Выбор

Новый год всё приближался. Отца уже выписали из больницы, и пусть он всё ещё прихрамывал, но по крайней мере выглядел достаточно здоровым. В день выписки у него было просто отличное настроение: он шутил, смеялся, рассказывал истории и задавал множество самых разных вопросов своим детям. Первые сутки он пребывал в благодушном настроении, и Лиля почувствовала себя невероятно хорошо: ей постоянно хотелось напевать новогодние песенки и заниматься всякими весёлыми делами вроде игр в снежки и катания на коньках. Она несколько раз сходила с Нелей и Валерой на каток, закидала Маратика снежками и даже приняла участие в играх младшеклассников, живущих во дворе, и принесла им несколько морковок для семьи снеговиков. В принципе социальная жизнь Лили успела значительно измениться: количество тесных контактов значительно увеличилось, как и её вовлечённость в самые разнообразные занятия. Именно в середине декабря девушка поймала себя на мысли о том, что после университета она идёт не домой, а в какое-то другое место, занимаясь тем, что буквально полгода назад сочла бы совершенно нереалистичным и крайне неожиданным. Так что тот факт, что в пятницу вечером она вернулась с учёбы домой рано, никуда не заходя, был чем-то из ряда вон выходящим. И отец не мог этому не удивиться. — Да неужели ты решила устроить себе выходной, — беззлобно заметил он, а потом добавил: — Я уж думал, что опять буду вечером сидеть в одиночестве. — Ну что ты, пап, не начинай, — так же беззлобно ответила Лиля, поставив портфель на стул и присаживаясь на соседний. — То, что у тебя сейчас меньше работы, чем обычно, и то, что из-за этого ты проводишь много времени дома, вовсе не значит, что ты постоянно будешь в одиночестве. Отец грустно улыбнулся. — Будешь чай? — спросил он. — Буду, — согласилась девушка. Пока вода из чайника переливалась в огромные кружки, они молчали, улыбаясь и перебирая темы для разговора. Два стука, — кружки коснулись столешницы, — и отец посмотрел дочери в глаза. — Почему ты так носишься в последнее время? Лиля пожала плечами. — Возможно, декабрьское обострение. А может, просто понравилось. — Понравилось носиться с разными делами? Раньше ты общалась только с Нелей и родственниками, после учёбы приходила домой и читала книги или играла на пианино. Ты в принципе никогда не была активисткой. — Да я и сейчас не особо активистка. Я просто поняла, что мне комфортно после учёбы не только запираться в своей комнате. Отец отпил немного травяного чая и болезненно усмехнулся. — Твоя покойная тётя тоже была очень активной. Она каждый день делала что-то интересное, но очень простое. Могла в понедельник помочь дворнику убрать двор, во вторник — посадить с соседскими мальчишками дерево, в среду уехать в какую-нибудь деревню и гулять там весь день… Но один день она всегда посвящала родственникам: твое маме, Вильдане, Орхану… Лиля хотела было напомнить про дядю Газиза, но одёрнула себя: зачем напоминать про семейные склоки и ссоры в разговоре о человеке, воспоминания о котором хранятся в одном из самых тёплых уголков семьи? — Я не помню такого, — безэмоционально сказала девушка и поджала губы. Ей было неловко вспоминать про Назиру и Амирхана, ведь она множество раз слышала историю об их смерти. Отец тоже на пару мгновений замешкался, видимо, сомневаясь в том, правильно ли сделал, подняв эту тему. Секундное колебание — и он уже принял решение. Не зря он завёл эту шарманку. и раз это стоит того, надо договорить. — Она правда такой была. Да, ты мало общаешься с Вильданой, плохо знала ей мужа Амирхана. А уж о Назире и говорить нечего, она тем более мало проводила времени с семьёй, её еле хватало на брата и сестёр. После этих слов на кухне воцарилось неловкое молчание. Такая тишина возникает каждый раз, когда начинаются разговоры об умерших родственниках; эту тишину тяжело описать. Она обычно тяжело ощущается кожей, будто на тебя повесили десятикилограммовое одеяло. Она звучит одновременно исчерпывающе и недосказанно. Это очень странное молчание и очень странная тишина. — Мне было двенадцать, когда это случилось. Я, кажется, даже не сразу узнала. Близнецы — тем более. У нас троих та история какая-то наполовину стёртая, как и их образы. Тётя Вильдана очень редко касается этой темы, да и видимся мы не более пары раз в год… — Лиля говорила