До невозможного хаотичный

Лололошке снились яркие сны. Тёплые и обволакивающие, как кисель, или иногда - холодные и одинокие, и тогда по пробуждении хотелось обхватить себя за плечи и зарыться в одеяло ещё глубже. Чаще всего его сны казались насыщенными событиями, эмоциями, ощущениями. Он чувствовал горячий ветер на щеках, тоску, запах крови, и то, как почему-то очень похожие на его руки сжимают рукав его толстовки - и полёт спустя секунду пристального взгляда в своё же отражение. А ещё в его снах, больше чем чего бы то ни было, хватало странных знакомо-незнакомых людей. Ло запоминал все лица из своих снов, будто эти люди были кем-то важным. Лица были необычные и выразительные - сам бы он такие не выдумал. Говорят, во сне человек никогда не видит незнакомцев. Все новые лица - это те, что он хоть раз мог мельком встречать в жизни. Хотел бы Ло сказать, что уверен в том, что никогда не знал всех этих людей, но он не помнит. В том и главная загвоздка. И потому он цепляется за них ещё сильнее. Постепенно образы затираются, засыпаются, как песком, массой других мыслей и картин, и тогда Ло кажется, что он упускает что-то важное. Возможно, ответы на свои вопросы, возможно - что-то большее, вроде самого себя. Он мог жалеть о том, что нельзя сфотографировать или записать на видео свои сны. Как минимум это казалось досадным упущением. И то, что в широченную область его интересов не входило рисование, тоже. Возможно, из-за этого его и тянуло неосознанно к фотографии. А потом Лололошка познакомился с Престоном. Вопрос к нему у Ло назрел практически сразу. Так же, как и желание ухватиться за возможность сохранить образы из снов. — Престон? Могу ли я попросить о небольшом одолжении? Взять твои краски и холст. Один, небольшой. Мне хватит. В первую секунду после озвученной просьбы Престон уставился на Ло, неверяще моргая. В следующую секунду - уже приветливо улыбался. — О, так ты хочешь попробовать себя в нашем нелёгком ремесле? Так чего же мы ждём, пойдём! Когда они поднимаются по лестнице, Ло идёт чуть впереди и заходит так, словно приглашения ему не требуется. Художник оставляет эту странность неозвученной. В комнате Престона был привычный полумрак. Тот не включал свет днём, только если того не требовала постановка. А ещё стойкий запах масла, казавшийся странным для человека, не проводившего часы в художественной мастерской. — Ты хочешь попробовать рисунок с натуры? Я могу собрать тебе простую постановку или принести гипсовую фигуру, если хочешь. — Нет, я из головы… нарисую. — О, это замечательно. Пусть рисунок идёт от сердца, а не воплощает что-то из реальности. Знаешь, так даже лучше. Любопытно узнать, о чём думают люди вроде тебя. Очень… необычные. Престон улыбается немного неловко, как если бы сожалел о том, что не высказал мысль в полной форме из-за то ли неуместности, то ли нежелания быть непонятым. Он складывает ладони вместе, собираясь с мыслями, и не заставляет Ло долго ждать, положив один из небольших прямоугольных холстов на мольберт и подвинув его чуть ближе к окну. Можно сказать, что мольберт Престона был как раз для Лололошки - они почти одного роста, разве что счёт немного в пользу Престона, и Ло не приходится горбиться, когда он садится на высокий табурет перед холстом. Лололошка терпеливо наблюдал за тем, как Престон раскладывает перед ним кисточки, палитру, тюбики краски (Ло всё равно не отличал одни от других по названиям, так что акварель была для него не более, чем тюбиками - её Престон предложил в первую очередь), две банки с водой и серую, покрытую несмываемыми пятнами тряпочку. На неё он положил свои очки. — Мне лучше не стоять над душой? Парень кивает, и Престон отходит к дивану - “если нужна будет помощь, то зови”. Он осознаёт, что ближайшее время не сможет отвлечься на свои дела, пока он здесь. Лололошка вызывает смешанные чувства - любопытство к своей неординарной личности и необъяснимую тревогу в одном флаконе. Поэтому Престон просто смотрит - странно, но он чувствует, что в этом есть что-то абсурдно-неординарное. Ло никогда не рисовал - на своей памяти. Поэтому он не пытается следовать правилам анатомии, композиции, его едва ли волнуют пропорции. Он скован исключительно своей собственной задачей, и поэтому он берёт оранжевый для кожи, смешивая с коричневым. Ярко-синий для волос. Жёлтый с оранжевым берёт для деталей. Преподаватель искусств сказал бы, что это нелепо, но какому-нибудь футуристу понравилось бы отрицание форм и стремление к сути. Престон сидел на диване и молчал, стискивая обивку в пальцах, и