Зовите экзорциста!

Избегая толпы фанатов и одноклассников, Феликс на буксире тащил Маринетт в любой свободной кабинет. Когда тот был найден, он отпустил девушку, запер дверь, и Дюпен-Чен рассыпалась в извинениях: — Мне не с-стоило с тобой так поступать… Феликс пустил короткий смешок. Она винит себя, будто он невинная школьница с бантиками, которую зажали в коридоре. — Я же не сделала тебе больно? Просто толпа так кричала… и я решила, что если не поцеловать, то будет хуже. — Всё нормально, — Феликс сдержал колкость. Маринетт горела от стыда, ощущая, как кожа на руках и лице буквально плавится. Права была Хлоя: она потеряла голову, поверив в себя. Вся эта игра на чувствах и для публики выходила из-под контроля. Когда она была такой дерзкой? Когда целовала акуматизированного Нуара? Но тогда и в мыслях не было так терзать его рот, как она делала это с Феликсом. «Он просто очень красивый. А у меня шалят гормоны» — Маринетт от одной этой мысли начинала потеть. Агрест смотрел в окно, прокручивая возможные варианты развития событий. Целоваться как в последний раз эта маленькая вредина умела. А вот когда дело дошло до главного, она перепугалась. Может, стоило продолжить начатое? У нее ведь не настолько выбит мозг, чтобы она отдалась ему на одной из парт? Маринетт обязана его оттолкнуть, обозвав озабоченным, и наконец отказаться от своего плана по его обольщению. И Дюпен-Чен сбежит в закат, Хлоя выиграет, а его перестанут женить на школьницах. С другой стороны, если Маринетт сейчас врежет ему по яйцам, никакой недели отношений не будет, и это вызовет вопросы у родителей. И у семейного уролога. Феликса раздирали противотечения. Но самым страшным было то, что Маринетт стала распускать свои хвостики, которые растрепались в танце, и теперь ее изящная шея открывалась ему во всей красе. «Может, мы снова как-то выкрутимся и соврем, а родители ничего не заподозрят и спокойно примут факт разрыва?» Феликсу становилось очень плохо от непонимания самого себя, что случалось с ним за последние годы впервые. Если соединить все события в нелогическую цепочку, то он хочет поцеловать и обнять девушку, от которой точно получит по лицу (и не только по нему), зато разгромит ее план, но подставит себя перед родителями. Нормально? Ему до дрожи хотелось, чтобы Дюпен-Чен проиграла. Потому что для него проигрыш приравнивался к унижению. Пока Маринетт с Феликсом нетерпеливо ждали, когда в школе стихнет, и фанаты разбегутся по зданию, чтобы они спокойно покинули укрытие. — Помоги мне, — буркнула Маринетт, поворачиваясь к парню спиной. — Волос попал в змейку. Она дёргала застежку на кофточке, в которую затесалось несколько темных волосинок. Феликс сделал шаг вперед на ватных ногах, чувствуя жжение в глазах: те сильно фокусировались на Маринетт. Чтобы помочь ей, следовало вначале расстегнуть до конца всю кофточку. Он дотронулся до змейки, и рой мурашек вскочил на ее теле. Маринетт надрывно выдохнула, когда Феликс стал оголять ее спину, по которой побежал холодок. У нее были маленькие выпирающие лопатки, усыпанные парой родинок, и кожа молочно-белого цвета. Феликс нервно втянул воздух, засматриваясь на хрупкую спину. Он уже видел такие. Много раз. И не придавал значения, не чувствовал пустоту в голове и ток на кончиках пальцев. Не чувствовал себя настолько неловко от осознания, что нельзя причинить и каплю боли впереди стоящей девушке. Это было страшно непонятно. Феликс не отдавал себе отчета в том, что балансирует на грани “согласиться на авантюру” или “застегнуть чертову кофту и свалить”. — У тебя холодные пальцы, — тяжело прошептала Маринетт, спина которой была невероятно горячей. Феликс не удержался. Пропустил