немного неуверенно, то замедляясь, то ускоряя темп речи. Мурат Закирович слушал очень внимательно, боясь спугнуть дочь и прервать диалог. — Мы сказали вам не сразу, потому что очень испугали Ильдара, — немного охрипшим голосом ответил отец. — Ему было семнадцать и мы подумали, что он переживёт это известие довольно легко, ведь у него тоже не было с ними тесного контакта. Мы ошибались. В тот день у него случилась истерика и мы вызвали скорую. Вы были ещё в школе. Лиля сжала кружку так крепко, что костяшки её пальцев побелели. Она правда не знала об этом: ей не говорили. Видимо, даже тот нервный срыв решили скрыть, чтобы не беспокоить младших детей. И девушка не могла винить в этом родителей; она бы сейчас не пережила смерти кого-то из родственников. Даже смерти тех, с кем она не была очень близка. — Вы сделали всё правильно, — сказала она. — И мне, и близнецам это тоже далось бы тяжело. Мы тогда уже вошли в период, в котором все горести приобретают особенную тяжесть. Отец кивнул. Они встретились взглядами, и девушка подумала, что их отношения на самом деле намного более тесные, чем она себе представляла. А может, они просто стали такими близкими с течением времени… Раньше они не обсуждали семью так часто и так много; у них почему-то не было времени сидеть на кухне и гонять чаи, разговаривая о жизни и о бытовых вещах, а не о чьей-то вине и вечных проблемах. Это была значительная перемена, как минимум перемена в восприятии. Хотя и действительные изменения были. Близнецы, по их собственным заверениям, наконец перестали чувствовать себя отдельными от семьи, а родители стали больше времени уделять не только правилам, обязанностям и разрешениям, но и обычным делам. Родителей правда стало больше в её жизни. И больше их стало именно в хорошем плане. — Пап, а почему раньше мы так не общались? Мужчина закусил губу, и лишь спустя пару минут раздумий смог оформить ответ: — Потому что мы считали, что у каждого из нас нет времени на разговоры. Мы бежали по своим делам и решали свои проблемы, находя друг в друге лишь дополнительные препятствия и обязательства. Но не силу. — А искать надо силу?.. — не то спросила, не то продолжила фразу отца лиля. Он кивнул. — Будешь ещё чай? — Давай ещё. И вновь два стука, и вновь две кружки коснулись столешницы. Этот звук словно разделил разговор на две части, они решили заговорить о другом. — Валера оказался более приличным человеком, чем я думал, — сказал мужчина. «Опять про Валеру!» — мысленно закатила глаза Лиля, но вслух произнесла: — В каком смысле более приличным? Он разве не с самого начала был приличным? — Он был просто парнем из твоей группы. Я не знал, что у него мать была заведующей отделением в больнице. К тому же он очень помог. И заходил пару раз. — Заходил? — глаза девушки стали размером с блюдца. Вот этого она точно не ожидала. — Ну да, — отец хохотнул. Его очень повеселило то, что девушка этого самого Валеры ничего не знала. — Заходил, мы пообщались немного. Хороший парень. Сейчас я уже могу более уверенно сказать, что могу принять ваши отношения со спокойным сердцем. Лиля улыбнулась, стараясь не выдавать тоски. Если бы отец только знал, какие секреты хранятся у него в шкафу… И самое страшное — эти секреты, скорее всего, просто ждут своего часа: тайное всегда становится явным. — Ты серьёзно? — спросила она немного сухо, но эта скудость эмоций вызывалась лишь попыткой скрыть нежелательные. — Да, Лиля, я серьёзно, — Мурат улыбнулся дочери в ответ, но быстро посерьёзнел: — Только обещай мне, что всё равно будешь осторожна и не сделаешь ничего опрометчивого. Девушка нахмурилась. Эта фраза ей не понравилась. — Что ты имеешь в виду? — спросила она и вновь отпила чай из кружки. Мужчина прокашлялся, а потом ответил на неловко заданный вопрос: — Я имею в виду секс и беременность. Если ты забеременеешь до окончания вуза, всё сложится очень неудобно. тебе придётся на время приостановить обучение, и ты останешься без образования и хорошей работы. А это чревато проблемами с деньгами. Лиля на секунду изменилась в лице. Это было внезапное, но логичное заявление. — Ты прав, — она не могла не согласиться. — Это будет очень некстати. От одной только мысли о том, что она забеременеет, бросит университет, а потом не сможет работать на хорошо оплачиваемой работе, будучи