Она принадлежит Сатане

      Огромный, мрачный, пронизанный могильным холодом зал оглашают восхищённые возгласы, стоит только Мессиру спуститься со своей спутницей по гранитным ступеням. Сотни любопытных и заворожённых взглядов тотчас с жадностью впиваются в короля и королеву бала, что идут под руку к алтарю. Восхищённо всплеснув руками при виде Маргариты, Фагот неожиданно громко хлопает в ладоши, и через мгновение все голоса смолкают и в тронном зале воцаряется тишина. И в этой благоговейной, пронзительной — гробовой — тишине каждый вздох, что вырывается из груди, кажется непозволительно громким, непочтительным, даже кощунственным.       Маргарита ступает плавно, величаво, держа голову гордо поднятой. Как и подобает королеве. Скользя отрешённым, холодным взглядом по жутким, мертвенно бледным лицам гостей, она вслушивается в собственное дыхание — неровное, частое, громкое. Сердце колотится как безумное, и от расползающегося по телу — от груди и до кончиков пальцев — волнения становится дурно: голова кружится и всё плывёт перед глазами.       В этот самый момент Маргарита отчаянно нуждается в глотке свежего воздуха.       Ей хочется сорвать с шеи удавку, сбросить сковывающее тело одеяние, снять с головы громоздкий венец, что раскалённым обручем сжимает виски. Но она не может… Хотя бы потому, что шея Маргариты свободна от пут, по роскошному телу струится полупрозрачное невесомое платье, расшитое золотым узором, а огромная корона, что венчает её голову, оказывается легче венка из цветов. Она почти обнажена, и ничто не сковывает её движений, ничто не препятствует дыханию и не давит на горло. Кроме разве что леденящего душу страха и непозволительного, кощунственного благоговения.       Маргарита благоговеет перед величием, мощью и жестокостью Мессира. Она ненавидит его и восхищается им. Боится его до безумия и до безумия жаждет отдаться ему. Её пугает и манит та могущественная сила, та тёмная, порочная, всеобъемлющая страсть, которую он источает. Маргарите безумно хочется прикоснуться к ней, отдаться во власть её, наполниться ею в избытке. Она жаждет узнать, каково это — подчиниться безумию. И в то же время ей хочется убежать прочь. Забыть навсегда и о полёте над Москвой, и о роскошном бале, и о бесконечной веренице гостей — отпетых негодяев, убийц, насильников, палачей и доносчиков — обо всём. Но она не может — не имеет права.       Она — гостья самого Мессира. Она — ведьма, готовая на всё ради спасения любовника. Она — королева, предназначенная Сатане. И она исполнит всё, что пожелает её король. Исполнит покорно, без сомнений и колебаний, потому что будет не в силах противиться его воле.       Маргарита осознаёт это в тот самый момент, когда её надменный, преисполненный злого ликования взгляд встречается с испуганным и потерянным взглядом Майгеля. А уже в следующую секунду раздаётся выстрел и барон падает замертво. Тёмно-алая кровь, обильно сочась из дыры в груди, стекает, подобно ручейку, по узкому канальцу прямо в подставленную Фаготом чашу, наполняя её до краёв.       Мессир принимает череп из рук Фагота, расплываясь в надменной, жуткой улыбке. «Господа! Ваше здоровье!» — подняв чашу над головой, торжественно произносит он и, одарив присутствующих довольным, сияющим взглядом, делает глоток, смакуя каждую каплю.       — Пей, — неожиданно строго приказывает Воланд, поднося чашу к губам Маргариты.       От звука его голоса — стального, властного — по телу Маргариты пробегает дрожь. Не колеблясь ни мгновения, она устремляет на Мессира пронзительный, горящий взгляд. И от того, как он смотрит на неё, у Маргариты перехватывает дыхание. Пристально, чарующе, гордо, восхищённо — так, будто пытается загипнотизировать, подчинить своей воле, совратить. Так, будто во всём мире нет женщины величественнее, желаннее, сильнее, чем она.       