пальцы под застежку розового бюстгальтера и потянул его на себя, впечатав всхлипнувшую Маринетт в себя. «Сбежишь, Дюпен-Чен?» — уже с какой-то тоской проносилось в мыслях, пока ее красивые ягодицы удобно лежали на его ноге. Феликс впервые за эти дни отметил, что фигура у нее была точеная. От прерывистого дыхания Феликса на своей шее Маринетт начинала забывать, кто она, где, с кем и в каком опасном положении. Он ждал вердикта, пуская легкие и жаркие выдохи в тонкую кожу. А Маринетт начинала возбуждаться сильнее, чем бояться. Узел, который она ощущала в животе, был сильнее, чем упиравшийся в неё Феликс. Мир стал покрываться пленкой, желание, которое она ещё никогда не испытывала, было не пугающим, а слишком приятным и тягучим. Маринетт наконец позволила посмотреть ему прямо в глаза. Темные. С расширяющимися зрачками. Он сорвался первым, с безумством накрывая пошло приоткрытые губы. Маринетт пустила тихий стон и схватилась за мужскую шею. Он оттянул пухлую нижнюю губу, мазнул языком по податливыму рту и смог взять инициативу на себя. Маринетт ответила жарко и порывисто, на мгновение оторвавшись, чтобы стать к нему грудью. От трения тел кофта сползала на пупок. Феликс прошелся языком по небу, обвел ряд остреньких зубов и почувствовал вкус крови: Маринетт от паники искусала себе щеку. И от этого стал заводиться только больше. Она перебирала пальчиками его уложенные волосы, царапала шею, Феликс нежно гладил ее лопатки, поясницу, водил пальцами по щекам и не спешил опуститься ниже. Где-то на задворках сознания он еще держал в голове тот факт, что девушка должна оттолкнуть его. Должна же? Маринетт закинула ногу ему на ремень, левую руку поставила на парту и толкнула парня на себя, оказываясь на столе. У Феликса от этого движения посыпались искры из глаз: если она выкинет еще раз что-то подобное, он кончит, не дойдя до главного. Теперь обе ее ноги лежали у него на талии, Маринетт активно терлась бедром о вставший член и опускалась мокрыми губами на его шею. «Черт, Дюпен-Чен, почему я волнуюсь за твою невинность больше, чем ты?» — Феликс влажно целовал опухшие губы, которые смог перехватить, когда девушка решила оставить засос на ключицах. Маринетт дерзко улыбнулась, не разрывая поцелуй. Феликса бросило в пот: в паху страшно тянуло, пора было стянуть с этой бестии всю одежду и целовать грубее и ниже ключиц, но остатки сознания диктовали, что ей потом будет стыдно и плохо. Маринетт не отдавала себе отчета. Ни в чем, кажется. Майка спала с нее, оставшись висеть на поясе, и вставшие соски упирались в его напрягшуюся грудь. Феликс резко перехватил руки Маринетт, вскинул их вверх и положил ее животом на стол, опускаясь сверху. — Дюпен-Чен, т-ты… ты правда хочешь этого? «Как же это невероятно: чувствовать ее всем телом, владеть, направлять» — Феликс начинал плыть. Он еще никогда не испытывал столько эмоций во время прелюдий. Да вообще никогда не испытывал. Маринетт зависла, задерживая дыхание. Когда Феликс потерся пахом о ягодицы, ее будто выкинули с неба на землю. В горле стало сухо, зрачки сузились, сердце испуганно дёрнулось, как от прямого попадания в грудь. Агрест не знал, откуда у нее столько сил, но накрывшее осознание стало сильнее: Маринетт скинула его с себя, впопыхах пряча грудь в кофточку. — Дверь открыл. Бегом! — она ударила кулаком по замку, смотря исключительно в пол и аж икая от переполнявших чувств. — Замок поверни… — тихо прохрипел мокрый и красный Феликс, понимающий, что останавливать ее сейчас бессмысленно. Дюпен-Чен затрясла замок, чуть не выдернув его из отверстия, и выбежала в коридор, хлопнув дверью. — Ой дура-а-ак, — Феликс схватился за голову, вбиваясь лбом в стену.

