У барной стойки

      — К черту это дерьмо, — рычит Галлагер, срывая с груди офицерский значок. — С меня хватит.       Железная пластинка, отброшенная резким движением, жалобно звенит, ударяясь об пол, но ему всё равно. Он устал, он чертовски устал, и ему совершенно необходимо выпить пару (десятков) бокалов виски прямо сейчас, иначе он сорвётся. Испытывать свои нервы на прочность не хочется, равно как и отстирывать брызги крови от белой одежды, да и терпеть ноющую боль в сбитых костяшках – дело не самое приятное. Мужчина тяжело вздыхает, потирая переносицу, проводит ладонью по трехдневной щетине, а затем без колебаний снимает жилет, оставаясь в мятой черной рубашке – подвернутые рукава обнажают старые шрамы на предплечьях – и бордовых брюках. Хмыкает, подцепляет пальцами ремни на бедре, но все же оставляет на месте, как и портупею на груди, как и черный ошейник с серебряным кольцом. К хуям всё, он идёт в бар, и ни один сучёныш не посмеет косо посмотреть на офицера из Гончих, если хочет остаться в живых.       В любимом заведении Галлагера на удивление пусто и тихо, заняты лишь несколько столов, а возле барной стойки и вовсе не обнаруживается никого, кроме знакомого бармена, с равнодушным лицом протирающего чистые бокалы, да девушки в чёрной юбке и наброшенном на плечи чёрным же плащом с жёлтым подкладом. Галлагер не видит её лица, но чувствует, как у него начинает тянуть под рёбрами.       — Туристка, да? — он бесцеремонно усаживается на соседний стул. Незнакомка даже плечом не поводит. И, чёрт, это даже не раздражает, наоборот — мужчина чувствует, как внутри тлеет огонёк интереса к молчаливой фигуре.       — Друг, налей-ка мне виски.       Бармен молча выполняет просьбу, и спустя несколько мгновений ладонь Галлагера, обтянутая беспалой кожаной перчаткой, обхватывает стакан с янтарной жидкостью. Пальцы барабанят по стеклу, взгляд сосредоточен на фигуре рядом, и в итоге девушка поднимает голову. Она смотрит прямо в глаза, не моргая, и офицеру кажется, что он растворяется в этом взгляде, плавится, как золото. Она изучает его, и он чувствует это кожей.       — Ты выглядишь хреново, — констатирует она, отбрасывая прядь серебряных волос с лица. — Пробовал спать? Говорят, помогает.       Галлагер скалится довольно, как собака, почуявшая след. Ему нравятся стальные нотки в её тягучем голосе, ему хочется выпить её до дна, но вместо этого он выпивает виски и знаком просит бармена повторить. Новый стакан, новый глоток, горло привычно обжигает терпким вкусом.       — А ты выглядишь слишком хорошо для человека, который сидит один в баре и хлещет коктейли. Что случилось, крошка?       — Назови меня так ещё раз, и я пересчитаю все твои зубы.       — Ого, да ты с характером, малыш…       Договорить он не успевает – молниеносным движением девушка впечатывает его лицом в барную стойку, и на губах растекается солёный горячий металл. Галлагер жадно собирает его языком, поднимается и улыбается девушке разбитыми губами. Она дёргает плечом, массирует запястье – вложила достаточно силы в один удар.       — Ты чертовски хороша.       — А ты чертовски похож на оживший труп, - парирует она.       Офицер кривит улыбку, смазывает красные капли с губы большим пальцем и прищуривается:       — И как много трупов ты видела?       — Больше, чем ты можешь представить.       Осознание смысла слов ударяет по голове не хуже бейсбольной биты. Галлагер замечает, как уголки губ девушки подрагивают, как она пытается удержать лицо, но каркас непробиваемости, обшитый гипсовой маской, трескается, и в глазах растекается печаль, в которой, кажется, можно захлебнуться, если не успеешь набрать достаточно воздуха в лёгкие перед тем, как волна накроет тебя. Он протягивает руку в неосознанном желании коснуться, почувствовать ладонью грубую ткань плаща и нежную кожу чужих запястий, но девушка отстраняется слишком быстро, и от этого боль за грудной клеткой расплёскивается неаккуратными кляксами.       — Ты…       — Стелла. Но ты можешь звать меня Безымянной, — она невесело усмехается и встаёт со стула, оставляя рядом с пустыми бокалами несколько помятых разноцветных купюр. — Это не важно. Важно лишь то, что тебе дорого. Сохрани то, что ценишь, и береги тех, кого любишь. С того света не возвращаются, Галлагер.       — Откуда ты знаешь моё имя?..       — Тс-с, — она прикладывает палец к губам. — Это не важно, помнишь?       Он кивает. А затем, поддавшись порыву, ловит девушку за руку, притягивает к себе и коротко, жадно целует. Она отвечает ему тем же и рвано выдыхает, прикусывая губу и слизывая вновь проступающую кровь. И, отстранившись, на секунду прижимается к небритой колючей щеке.       — Прощай. И если навсегда, то – навсегда прощай.       Галлагер смотрит, как она удаляется, смотрит на бледные ноги с желтеющими отметинами синяков, смотрит на серебряные волосы, смотрит, смотрит, смотрит так, словно никогда не увидит её больше, словно сейчас нужно запомнить весь её образ до малейших подробностей, выжечь под кожей и потом лелеять, как святое, как чудо, как сошедший с небес облик творца.       А потом он достаёт телефон и, усмехнувшись собственным мыслям, набирает короткое сообщение.       «Я её нашёл»