В голове Маргариты тотчас проносится мысль: «Он видит во мне равную себе». И от этой неожиданной мысли лицо её озаряется улыбкой — ликующей, победной, почти что безумной.       Настоящее безумие — мрачное и извращённое — тотчас отражается в глазах Маргариты и отзывается злобным торжествующим оскалом на лице Воланда.       Ритуал не завершён, ещё нет, но он уже знает, что победил.       Он видит это в горящих недобрым, безумным блеском глазах Маргариты. Читает это в её тёмных, греховных мыслях. Ощущает в каждой капле её безграничной благоговейной покорности.       И совсем скоро эта сильная, гордая, опасная женщина, в чьих жилах течёт королевская кровь, будет принадлежать ему. Безраздельно и навечно.       Поднося чашу к губам Маргариты, Воланд заглядывает в её глаза: думает, что отыщет на дне их страх, беспокойство или же тень сомнения. Однако находит неожиданную решительность и страсть. Без колебаний и вопросов Маргарита делает жадный глоток из чаши, ни на мгновение не отрывая взгляда от бледного лица напротив, будто бросая вызов. И смелость её, граничащая с настоящим безумием, восхищает Воланда.       Слова Фагота о том, что в чаше вино, оказываются ложью, и Маргарите стоит невероятных усилий не скривить лицо от отвращения. Во рту остаётся гадкий металлический привкус, а в груди становится вдруг невыносимо тесно и горячо. А уже в следующее мгновение Маргарита чувствует, что теряет сознание. Голова идёт кругом, а картинка перед глазами утрачивает чёткость, превращаясь в тёмные бесформенные кляксы.       Земля уходит из-под ног, и Маргарита, боясь провалиться во тьму, рефлекторно тянется к Мессиру, как к единственной опоре. Однако рука её проходит сквозь него. Вновь и вновь. Как будто он — всего лишь мираж, злое наваждение, созданное воспалённым разумом. И лишь проникновенный и властный голос, его голос, что доносится до неё откуда-то издалека, убеждает её в обратном.       — Смелая, гордая женщина…       Эти слова, произнесённые Мессиром с неподдельным восхищением, — последнее, что слышит Маргарита прежде, чем проваливается во тьму. Всё, что происходит после, проносится перед глазами размытыми пятнами. Пропитанная злым ликованием улыбка Воланда, мертвенно бледные лица гостей, окрасившиеся в багровый гранитные стены, устланное цветами каменное ложе — всё это Маргарита видит как бы через мутное, покрытое паутиной мелких трещин стекло. Не яркие цельные образы, а лишь блёклые, неясные обрывки, что никак не могут выложиться в общую картину. Они проносятся перед глазами безумной каруселью, вызывая головокружение.       — Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю, — склонившись над Маргаритой, с холодным почтением произносит Гелла, осторожно касаясь её лица ладонью, — и там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья…       Маргарита изо всех сил пытается сосредоточить взгляд на вампирше, однако застлавшая глаза мутная пелена не позволяет осуществить задуманное. Язык намертво прилип к нёбу, и единственное, что срывается с губ, — тихое и невнятное мычание, на которое Гелла отвечает снисходительно-холодной полуулыбкой. А уже в следующее мгновение всё куда-то исчезает.       Тьма, беспроглядная, вязкая и холодная, с жадностью поглощает Маргариту. И когда она вновь открывает глаза, то видит перед собой лишь роскошный, расшитый золотой нитью чёрный балдахин, а рядом — ни души. Ни бесконечной вереницы бледных лиц мертвецов, прибывших на бал, ни дьявольской свиты, ни самого Мессира — никого.       Как будто не было никакого бала. Как будто всё это ей только приснилось.       