вынужденной одновременно воспитывать ребёнка и доучиваться, её бросило в дрожь. Она правда не хотела этого, и она до этого знала, что ни в коем случае подобного не допустит. Она просто не может себе этого позволить. Это не в её планах и не в её желаниях. — Я знаю, что ты и так понимаешь то, что я сказал, — заметил отец. — Я не сомневаюсь в твоём благоразумии. Но, пожалуйста, будь осторожна. Младенцы нам сейчас точно не нужны. На этой тяжёлой ноте кончилась вторая кружка чая, но наливать ещё отец и дочь не решились. Девушка сказала, что пойдёт прогуляется, и, услышав это, Мурат не мог не фыркнуть, ведь его слова о вечной занятости вновь подтверждались. Лиля пропустила это мимо ушей: ей хотелось зайти к Универсамовским в качалку и поговорить с Валерой, ведь они давно не общались в неформальной обстановке. Да и к пацанам она не заходила уже продолжительное время, надо было заглянуть и показать себя. Показать, что она никуда из их жизней не исчезла. В общем, надев куртку, нахлобучив шапку, обмотавшись шарфом и натянув самые тёплые ботинки девушка вышла на улицу, бодро зашагав в нужную ей сторону. Учитывая отсутствие метели, она могла бы дойти меньше, чем за десять минут, но увидела старшего брата. Они встретились взглядами, и направились друг к другу: давно не говорили. — Привет, — переминаясь с ноги на ногу от холода сказал Ильдар. — Привет, — ответила Лиля. — Опять забыл тепло одеться? — Я не забыл, я просто не надел тёплую одежду. — Ну это всё меняет, — закатила Лиля глаза. — Заболеешь. — Не заболею. Я всегда так хожу. Вроде бы и поговорить о чём-то серьёзном хочется, и узнать что-то новое и интересное, но опять разговор брата и сестры свёлся к перекидыванию едкими фразами. Конечно, этого не могло не случиться, но раз уж Ильдару так холодно, надо было сразу перейти к нормальным разговорам и не дать ему замёрзнуть окончательно. Лиля спросила: — Как дела на работе? — Всё как всегда, но Костя опять устроил начальнику скандал. Хорошо хоть не мне, — парень хохотнул. — Опять считает, что ему зарплату занизили? — широко улыбнулась девушка. — Ага, — едва заметно улыбаясь, заметил Ильдар. — А у тебя что нового? — Много чего. Например, то, что на университетский Новый год я не пойду. Там не будет близких мне людей, да ещё и соседские дети позвали играть в снежки в этот же день. — Снежки? — брат был очень удивлён. Впрочем, это было вполне естественно, ведь Лиля не любила эту игру много лет. Во втором классе её одноклассник Егор запустил в неё заледеневший кусок снега и попал прямо в переносицу. И после сломанного носа девушка не играла в снежки ни разу. — Ну да. Я пересмотрела своё мнение относительного этого занятия. — Может, ты просто отрываешься на младших? Мол, они не могут сильно тебе вдарить снегом? — Ильдар вскинул брови. — Ну, нет. Забудь об этой дурацкой мысли, — Лиля махнула рукой. — Никто ни на ком не отрывается. Ильдар ничего не ответил, лишь беззлобно усмехнулся. Естественно, он не считал, что его младшая сестра над кем-то доминирует или издевается над младшими, она бы никогда не стала пользоваться своим старшинством. Лиля, засунув руки в карманы, посмотрела на брата совершенно невинным взглядом, он спросил: — Куда идёшь? — Просто гуляю по району, хочется проветриться. Ильдар кивнул. Помолчали немного. — Иди домой, — попросила Лиля, поняв, что разговор не клеится. — Ты же замёрз совсем. Ему ничего не оставалось. У него действительно замёрзли ноги, к тому же разговор не пошёл, и смысла стоять на улице не было абсолютно никакого. Попрощавшись, он пошёл дальше, в сторону своего дома, а Лиля смотрела ему вслед несколько минут, глядя на то. как удаляется его фигура. Она глядела, как он смотрит себе под ноги, и как идёт, немного подпрыгивая. Видимо, надеялся, что от этих подпрыгиваний ему станет хоть чуточку теплее. — Эх, ну и зачем так одеваться? — напрасно сотрясла воздух девушка и пошла по своему пути. До качалки оставалось пройти мимо пары домов, и она, быстренько припустив в нужную сторону, за пару секунд оказалась в нужном месте. Подойдя к двери, ведущей в подвальное помещение, она дёрнула за железную ручку и прошла вниз по ступенькам. Ещё на первом шаге ей стало немного дурно: старшие иногда увлекались курением внутри качалки, а вентиляция была не самая лучшая. Вот и сегодня пацаны решили покурить