Аристократические страсти

Баварская государственная опера — была и является, любимым местом четы Менгеле-Энгель. Специально для королевско-графского дома была выделена ложа, больше похожая на балкон Графинь Вишен из одноименного советского мультфильма "Чиполлино". Балдахин из красного шелка раздвинут направо и налево, а сверху он увенчан гербом клана Энгель: величественный белый орёл с серебряными перьями, голову которого украсила корона — символ власти. Сам орёл изображён на фоне железного щита. Эта ложа помнит всё: пары соединялись и расставались, помнит и смех и горе, помнит она жаркие поцелуи и злые слова. Ложа помнит всё до мелочей. И Амуры, что украшали стены, застыв в разнообразных позах, были немыми свидетелями всех сцен, происходящих в "королевском" месте душевного отдыха. Эти стены помнили и один случай, произошедший вечером, в декабре, 1955 года.

***

Приятная, волнующая музыка, словно морская волна прибоя, расползалась по затихшему залу, вливаясь в уши людей, будто нектар. Актеры плавно двигались по сцене, громко, страстно, со всей душой, озвучивая диалоги в рифму. Музыка и опера — вот что по-настоящему лечит человеческую душу, заставляя забыться. Сегодня, была опера Гуно "Ромео и Джульетта", состоящая из пяти действий. Супруги Менгеле уже расположились в своём законном бенуаре и смотрят на сцену: Ромео в последний раз, под покровом ночи, встречается с Джульеттой, и сообщает ей о том, что должен покинуть Верону. Всё-таки Шарль Гуно постарался на славу. Да и Уильям Шекспир — гений своего дела: так чётко, волнительно, изобразить несчастную, обреченную любовь, с вечной разлукой, мало кому удалось. — Ах, бедная Джульетта... — Вздыхает кто-то из зала, мельком глянув на ложу номер семь. Печальные глаза ничего не могут различить, и этот кто-то сдаётся: не увидеть ему сегодня легендарных супругов. Достаточно странный дуэт: сын Ангела Смерти и дочь Лжеца. И что они только нашли друг в друге? Ай, Бог им судья, это не его дело. На бархатных креслах, почти что под самым потолком, в интимных потёмках и прохладном воздухе, сидят молодые супруги Менгеле. Взгляды их устремлёны в зал, следя за каждым действием персонажей. Оба они в состоянии душевного покоя и умиротворенности. Голова занята философскими размышлениями, на языке ощущается пряная сладость. Мышцы сковывает усталость. В сон клонило от спокойного света, что лился из золотых люстр, от празднества красок и вообще тоскливой атмосферы. Сонливость прогоняла музыка. Именно она могла в трудный час сдуть всю печаль с сердца, и залечить растравленные раны. Пауль, устав смотреть в одно место, переводит взгляд на Хедвигу: она так увлечена происходящим на сцене, что ничего вокруг себя не замечает. Глаза скользят по белому подолу платья, золотому пояску, что обтягивал её осиную талию, худым рукам в полупрозрачных перчатках, задерживаются на короне из русых волос, и персиковых губах... Она была так прекрасна, что хирургу захотелось к ней прикоснуться. Желание было ярким, и уже ничто не занимало голову Пауля. Хедвига Геббельс сегодня была особенно прекрасна. Вроде бы ничего в ней внешне особенного нет, кроме родинки под глазом, которая делала дочь Рейхсминистра только прекраснее. Но Хедвига Геббельс - особенная. Особенная для Пауля Менгеле. В голове Менгеле, созрела мысль, которой он сам удивился, но отказывать себе не стал: он оглядывается, но никто на них не смотрит. Отлично. А как удивилась сама Хедвига, когда ощутила у себя на сокровенном чьи-то длинные, музыкальные пальцы. Она с недоумением смотрит на супруга: он продолжает непринуждённо наблюдать за пьесой, поглаживая супругу через ткань белья. — Пауль?... Менгеле ничего не отвечает. Врач будто не слышит её, и, будто случайно, он отодвигает полоску ткани в сторону. Пальцы аристократа резко становятся влажными, и чувствительные кончики холодеют от жара нутра супруги. — Я так и думал, — будто одними губами говорит он, одаривая супругу взглядом, полным первобытного желания, с извечно задорной искрой. Ландграф хотел взять Хедвигу здесь и сейчас, но этикет и заложенная мораль ещё с детства не давали ему это сделать, что сильно злило Пауля Йозефа. Внешне молодой человек был совершенно спокоен, будто ничего такого и не происходило. Хедвига молчит, выжидая, что её любимый на этот раз задумал, догадываясь об его замыслах. И, она правильно всё поняла: хирург входит в неё. Пока что, только пальцами. Но ничего, у них ещё целая ночь впереди. Она закусывает губы, жмуриться, теряя нить происходящего в одно мгновение. Нет, девственницей она не была, но она не рожала, поэтому была ещё очень чувствительна, да и секс с Паулем был очень редким, из-за загрузки на работе. — Тише. Я быстро. Она чувствует огненное дыхание на своей коже, и сталкивается взглядами с мужем. У того будто горели глаза в потёмках ложи. Словно раскалённое золото, или лимонный сад... — Ты такая красивая... Я благодарен небесам, что ты одарила меня счастьем, быть с тобой. Менгеле начал ворковать ей на ухо, делая комплименты, говоря какая она красивая, пока пальцы ритмично двигались в лоне Хедвиги. Молодых людей могли заметить, услышать, но судьба им благоволила, и музыка со словами ряженых Ромео и Джульетты будто стали громче, заглушая любой звук. Джульетта вскрикивает, поднимая руки к небу. Фрау Менгеле приложившись лбом к плечу Пауля, будто обиженный ребёнок, тихо стонала ему в пиджак, разбавляя натянутую тишину королевской ложи. Деревянный Амур, украшающий собой одну из деревянных стен, наблюдал за влюблёнными, натянув лук и стрелу, встав на одну ножку. И стрела попала точно в цель! — Любовь моя... Дыхание окончательно сбилось, превратившись в хрип, а потом и тихий стон финального экстаза. Предпоследняя нота. Джульетта умирает, пронзив свою грудь клинком. Жар возбуждения, резко, невероятно чувствительно, перешёл в талую тяжесть, и дочь Геббельс выгибается, хватаясь рукой за подлокотник кресла. Перед глазами — фиолетовые нули, в голове — звон. Она дрожит, будто на морозе. Холод стал лучше ощущаться, в момент в горле пересохло. Оргазм был настолько ярким, что ввёл в странное состояние, будто в транс. Аристократ улыбается, убирает руку и целует любимую за ушком. Хедвига в полубреду ощущает его ладони у себя на щеках: — Продолжим дома.