнув на пальцы, она вводит их в Ризли вновь. Его сфинктер, слегка припухший, растянутый, сжимается вокруг них, словно утягивая глубже внутрь, и у Шарлотты вырывается: — В вас мог бы поместиться и весь мой кулак, господин Ризли. — У тебя руки тонкие, — вдруг произносит он, и от того, как сильно он старается контролировать свой голос, Шарлотта хочет надавить на него сильней, щиплет его грудь, заставляя голос Ризли дрожать. — Не вижу никакой проблемы. — У меня две руки, — напоминает она, принимаясь массировать комок нервов глубоко внутри, заставляя Ризли издать несвойственный, высокий звук, больше напоминающий писк, вынуждающий его вновь спрятать лицо в ладонях, свести колени и подтянуть их к груди. Это происходит так быстро, и его реакция такая вкусная, что Шарлотта непроизвольно сильнее прижимается к лавке, пытаясь получить хотя бы капельку разрядки. — Господин Ризли, — она просит, и в этот раз чувствует нужду в своём собственном голосе. Её пальцы не прекращают двигаться внутри него, вторую руку она кладёт на его колено. Её интонация заставляет его, слегка одуревшего, таки посмотреть на неё этими потемневшими, слегка стеклянными глазами. — Можно вас поцеловать? Как будто бы это куда интимней того, что она делает с ним уже. Его большой член с покрасневшей головкой, и без того истекавший смазкой, измазанный в сперме, испачкавший низ его живота, заинтересованно дёргается, и Ризли отвечает не менее слабое, не менее нуждающееся: — Пожалуйста. Его румянец спускается даже на грудь. Шарлотта хочет уделить внимание и его красивым розовым соскам, но сейчас искусанные, покрасневшие губы, которые Ризли приоткрывает в ожидании — единственное, на что она может смотреть. Она целует его, погружая одновременно пальцы в него глубже, действуя ими резче. Ризли мычит, и Шарлотта углубляет поцелуй, сталкиваясь своим языком с его. Он на вкус — как чай с мятой. Он кладёт руку на её затылок, сжимает мягкие волосы, и Шарлотта не может отделаться от мысли, что так они больше похожи на возлюбленных, чем на случайный непонятный секс в раздевалке. Влажный, страстный, полный желания поцелуй чем-то напоминает борьбу, потому что Ризли целует её в ответ с не меньшим рвением, чем Шарлотта целует его. Чтобы получить преимущество, она вводит в него пальцы так глубоко, что входит в него половиной ладони, упираясь в костяшку большого пальца, заставляя его громко застонать, откинув голову: — Нечестно! — этот Ризли, звучащий отупело, разбито, возбуждённо, обиженно — он так сильно отличается от того, который смотрел на Шарлотту безэмоционально и отвечал «нет» и «никогда», что Шарлотта не может сдержать собственный довольный стон, чувствует себя ещё более возбуждённой, когда видит, что член Ризли реагирует на этот звук. — Это наказание за такие плохие ответы, вы ужасно справились, господин Ризли, я очень вами недовольна, — она, такая небольшая, всё равно нависает над ним, трахает его своими пальцами, прижимается своими бёдрами к его бёдрам, пока её розовые волосы спадают, почти касаясь его лица, после чего она опускается вниз, целует его глубоко, грубо, толкается в его рот языком в такт толчкам руки. К амплитуде движений пальцев она добавляет легкие движения бёдер, и Ризли вдруг в поцелуй не мычит — ноет, его «хн» звучит почти плачущим, пока он под ней выгибается, хватается одной рукой за лавку, второй — за собственный член, и двигает рукой быстро, проводит себя через очередной оргазм, сопровождающийся сильной дрожью и новыми, нескончаемыми стонами. Шарлотта, облизываясь, поднимается, и смотрит на открывающуюся картину, жадно впитывая чувственное, полное наслаждения выражение лица, мягкую, накачанную, розовеющую от смущения грудь, скользящую по члену широкую ладонь, и припухшую, влажную дырку, сжимающуюся вокруг её пальцев. Какое-то время спустя она выходит из него, вытирает влажные пальцы о его крепкое бедро. Усаживаясь, смотрит на его испачканное тело, на его вытраханное выражение лица — чистая рука невольно ползёт к собственным шортам, но она может лишь грубо потереть себя сквозь ткань в попытке хотя бы немного