В комнате, где она находится, тепло и совсем тихо, безлюдно. Маргарита лежит на широкой постели — неподвижная, холодная, как мрамор, и абсолютно нагая. Гладкий шёлк простыни приятно щекочет спину, вызывая волны мурашек по телу и блаженную улыбку на лице.       Размеренно и глубоко дыша, Маргарита скользит подёрнутым туманной дымкой взглядом по убранству комнаты, с трудом разглядывая предметы в полутьме. Странное ощущение не покидает её ни на секунду: несмотря на царящую в покоях гробовую тишину, Маргарита понимает, что она здесь не одна…       И в следующее мгновение, словно в подтверждение её догадки, до неё доносится снисходительный смешок, за которым следует мягкий шелест шагов.       — Моя королева… — вкрадчивым, заговорщическим шёпотом произносит Мессир, выходя из темноты.       Медленно, плавно ступая к ложу, подобно самому настоящему хищнику, он скользит восторженным и вместе с тем лукавым взглядом по распростёртому на нём женскому телу. На лице его — хищный, довольный оскал, а в глазах — ликование и обещание запретных удовольствий.       Болезненно худая, с бледной, почти алебастровой кожей, чёрными густыми волосами, падающими на острые ключицы, и опасным блеском в глазах, Маргарита так и манит взор. С неподдельным наслаждением рассматривает Воланд её прекрасное, застывшее в удивлении лицо, неспеша расстёгивая пуговицы на чёрной рубашке.       Приподнявшись на локтях, Маргарита глядит на него взволнованно и вместе с тем зачарованно. В выразительных глазах её Воланд читает нетерпение и страсть, и это вызывает на губах его довольную полуулыбку. Осознание того, что эта женщина действительно готова исполнить любое его желание, исполнить охотно, без колебаний, отзывается в нём тёмным, жестоким торжеством.       Он опускается на постель совсем рядом с Маргаритой, замечая, как учащается её дыхание, как взволнованно вздымается обнажённая грудь, увенчанная тёмно-розовыми жемчужинами сосков. Она ни на мгновение не отводит от него горящего взгляда, будто бы мысленно обращаясь к нему с мольбой: не мучить её напрасным ожиданием. И Мессир, откровенно наслаждаясь нетерпением женщины, неожиданно грубо сжимает пальцами её прекрасное бледное лицо, впиваясь жёстким, яростным поцелуем в тёплые и такие манящие губы.       Голова идёт кругом от избытка ощущений. Сперва опешив от неожиданности, Маргарита в каком-то необъяснимом отчаянии впивается пальцами в плечи Воланда, стискивая чёрную блестящую ткань. Она отвечает охотно, страстно, чувствуя острую, непреодолимую потребность в нём, — в его пронзительном, тяжёлом взгляде, пробирающем до костей, в уверенных и смелых прикосновениях, в жарких и властных поцелуях, наслаждение от которых граничит с болью. Но ещё больше Маргарита нуждается в той бесконечной потусторонней мощи, которую он излучает. Такой притягательной и такой пугающей одновременно.       Эта демоническая сила завораживает и подчиняет, не оставляя смертному ни единого шанса на спасение. Лишь раз ощутив на себе её влияние, человек становится околдован, одержим ею.       То же случилось с Маргаритой: познав безграничную мощь Мессира, она была не в состоянии отказаться от тех запретных даров, что, искушая, поднёс он ей. Так же, как была не в состоянии отказаться от него самого…       Навалившись на неё сверху, Воланд грубо вжимает её в матрас, окольцовывая тонкие запястья ладонями, — до боли, до красных пятен на коже. Его взгляд — цепкий, горящий диким возбуждением, — впивается в её лицо невидимым лезвием, отзываясь сладкой пульсацией между бёдер. Часто и громко дыша, Маргарита выгибается ему навстречу, шире раздвигая стройные ноги, позволяя ему прижаться плотнее.       