прямо в помещении, не заботясь о том, какой дым стоит внутри. — Какой ужас, — возмутилась Лиля, вдыхая запах сигарет и пытаясь смириться с тем, что сегодня ей придётся от него отмываться. — И тебе привет, — поздоровался Турбо, а потом расхохотался. — Давно не виделись, — бросила в ответ Лиля и подошла поближе. — Что у вас тут за собрание важных курильщиков? Все старшие Универсама сели в круг и явно обсуждали какие-то важные дела. Лиля встала позади Турбо, надеясь, что он не станет дёргаться из-за того, что девушка посмела встать прямо за его спиной. — Да есть у нас одна проблемка, — вальяжно заявил Кащей, выдыхая сигаретный дым. — Отношения с Киноплёнкой всё хуже. В тот раз, после смерти одной из наших девушек, мы их, конечно, размотали, но после этого отношения определённо не улучшились. — Ага, конечно. Вы их размотали, а они должны вас полюбить после этого, — съязвила Лиля, а потом быстро прикусила язык, чтобы не ляпнуть ещё какую-нибудь чушь главарю группировки. Но Кащей лишь усмехнулся. — Ты думаешь, что мы всё ещё мусолим тот случай? — в привычной наглой манере спросил он и вновь прикурил. — Я не вмешиваюсь в ваши разборки и не имею ни малейшего представления о причинах ваших тёрок, — строго заметила Лиля. Многие старшие хмыкнули, Валера обернулся и посмотрел ей в глаза. — И сегодня ты решила, что станешь мотальщиком и присоединишься к собранию? — вопросил Туркин, и Лиля скорчила ему рожу. Подняв глаза, она взглянула на Кащея. — Я имею право знать, что у вас за чепуха происходит, — сказала она, глядя главарь прямо в глаза. Тот расхохотался. Он несколько минут смеялся, смотря то на одно группировщика, то на другого; многие старшие тоже хихикали, кто-то рассмеялся так же громко, как смеялся Кащей. — Какая ты деловая. — Я всё равно смогу это узнать, — Лиля мило улыбнулась в ответ на колкость. Кащей с усмешкой поглядел на неё пару секунд, как бы принимая решение, а потом произнёс: — В этот раз у нас другая причина. Один из наших старших, не будем указывать пальцем, решил пообжиматься с сестрой Киноплёнковского автора. Голос главаря банды звучал убийственно холодно. Даже у Лили по спине прошли мурашки. — И что-то либо ей самой, либо её брату в этой ситуации не понравилось, — всё так же холодно продолжал Кащей. — И теперь у нас очень плохие отношения. Сестёр авторов нельзя трогать, вообще никак. А один из наших позволил себе не только общение, но и многое другое. Лиля помяла губы, а потом сказала: — Не зря спросила. Раз они такие недовольные, то полезут к кому-то из, как ты выразился, «наших девушек». И я, между прочим, в их числе. К тому же у меня уже произошёл один подозрительный случай. Валера нервно вскочил и сжал кулаки. — Что за случай? — не дав девушке ответить, Турбо задал и следующий вопрос: — Почему я об этом не знаю? — Потому что это было вчера, — недовольно ответила Лиля, посмотрев на него тяжёлым взглядом исподлобья. Туркин скрипнул зубами. — Что произошло? — нарочито небрежно уточнил Кащей. — Ко мне подошли три парня, начали докапываться, спросили, с кем я хожу. — Ты ответила, с кем ходишь? — так же исподлобья спросил Валера. — Ответила, конечно, — Лиля посмотрела на Валеру так холодно, что у него слегка изменился взгляд. — Они тогда подозрительно быстро отвязались, будто такой ответ им и был нужен. — Выспрашивали, кто ходит со старшими нашей группировки?.. — встрепенулся Зима. — Судя по всему, — согласился Кащей. — Мне это не нравится, — сказала Лиля, насупившись. — Если они специально ищут девушек, которые ходят со старшими Универсама, то они определённо выбирают жертву. Валера громко выдохнул и, посмотрев девушке в глаза, сказал: — Успокойся. Ничего не случится. Всё будет нормально. — Поводов для беспокойства мало, — сказал Кащей. — Если они и хотят устроить какую-нибудь гадость, то вряд ли буду делать это всей группировкой. — К тому же из авторитет сейчас подорван из-за смерти девушки старшего, это недопустимо, — вставил своё слово Вахит, а потом, через пару мгновений, добавил ещё одну: — Да и сейчас они не такие сильные, как осенью. После того случая многие идеалисты покинули группировку, ведь искренне считали, что группировщики не будут убивать женщин. — Забудь об этом всём, — заявил Кащей. — Нашла повод для тревоги. К тому же Новый год уже через десять дней, радоваться надо.