***

Маринетт шла по крыше в сером плаще, сбросив трансформацию за трубой. Глаза заплывали от слез, которые она не могла контролировать, и девушка тихо всхлипывала, словно рядом мог появиться тот, кто запретит ей плакать. Встречаться с Альей или Хлоей она не собиралась, а просьбы Тикки поговорить по душам отклоняла. Квами пыталась выстроить объяснение ее поведению, но Маринетт отказывалась что-либо слышать. Когда Алья сказала, что они с Нино занялись сексом спустя два месяца отношений, Маринетт стала кудахтать, как Сезер могла так быстро отдаться. А сама что? На второй день накинулась на Феликса, которого совсем не знала? Который унизил ее, который раздражал ее, доводил до слёз, заставлял врать родителям? Маринетт уже знала, каково это — влюбляться. А если снова в Агреста, то это самое страшное, что могло произойти. Ей так же, как и с Адрианом, хотелось разглядывать Феликса, ее к нему тянуло, холодные ладони ощущали себя ненужными, когда их никто не сжимал, губы помнили сладкий вкус и будоражащий запах Феликса. Унизительное, уничтожающее, преклоняющее чувство. Она никогда не представляла, что будет, если они с Адрианом начнут встречаться и перейдут ту самую заветную и взрослую черту. Их отношения с Адрианом были настолько странными, что Маринетт имела право называть из «приятельскими». В разговорах с блондином она заикалась, а Адриан не мог развить тему, потому что не понимал ее бульканья. И тогда в компанию втягивалась мамочка Алья, и их сближение с Адрианом снова откладывалось. — Сказать "привет" Адриану и не свалиться в обморок? Конечно не могу! Засосать Феликса на парте? Легко! — Маринетт сбила несколько листьев с крыши, к счастью удержавшись и не свалившись на асфальт. С Феликсом всё произошло настолько быстро и взрывоопасно, что Маринетт не понимала, кого ненавидит больше: его или себя. Ей понравилось быть в его руках, чувствовать коннект грубости и нежности, дрожи и вулкана эмоций. Почему она смогла расслабиться и поддаться, Маринетт не понимала. Чувства к Феликсу были каким-то страшными, опасными и оттого ещё более желанными. Они с нами стали как предметы из тупых цитат пятнадцатилетней давности: огонь и бензин, спичка и костер. Одно движение и всё будет полыхать. Что влюбилась, Маринетт не сомневалась. За два дня. В мудака, каких поискать. В непонятного, неизвестного ей Феликса, чувства к которому возникали просто из того, что они находились рядом, через силу держались за руки, хамили, вынужденно целовались и постоянно препирались. Что химия между ними была сильнее приличий, стеснения и здравого смысла, Маринетт приняла со скрежетом. Но самым больным было то, что ему на нее плевать. Он издевался, прикалывался, сегодня решил поиграть. Удивительно, что вообще спросил ее мнения, а не продолжил раздевать. Квами не выдержала, вылетая из кармана плаща. Маринетт смотрела мокрыми красными глазами на Эйфель. Жажда мести и тёплые чувства смешались в ее взгляде. — Когда я влюбилась в Адриана, меня так не разрывало... Мне кажется, я влюбилась в сам факт существования Адриана, — она села на выступ, свешивая ноги. — Что я к нему чувствую сейчас? — девушка будто разговаривала сама с собой. — Ничего. Феликс забрал те чувства, что я испытывала к Адриану. У квами удивлённо расширились и без того огромные глазки. Такое признание было прорывом года. — Мари, уже поздно, — Тикки погладила хозяйку по щеке. — Может, хотя бы скажешь, что будешь делать дальше? Девушка досадно хмыкнула: — С папой его знакомить, Тикки. Посмотрим, как Феликс будет сбегать от него.