успокоиться. Дома её ждет долгая, долгая ванная, и она уже знает, что будет себе представлять. Теперь Шарлотта взаправду ищет свои белые перчатки. Поднимает головной убор с пола, отряхивает с него несуществующие пылинки. Она даёт Ризли отдышаться, а также размышляет, что ему сказать. С одной стороны, у неё в груди ноет. С другой — уже этого ей хватит на всю жизнь. Тот, в Мондштадте, тоже называл её другим именем. Шарлотта вполне себе способна на такие же поступки. — Что ж, господин Ризли, — поднимаясь, она на него не смотрит. — Если это и было вашим желанием — видимо, мы квиты. Начинает натягивать разбросанные было перчатки. В помещении как-то душно, пахнет сексом, Шарлотта чувствует неимоверное желание поскорее уйти, и, желательно, больше на него не глядя. Она обычная женщина. Если она ещё раз увидит это его выражение лица, то вряд ли сможет себя контролировать. — Почему ты перестала обо мне писать? — голос Ризли слегка выше прежнего. Он как будто эти слова не совсем говорит — почти выстанывает. Уставший, не способный подняться. Возможно, Шарлотте нужно его вытереть. До неё доходит смысл его слов. Шарлотта резко поднимает голову, смотрит ему в глаза. Он моргает медленно, и лежит всё так же, доступный, привлекательный, с влажноватой мокрой чёлкой и свисающими с лавки ногами, которые Шарлотте хочется кусать. И грудь его хочется кусать. Его просто в принципе хочется кусать. Шарлотта сглатывает, пытаясь понять, чего он от неё хочет: — О чём вы, господин- — Прекрати, — фрустрация, бессильное раздражение — Ризли закрывает лицо руками. — Хватит уже комедию ломать. Есть только одна вещь, о которой он может говорить. Шарлотта делает шаг назад. Она ощущает волну стыда, которая враз сводит всё её возбуждение на нет (или, скорее, снижает со ста до одного процента), и ей хочется пискнуть, развернуться и вылететь к чертям собачьим из этой раздевалки. Он её помнит. О, нет. Нет, нет, нет. Он её помнит. — Я думал, — он вдруг сглатывает, пытается сесть, но у него не получается. Ризли тихо, бессильно ругается, снова закрывает лицо руками, говорит глухо, — думал, ты нашла какого-то другого фигуриста. Ему теперь письма пишешь. Может, тому мелкому из Ли Юэ. Или тому красавчику из Снежной. Чёрт, — он трёт лицо руками, и только недавно сошедшая с его лица краснота возвращается, расцветает с новой силой. — Почему? Желание сбежать слабеет. Он такой уязвимый сейчас — во всех смыслах. Вымученно, отчаянно как-то добавляет: — Я думал, может, сам виноват. Надо было сказать спасибо или вроде того. За- за слова всякие. Письма твои эти дурацкие… с сердечками и прочим. Я, блять, реально не понимаю. Ты столько писала, какой я крутой и классный, как ты мной восхищаешься, какие у меня ноги красивые и как тебе их помять хочется, а потом просто, — он выдыхает долгое «а». Замолкает. Начнём по порядку. Возможно, Шарлотта слегка прибеднилась, когда сказала, что письма были просто фанатские. Иногда в них мелькали не столь цензурные слова. Честно говоря, именно из-за этого она не хотела бы возвращаться к воспоминаниям об этом — она чувствует за них стыд. Вторая важная вещь — Шарлотта стоит, как вкопанная, и переваривает им сказанное. Переваривает долго. Так долго, что он всё-таки находит в себе силы сесть, говорит что-то о том, что надо опять помыться, но не уверен, что прямо сейчас поднимется, руками обхватывает голову и упирается локтями в колени. Сидит к ней спиной. — Так, это, — Шарлотта сглатывает. В её горле сухо. Её слегка потряхивает, но она уже не уверена в причине. — Вам… То есть, тебе… Короче, тебе это нравилось? То, что я писала? И она звучит такой испуганной, что Ризли, со всё тем же вымученным выражением лица на неё оборачиваясь, выглядит так, словно её жалеет. Или винит в чём-то себя. — Я думал, что я особенный. Для тебя. Но ты перестала. Поэтому, — он отворачивается. — Откуда ты знал, что это я эти... что я письма пишу, — Шарлотта прислоняется у шкафчику, чтобы чувствовать хоть что-то реальное, потому что всё остальное кажется сплошной фантазией. Слишком хорошим влажным сном. — Ну а кто ещё мне напишет, что