В потемневших глазах напротив вспыхивает одобрение, которое уже в следующее мгновение сменяется лукавым, хищным блеском. Прижавшись губами к груди Маргариты, Воланд осторожно прикусывает, а затем жадно всасывает твёрдый сосок, скользя кончиком языка по ареоле. С женских губ тотчас срывается тихий вздох. Услышав его, Воланд криво ухмыляется.       Продолжая удерживать руки Маргариты над её головой, Воланд терзает ласками острую грудь: целует, посасывает, изредка позволяя себе кусать призывно торчащие пики сосков. И сладостные вздохи, что срываются с женских губ, ласкают его слух, подобно музыке, пробуждая в теле хорошо знакомое пламя желания.       Воланд прокладывает дорожку долгих влажных поцелуев от острых ключиц и до лунки пупка, дразняще скользит языком по выпирающим тазовым костям, оставляя на коже горячий след, принуждая Маргариту подаваться навстречу его алчным губам. Массируя пальцами чувствительные соски, он ласкает её языком, наслаждаясь тем, как она вздрагивает и покачивает бёдрами, сжимая ладонями простыни.       Удовольствие мощными вспышками пронзает тело, вырывая из груди несдержанные стоны. Словно в беспамятстве, Маргарита мотает головой из стороны в сторону, до крови прокусывая губу, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.       А Воланд всё терзает её откровенными, горячими ласками. Погружая язык внутрь, он нарочито медленно скользит вверх по чувствительным стенкам, чтобы затем приняться настойчиво, жадно посасывать набухшие от прилива крови складки, доводя Маргариту до беспамятства.       Он хочет, чтобы она поняла: ему нет равных на этом свете. Ни в чём. Он хочет, чтобы рядом с ним, — под ним — Маргарита навсегда забыла о своём несчастном Мастере. Он жаждет вытравить это имя из её головы, клещами вырвать каждое воспоминание о нём.       Он жаждет обладать Маргаритой безраздельно.       Здесь, в его покоях, есть только они — король и королева. И эта ночь ознаменует заключение их союза. Союза, закреплённого кровью и страстью.       Без труда высвободившись из оставшейся одежды, Воланд вновь припадает к губам Маргариты — алчно и грубо. Поцелуй пропитан её запахом и вкусом, однако это не вызывает в ней отвращения, наоборот, возбуждает. Жадно, отчаянно отвечая на поцелуй, Маргарита прижимается грудью к груди Воланда. Обвивая руками его плечи, она вдыхает насыщенный и слегка терпковатый аромат одеколона и блаженно прикрывает глаза, откидывая голову назад.       Когда он наконец входит в неё, — уверенно, до конца — Маргарита закатывает глаза от наслаждения и, несильно прикусив губу, проводит по ней языком. Каждое движение Мессира, каждый глубокий, несдержанный толчок, вырывает из груди её выразительный, сладостный стон, заставляет её подаваться ему навстречу. Держа бёдра Маргариты на весу, Воланд вновь и вновь врывается в её тесную горячую глубину, с упоением наблюдая за тем, как прекрасное лицо искажается гримасой чистого наслаждения.       Маргарита так покорно подаётся бёдрами навстречу его толчкам, раскрываясь перед ним, желая почувствовать его как можно глубже в себе, так сладостно вздыхает в ответ на его откровенные прикосновения, что это не может не восхищать. Ни скованности, ни стеснения, ни сомнений, ни угрызений совести — вот она, истинная ведьма, безумная настолько же, насколько и прекрасная.       Сам Воланд кажется на удивление холодным и сосредоточенным и в этот самый момент напоминает скорее любопытного наблюдателя, проводящего странный эксперимент, нежели пылкого, охваченного страстью любовника. Он не стонет и не закатывает глаза, наоборот, смотрит пристально, даже жадно, на лежащую под ним женщину, будто пытаясь в малейших подробностях запомнить выражение её лица. И лишь шумное сбившееся дыхание даёт понять, что он получает удовольствие от происходящего.       — Марго… моя королева, — жарко шепчет Воланд в губы женщины и в следующее мгновение впивается в них уверенным, страстным поцелуем. И Маргарите так хочется закричать в ответ: «Да, Мессир, я — ваша! Отныне и во веки веков!»       Сжимая в ладони чёрные локоны, Воланд отбрасывает её голову назад, открывая себе доступ к бледной шее, и, не колеблясь ни секунды, прижимается губами к горячей солёной коже, облизывая и посасывая её в том месте, где пульсирует вена. И Маргарита, задыхаясь от избытка ощущений, прижимается к нему сильнее, скользя вспотевшими ладонями вверх-вниз по бледной спине, пробегая пальцами вдоль выпирающих позвонков. Удовольствие становится острым, почти невыносимым, и Маргарита понимает, что близка к кульминации…       И когда это происходит, из груди её вырывается несдержанный крик и она, отчаянно, с силой сжав бёдрами бока Мессира, впивается ногтями ему в спину, чувствуя, как он горячо и часто дышит ей в шею.        И уже после, лёжа в его объятиях, Маргарита неожиданно для себя осознаёт, что никогда и ни с кем не испытывала ничего подобного. Никогда ей не было так хорошо, как сейчас… И эта странная и в высшей степени непозволительная мысль ужасает её.       Никогда и ни с кем? Но как же… Мастер? Неужто он — всего лишь развлечение, попытка разбавить серые, унылые будни новыми красками? Неужто отношения с ним были ошибкой, допущенной от скуки и по душевной слабости?       Неужто всё, что связывало их, было не взаправду?.. Так, увлекательная игра, во время которой каждый из них мог почувствовать себя кем-то другим. Он — непризнанным гением. Она — капризной и властной музой, вдохновляющей его на сотворение шедевра.       И Маргарита с ужасом осознаёт, что так и есть. Она никогда не любила Мастера по-настоящему. Всё, чего ей хотелось, — это быть музой для отчаявшегося, сломленного, брошенного всеми творца.       Страдая от серости и пустоты собственного существования, Маргарита вцепилась обеими руками в того, кто был так же несчастен и одинок, как она. И единственное, что связывало их, — недописанная рукопись, которая была для неё ценнее, нежели бесконечная любовь Мастера.       Но самое ужасное — то, что теперь, осознав это, она не чувствует ни капли стыда и раскаяния. Маргарита не жалеет о случившемся, так же, как не жалеет о том, что предпочла свету непроглядную адскую тьму. И её не пугает мысль о том, что душу она, не задумываясь, продала Сатане. Нет, ничто из этого не тревожит Маргариту, не нарушает её холодного спокойствия.       Она сделала выбор, так же, как и Мастер. И выбрала она не его.       — Итак, Марго, — сцепив пальцы на подбородке женщины, лукавым шёпотом произносит Воланд, заглядывая в её глаза, — за роль моей королевы чего вы желаете?       Ему уже известно, что выберет Маргарита. Воланд знал это ещё до того, как заветные слова слетели с её искусанных губ. Её мысли, потаённые желания, тёмные страсти — как на ладони. И всё-таки он не может отказать себе в удовольствии выпытать у неё признание. Он хочет, чтобы она признала, что нуждается в нём, как в воздухе, что отныне и навсегда он — её господин. И когда Маргарита спустя бесконечно долгие секунды молчания озвучивает своё желание, губы его расплываются в довольной, торжествующей улыбке.       — Я принадлежу вам, Мессир, и я хочу всегда быть подле вас… Это единственное моё желание, — с неожиданным жаром произносит Маргарита, не в силах отвести заворожённого, восхищённого взгляда от лица Воланда.       — Будет исполнено, моя королева, — расплывшись в недоброй, змеиной улыбке, отвечает Воланд и, наклонившись к Маргарите, с жаром целует её в губы. И она отвечает, отчаянно и жадно, не понимая, что в поцелуе этом — её спасение и погибель.       И этот насквозь пропитанный отчаяньем и ложью поцелуй становится для Маргариты смертным приговором…