Бархатная бумага для розовых валентинок

У всех свои свидания; кто-то пару свою зовёт на прогулку по снежному парку, кто-то — на искристый каток, кто-то же зазывает в театры, покупая билеты в первый ряд. Кто-то дарит пышные букеты, кто-то тащит огромную коробку конфет. И они. Кажется, немного староваты для этого. Ну, Граф-то уж точно. Потому время вместе предпочитают проводить по-другому. Пусть, конечно, и знает старый вампир, что на деле-то господин Инференс — тот ещё сладкоежка. Но предлагают ему далеко не просто конфеты. Кусочек хорошего, дорого торта и звук постукивающей невольно о тарелку ложки. Инференс никогда не признается, что он любит сладкое и на самом деле с таким же удовольствием, с коим тянет табак, погонял бы в задумчивости по языку карамельку. Графу попытка скрыть такое безобидное пристрастие непонятна, но его не слишком то волнует, покуда сам человек с ним рядом; сухая ладонь ведёт по руке и потом аккуратно приобнимает, пока маска с лёгким стуком утыкается в макушку. Инференс наблюдает за тем, как пляшет в камине костёр. Им не нужны были слова, им не нужен был шум, хватало лишь самой компании друг друга. И забивая за щёку подальше тёплый корж, Инференс прижимается ближе, поправляя пушистый плед на плечах Графа. Когда-то подарил это безобразие и до сих пор было приятно, что старый вампир заворачивается в холода именно в него. Первое слово, что в голове при мысли о Графе возникало — уют, — вот его Инференс и искал в словах и подарках, что он своему возлюбленному приносил. Инференс то, что они не друзья уж просто, тоже долго отрицал, но в конце концов принял, что он нашёл что-то не только в чёрном-чёрном кофе, табаке и пончиках, составляя типичный образ детектива. — Что-то метёт и метёт, — вздыхает Граф, обнимая Инференса уже и второй, когтистой крупной рукой, и неловко расправляя крылья лишь для того, чтобы зацепиться и ими. Субедар цокает языком, потягиваясь к кружке чая, стоящей рядышком на столике. — Беспокоитесь, что дороги занесёт? — спрашивает он, прижимая губы к самому краю, но едва-едва отпивая — всё ещё горячо. В камине так громко ломается полено, издавая треск и высыпая вверх сноп искр. — Немного, — признаётся Граф, греясь всеми доступными ему способами: и в первую очередь об человека, что для него всегда был лучшим вариантом получить немножко тепла. Инференс неловко качает кружку, смотря, как золотистая жидкость качается и блестит в тусклом рыжем свете замка. Жуёт губу и потом усмехается, взвесив все за и против: — Ну, значит, задержусь у вас. Ничего страшного, как-нибудь справятся там без меня. На самом деле детектив в таком заявлении сомневался, но вряд ли без него там офис сожгут. Его работники, конечно, дурные, но не настолько же. Он хочет верить, по крайней мере. И Граф зарывается обратно носом в его макушку, сильнее к себе прижимая. Они могут просидеть так долго, потерявшись во времени, будто то — что капля мёда, падающая ровно в кружку чая. И Инференс вскоре оторвётся от своего кусочка торта, предпочитая сладкому угощению положить свою тёплую мозолистую ладонь поверх ладони Графа, поглаживая пальцами костяшки. За окном взаправду крупными белыми хлопьями нёсся снег и завывал ветер. В этот раз зима выдалась на славу — такие отдалённые места, как этот древний замок, вязли в сугробах. Но в этом отдалённом от цивилизации месте оттого и был какой-то свой особый уют. Опуститься в древнюю сказку… или, скорее, роман. Правда он не очень-то походил на то бульварное чтиво, что продавалось за бесценок. Спокойный и размеренный. Тёплый и мягкий. Такой, что Инференс мог аккуратно уложить голову на бок и прикрыть уставшие глаза, пока вампир перебирает его волосы и разглядывает пляску огней. Кожистые крылья ещё сильней сходятся впереди, а на них кладут плед, укрывая с собой и Инференса. Возможно, где-то в душе Графу и правда хочется, чтобы детектив задержался здесь чуть подольше.