хочет положить меня на стол и сделать мне массаж задницы изнутри, — его голос снова звучит безэмоциональным, но Шарлотта видит только его спину и красные-красные уши, поэтому не верит этой интонации больше. Помолчав, он добавляет: — И мне сказала одноклассница, когда я её спросил, от кого это. Шарлотте хочется запоздало ударить себя по лицу. Но, с другой стороны — ей было шестнадцать. Что ещё можно ожидать от наивной девочки-подростка, которая не хотела слишком сильно смущать своего идола своими чувствами, но, тем не менее, испытывала потребность зачем-то без конца напоминать об их существовании. Медленно, на не слушающихся ногах, Шарлотта усаживается рядом. — И тебе это нравилось? — спрашивает осторожно, всё ещё не веря в то, что этот диалог происходит. Он опускает голову вниз. Шарлотте приходится заглянуть в его лицо. Оно не просто красное — у него глаза влажные. И это от стыда. Она понимает это, когда он говорит: — Почему я в Снежной выиграл, спрашиваешь? Смотрит на неё: злой, пунцовый, чуть не плачущий. Словно это её вина. Он очаровательный. Он привлекательный. Шарлотта хочет его сожрать.***
Стучат пишущие машинки — клац-клац-клац. Главред утирает слезу, заканчивая читать её работу, и вздыхает: — Так это история о любви! Ах, Шарлотта, какая же ты гениальная журналистка. Это просто прекрасно. — Спасибо. — Это будет лучшей статьёй, которую мы публиковали в последнее время! — он поднимается, слишком активно размахивает руками. — Подумать только: такой прекрасный фигурист, основной мотивацией которого была любовь! Ну разве это не заставляет тебя верить в лучшее в этом мире? — Да, точно. Он улыбается. Благодарно, но, Шарлотта знает, это не благодарность конкретно ей — просто благодарность за работу. Шарлотта, если честно, мечтает, чтобы им сменили главреда. — Так ты не узнала, кто это тайная леди? — Нет. Он слегка разочарован, но Шарлотту это мало волнует. Она выполнила основную работу: взяла интервью у фигуриста, который отказывался давать их в принципе. Шарлотта смотрит на часы. — Ну, ладно, — он оставит эту тему пока что. Шарлотта смотрит, как он откладывает бумаги, как списанный материал, и потирает руки. — На самом деле, тут появилась одна интересная наводка, — но, прежде, чем он успеет повесить это на неё, Шарлотта говорит: — Извините, но я хотела бы взять выходной. Добиться от Ризли всей этой информации было сложно. Я бы хотела отдохнуть денёк. Главред выглядит удивлённым — это не в её духе. Естественно. Шарлотта не скажет ему правду. Она ещё раз повторяет, как это было сложно — для пущей убедительности. Он не выглядит таким уж поверившим, но, всё же, тянет: — Ну, ладно… Тогда можешь отдохнуть. — Я свободна? Вряд ли какая-то новая наводка достанется кому-то другому — ей просто придётся подождать. Не дожидаясь ответа, Шарлотта прощается, собирается. Ещё только около пяти — она впервые за долгое время уходит с работы так рано. Она идёт мимо офиса «Развлечений», мимо «Шеф-повар» и «Поразительно!». Отовсюду слышно, как кипит работа. Шарлотта свободным, лёгким шагом идёт в сторону выхода. Толкая от себя красивую дверь с цветными стёклами, она выходит навстречу яркому закату, шуму оживлённой улицы, и вдыхает глубоко-глубоко свежий воздух. Поворачивает голову влево. Там, у стены, в каком-то другом спортивном костюме, не менее плотно обтягивающем тело, очках и знакомой бейсболке, стоит высокий, внушительный молодой мужчина. По торчащим во все стороны волосам и серёжкам чувствуется, какую красоту он пытается скрыть. Скрестивший на груди руки, её замечая, от стены отстраняется и приспускает очки. Шарлотте приходится подавить смешок: Ризли напоминает щенка, который наконец-таки дождался хозяйку, оставившую его снаружи продуктового. И это должно быть чем-то крутым, до дрожи в коленках и тихого «ах», но Шарлотта ощущает только желание сжать его щёки, зацеловать его лицо, когда, подходя ближе, он произносит серьёзно и коротко: — Йо. Шарлотта не выдерживает — улыбается. Тряхнув головой, отвечает: — Привет! У неё ещё будет сегодня время. И зацеловать его лицо, и сделать много чего другого.