Любовь — самое сильное чувство. И самое ужасное на свете.
***
Разбитые люди тонут в серости, тают дымом сигарет, рисуя в глазах лишь свои пьяные тени. Алкоголь помогает не думать, пускай и лишь несколько часов. Хао выбирает страдать утром в два раза больше, но на одну ночь заглушить крики птиц в голове. Двадцать непрочитанных сообщений на телефоне уже не давят на плечи, лишь откликаются скорбью в потёмках нутра, ведь Джиун искренне интересуется, где он сейчас и с кем. Коробка стен комнаты темнеет всё больше, наполняясь синевой и блевотным цветом постоянного курева. Люди вокруг смеются и что-то обсуждают, пока фоновый шум создаётся лишь звоном бокалов и бутылок. Хао не верит, что у такого, как он, может быть столько близких вокруг. Это всё заслуга лжи и молчания. Рики и Сяотин курят одну сигарету на двоих, ведь они бросают. Куанджуй неприятно хихикает от того, что говорит ему Фума. Тэрэ пристально смотрит на них и молчит, останавливая взгляд на Хао, — внутреннее чутьё кричит о неладном. Хао улыбается ему и приобнимает парня за плечи. День, когда мир разрушился.***
Чат «Оружейная».
f2: 22:12 Нико Нико Нико ни Никулушка Коля Мой ты красивый Нежный ej_ft_nikonikoniiiii: 22:12 Не балуй его Даже я так его не называю weno: 22:13 КАКОЙ КОЛЯ f2: 22:13 :) У тебя есть завтра окошко? weno: 22:13 Не прошло и полугода… 100days: 22:14 На тебе скоро не останется белого участка Юнджин так нравятся чёрные? wwwwwwwwoo: 22:14 Фу Мэтью Что это за расизм weno: 22:15 Есть в 5 вечера Если там что-то мелкое А не как в прошлый раз блять f2: 22:15 Мой ты хороший Там малипуська вообще Работы на 15 минут weno: 22:16 Хорошо… ej_ft_nikonikoniiiii: 22:16 Какого хрена вообще Ханбин-хён попал в наш рабочий чат? wwwwwwwwoo: 22:17 Сам не знаю… 100days: 22:17 Через постель wwwwwwwwoo: 22:17 Фу f2: 22:18 Фу***
На часах половина второго ночи, Хао звонит Джиуну в ванной и извиняется. Ким слишком понимающий и слишком влюблённый, чтобы сказать ему то, что думает на самом деле. Любовь Джиуна слишком искренняя. Она цветёт, прорастает в жилах, словно дерево, которое Хао уже давно срубил. Чжан тоже его любил, ровно до одной встречи взглядом с другим. Красивая история, которую Хао не может прекратить уже год. Моральные принципы разбиваются о полные чувств глаза. Чжан пытается оправдаться тем, что Ким ему нравится. Только эта любовь подкрепляется лишь распутством, стандартной животной потребностью. Если бы Хао мог выбирать, он бы предпочёл разбиваться насмерть сразу после каждого раза, когда Джиун берёт его на любой из поверхностей этой самой квартиры. Хао любит другого, пока трахается с Джиуном. Хао любит другого, пока кончает от ласк Джиуна. Хао любит другого, пока Джиун заботится о нём, раскрывает всю душу перед ним и умирает лишь от одного взгляда Чжана. Хао любил его. Возможно, не настолько сильно, но любил. Хотел узнать о Джиуне всё, хотел рассказать ему всё о себе. Первые сто дней были сказкой, пока Хао не увидел Ханбина, пришедшего в салон Джиуна бить двадцатую татуировку. Пока Хао не услышал его громкий голос, пока Хао не увидел, как Ханбин улыбается. Влюбиться в лучшего друга своего парня — самое мерзкое, что мог совершить Чжан. Хотя, нет. Самое мерзкое то, что он не расстался с Джиуном сразу, когда осознал это. Ханбин курил на балконе и пьяно рассказывал ему о благородных газах, которые реагируют с другими веществами только в экстремальных ситуациях. Джиун в это время был в соседней комнате и напивался с друзьями, не думая о том, что после этого разговора