чувствуя, как воздух в комнате становится ещё тяжелее в каком-то гнетущем понимании. В какой-то момент он не выдерживает, и когда Ло бросает одну кисть и берется за другую, он тщательно промывает их в воде, чтобы занять чем-то руки. Да и в конце концов, он согласился пожертвовать холстом, а не закупать заново всё что у него было. Ло поворачивается только мельком, и Престон, стоя у него за плечом, не выдерживает и бросает взгляд на холст. Жёсткие слова вроде "Знаешь, я думал, что ты знаешь, как рисовать, когда просил меня об этом", или "Лололошка, слушай, в каком ракурсе ты её изображаешь? Может, тебе помочь?" хотят вырваться наружу, но Престон молчит и одёргивает себя за подобные вопросы с подтоном агрессии, и даже не думает открыть рот, когда в голову приходит ещё один, кажется, куда более правильный - "Кто эта женщина и почему она настолько важна, что ты решил взяться за то, чего едва ли делал?" С каждой новой появляющейся деталью Ло всё чаще начинает вздыхать. Не так, словно он недоволен собой и своим рисунком, скорее из-за того, что просто-напросто не способен уловить все те черты, что сделали бы лицо на холсте узнаваемым, и неправильность его расстраивает. Престон перенимает его беспокойство, вдыхая горьковато-пряный воздух, но думает, что сейчас неуместно было бы даже похлопать того по плечу. По себе знает, что в такие моменты человека за холстом лучше не трогать. Когда на холсте вырисовывается лицо со всеми его составляющими, портрет обретает какую-то удивительную для своей несовершенности целостность. Краска стекает по влажной белой поверхности, смазывая черты девушки и делая её ещё более сюрреалистичной. Она отстранена от образа конкретного человека и не имеет портретности ровно настолько, чтобы можно было сравнить её с героиней давно забытого мифа, чьим описанием пренебрегли из-за того, что стоило оно гораздо меньше, чем сама её история. Общий силуэт лица обрамляли тёмно-синие волосы. Золотой и синий в них смешались, заставляя украшения выглядеть грязно-зеленоватыми, а кожа казалась неестественной из-за неудачно подобранного оттенка коричневого. Но глаза, на удивление, имели своё выражение. Престон не смог долго в них смотреть и перевёл взгляд обратно на творца. Лололошка откладывает кисть, и Престон не может взять её и начать отмывать. Он хотел поначалу, но то, как затвердели плечи Ло, когда тот отстранился и посмотрел на портрет. Это было страшнее, чем недовольно проделанной работой. Это было чем-то более глубоким, чего Престон не мог понять до конца, но было ясно, что об этом нельзя было спрашивать. Поэтому он просто молча собрал в охапку кисти, закинув их на грязное полотенце у раковины, закрыл все тюбики краски. Лакированная поверхность кистей кажется теплой и чуть влажной. Он не спрашивал, нужно ли всё убрать, потому что видел, что Ло не хотел больше притрагиваться к портрету. Если честно, Престон думал, что ему стоило бы сжечь или разорвать холст - не потому что изображённое не вписывается в его понятие об эстетике, вовсе нет. Его представление о прекрасном очень широко, и в какой-то мере портрет мог ему соответствовать. Он - как первое сказанное слово, как сделанный первый шаг. Или как развязка философской мысли, к которой человек шёл долгими годами. — Лололошка, забирай холст к себе, ладно? Мне нужно заняться делами. Престон слышит свой голос непривычно робким и невнятным. За свою маленькую ложь почему-то хочется извиниться. Не может же быть такого, что он боялся того, что Лололошка захочет возразить? Ло будто выходит из стазиса. Его плечи дёргаются от внезапно сказанных слов. Он оборачивается на Престона, и тогда их взгляды пересекаются. Престону хочется уйти как можно дальше от нахлынувшего на него ощущения того, что всё это время он сидел в одной комнате с неживым человеком. Эти полтора часа он был не свидетелем того, как Лололошка разочаровывается в своих навыках. Нет, Престон видел надлом, природу которого не смог бы уловить, как бы того ни хотелось. Он не хочет расспрашивать Лололошку, он не хочет видеть его глаза и его лицо прямо сейчас так же, как и взгляд женщины с портрета. — Я тогда пойду. — И... не забудь очки. Тихое "а, точно...", и Ло сгребает очки с высокой табуретки, что служила подставкой для красок, встаёт и цепляет пальцами край холста. Абсолютно прямой, на негнущихся ногах, почти как ожившая статуя или кукла, которой недостаёт шарниров в локтях и коленях, Лололошка шагает на выход, оставляя за собой стойкое ощущение того, что вернётся. Когда хлопает дверь корпуса, Престон выдыхает.