с Ханбином Хао станет его смертельным врагом. Его личной опасностью, что остаётся рядом и тихо убивает, убивая при этом и себя самого. Чжан смотрел на ленивые губы Сона и мечтал попробовать их на вкус. Мечтал о его руках на своей талии, но заслуживал лишь на шее. Ханбину нравятся девушки. Хао не девушка. Ханбин целовал Юнджин, водил ладонями по её бёдрам, не стесняясь никого вокруг; спрашивал у Хао, что лучше подарить ей на день рождения; советовался с Джиуном по поводу отношений, и Ким, разумеется, потом рассказывал об этом своему парню. Хао стоял под струёй кипятка, пытаясь заглушить рыдания шумом душа. Однако они всё равно отражались от стен, заставляя своего владельца разбивать колени о кафель. Хао не изменял Джиуну, он изменял себе. Чжан давит свои чувства, говоря Джиуну о любви. Он счастлив осознавать, что он может позвонить ему, может прийти, может гулять с ним вечером, может стонать от его члена сколько душе угодно. Но он хочет умереть на коленях Ханбина и умолять вернуть его сердце назад, чтобы вновь отдать его в руки Кима. Хао нуждается в том, чтобы его любили — предыдущие отношения дали понять, что выбирать «любить» всегда бесполезно. Однако он не знал, что позволять любить себя ничем не лучше. Хао боялся, что Джиун поступит с ним так же, как поступил Кога пару лет назад. Теперь же он может только мечтать о том, что Ким изменит ему первый. Но это безнадёжно. Джиуна не смущает, что его когда-то ревнивый парень перестал закатывать истерики, перестал волноваться о мнимых связях на стороне и «слишком близких» отношениях с друзьями. Он считает, что Хао просто вырос. Стал мудрее, начал доверять ему… Моё солнце, я просто люблю другого. Чувства подступают к горлу и выливаются в унитаз вместе с не впитавшимся в кровь алкоголем. Хао смотрит на себя в зеркало и хочет разбить своё лицо. Рука слабо бьёт по отражению, которое сплавляется с раздробленной действительностью. Чувство декорации не покидает никогда, потому что судьба не может быть жестокой настолько. Хао шатает, он опирается о стену в коридоре и смотрит, смотрит, смотрит. На дворе давно гуляет ночь, город спит вместе с его друзьями. В зале он встречает лишь Фуму, что докуривает последнюю ашку Сяотин и пристально следит за всеми движениями Хао. Так безбожно похож на Джиуна. Повадки, телосложение, преданность. Чжан садится рядом с ним и откидывается на спинку дивана. Старший повторяет его действие. — Давно ребята спать ушли? — Когда ты пошёл звонить Джиуну. Всё нормально? — Конечно. Конечно же нет.***
Рассвет сгорает на ресницах, выжигая из парня весь сон. Хао просыпается в своей кровати, обнажённый и грязный. Фумы нет рядом, но запах его парфюма на подушке напоминает о грехе. Брат с сестрой шумят за стенами, ругаются и веселятся. Хао понимает, что его мир навсегда разрушен. Измена — смерть, ей не важны обстоятельства, для неё нет оправдания. Теперь он ничем не лучше своего бывшего. Черноту души смыть невозможно. Жалкое подобие того Хао, которым парень являлся когда-то. Вода стекает по тонким веткам кипариса, которые набивал ему Джиун, — обжигает получше раскалённого железа. Тысячи извинений не хватит. Смерти не хватит. Джиун заслуживает вселенную, а не человеческую гниль в виде симпатичного лица неверности. Хао же стал ему лодочником — тяжёлым испытанием, символом жизни и смерти. Парень подхватывает телефон и пишет Джиуну, что сейчас приедет. Струны скрипки манят желанием вспороть горло. Ангелы плачут от её игры. Быть любимым не вышло.***
Чат «вэйперы — долбаёбы».
xiao: 13:28 Я стесняюсь спросить Хао ты куда умотал riri: 13:28 Цзецзе злится, что ты меня с похмельем на неё скинул violence: 13:28 Я скоро вернусь xiao: 13:29 Скоро это когда примерно Он меня задолбал riri: 13:29 Я твой брат, тебе с этим всю жизнь жить xiao: 13:29 Ты и его брат тоже riri: 13:30 Гэгэ приёмный violence: 13:30 Мозги не ебите xiao: 13:30 Хорошо ваше высочество уехавшее потрахаться riri: 13:31 Как пошло И как правдиво xiao: 13:31 :) Я кстати не поняла кто ночью стонал Только не говори, что вы с Тэрэ… riri: 13:32 Ёбнулась? xiao: 13:32 А кто блять тогда Тэрэ с Куандждуем? Я быстрее стану гетеро, чем эти двое ну… riri: 13:32 Пиздец Лучше просто не думай об этом***
Губы Хао подрагивают в неуверенности и жалости, но он выдает всё, как на духу. Не пытается оправдаться или как-то смягчить свой грех глупыми бессмыслицами. Единственный луч в тёмном царстве ломает рёбра. Ким не плачет, хотя хочет. Он не кричит, хотя хочет. Лишь молчит, смотря на красивое лицо, и понимает, что любит даже сейчас. Я очень, очень люблю тебя. Я обещаю, любимый, я правда безумно люблю тебя. Скрежет стула разрывает нутро, крошит душу на мелкие осколки. Хао понимает, что он лишь ебаная трата времени. Вытраханная, заляпаная грязью и спермой. Не подобие хорошего парня, просто жалкий кусок гнили, цветущей краснотой ликориса. Того самого рисунка, что бил Ханбин в их первую встречу. Чжан не знал, что нравится Фуме. Он не думал, когда трогал его член в забвении и будто по привычке тонул в ласках сильного тела, топя свою безграничную печаль. За одну ночь он разбил сразу три сердца. Наверное, это можно назвать настоящим талантом. Судьба ранит не спроста, приподнося лишь миллиард жизненных уроков. Но Хао до последнего пытался отрицать, что по её воле на голове старшего вырастут рога. Глаза Джиуна — чёрные дыры, заполняющиеся неподдельным отчаянием. Губы не двигаются, но костяшки пальцев подрагивают, разоблачая вечное напускное спокойствие. Хао научился читать его, даже несмотря на то, что не стремился. Ким всегда такой «сильный» перед ним, хотя на деле — сверхновая, готовая взорваться в любую секунду, поглотив своим огнём весь мир. Типичная синева квартиры старшего заливается ужасно-фиолетовым. Цвет Джиуна — прекрасного, но ядовитого цветка, что вянет в руках Чжана в эту самую минуту. — Ты вообще любил меня? Хао мешкает, сдвигает брови и смотрит прямо в глаза. — Любил. Давно, но любил. Джиун в его взгляде видит ничто иное, как собственную смерть.***
Фтор — ядовитый газ, бесцветный, с резким запахом. Самый электроотрицательный элемент, настолько активный, что вступает в реакции даже с теми веществами, что обычно не реагируют ни с чем. Ханбин морщится от боли, даже несмотря на то, что это его двадцать первая татуировка. Он понял, что его болевой порог слишком низок ещё давно в детстве, когда каждое падение во время танцев доводило до слёз. Сейчас же боль лишь притупляет чувства, которых в парне всё время слишком много. — Хён, дай ашку, — бубнит Исянь, выводя под ухом Ханбина тонкую букву «F» с маленькой двойкой снизу. — Дебил, ты работаешь, — серьёзно отвечает Ким, и сам затягивается. Всё, чем он занимается весь этот рабочий день в собственном тату-салоне — это курит без продыху, наполняя весь кабинет Николаса густыми парами с разными запахами. И листает телефон, грустным взглядом очерчивая фигуры. — Не бурчи, это ж не какой-то клиент, а всего-то Ханбин. — Не отпугивай своих постоянных клиентов. Исянь — мастер по тонкой графике, исписавший Сону всё тело. Начиная линиями разломов на груди и россыпью звёзд на ногах, и заканчивая ликорисом на всё предплечие — единственной красной татуировкой среди чёрной краски. Ханбин, конечно, его постоянный клиент, но в первую очередь они именно друзья. — Ну ты чего бузишь, хён? С Хао поссорились? — Сон чувствует, как Николас затягивает рисунок заживляющей плёнкой и хлопает его по бедру. — Расстались. — Чего? — Ван практически падает со стула. — Он мне изменил. Молчание. Ханбин сводит брови, водя взглядом по скорченному скорбью лицу старшего, и не понимает ничего. Однако выдаёт лишь: — Вот ведь шлюха.