***

Валера и Лиля смогли встретиться только через три дня. Да и получилось это во многом случайно: парень слёг с температурой, а родители его уехали в деревню, чтобы поздравить с наступающим праздником родственников. Ну и на третий день болезни ни температуры, ни больного горла у парня не осталось — только сопли. Вот Лиля и пришла к нему домой. В этот день на улице крупными хлопьями падал на землю снег, и девушке казалось, что она попала в волшебный мир. В пути до дома Валеры она ощутила такую детскую радость, что кружилась в такт снегу и смеялась даже когда зашла в тёмный подъезд. Новогоднее настроение наконец проявилось в её голове, проявилось очень внезапно и очень неожиданно. И с этим новогодним настроением, широкой улыбкой и сугробиком снега на шапке она постучала в дверь Валериной квартиры. Он открыл ей слегка удивлённо, но не мог не расхохотаться, увидев этот сугроб на красной шапке; они оба начали смеяться даже несмотря на пустоту квартиры и запах варёной картошки, который никак не выветривался через приоткрытую кухонную форточку. — Так я не поняла, ты действительно выздоровел или ещё болеешь? — поинтересовалась девушка, глядя на ещё горячую картошку в небольшой кастрюле. — Да не болею я, — категорично заявил парень, уперев руки в боки и зайдя на кухню. — Просто родители купили два мешка картошки, а на остальные продукты в достатке не хватило. Ну и я, чтобы не переводить то, чего мало, ем то, чего много. — Картошку? — спросила девушка, глядя на Валеру и вздёргивая бровь. — Картошку, — кивнул Туркин. — Будешь? — Не, не буду, — недовольно замотала головой девушка. ей картошка не особо нравилась. Парень пожал плечами и едва заметно усмехнулся. — И что тогда будем делать? Когда Турбо задал этот простой и довольно заурядный, просто-напросто ежедневный вопрос, у Лили все варианты и способы проведения досуга вылетели из головы. В течение нескольких секунд девушка попыталась заставить себя думать, закусила губу, подняла взгляд… и увидела часы. Её брови на секунду подскочили вверх, но быстро опустились. Слегка открыв рот, она пару секунд смотрела часы, приглядываясь ко времени, а потом переметнула взгляд на Валеру и не без азарта в голосе спросила: — Может, посмотрим мультики? На лице парня появилось неописуемое выражение удивление. Чего-чего, а предложения посмотреть мультики ему не поступало очень давно. К тому же это казалось таким неестественным в тех условиях, в которых они находились… Студенты-второкурсники, один из которых — участник группировки, достаточно авторитетный старший, а вторая — старшая сестра двух шестнадцатилетних оболтусов, импульсивная девушка, которая встречается с группировщиком и которая очень беспокоится о своей безопасности. И тут — мультики… — Серьёзно? Мультики? — переспроси Валера, глядя Лиле прямо в глаза. Она кивнула. На лице девушки заиграла хитрая и очень довольная улыбка. Турбо немного смутился. — Чего ты так улыбаешься, женщина? — Потому что я хочу посмотреть мультики.       Туркин уже, видимо, собирался послать мультики к чёрту и самостоятельно выбрать занятие, а потом почему-то задумался. Лиля решила, что он поймал за хвост какую-то ускользающую от его сознания мысль, ну, обычно ускользающую. И что это мысль показалась ему настолько важной, что он изменился в лице, задумался, причём глубоко. — Валера? — позвала его Лиля через полторы минуты, заметив, что глаза парня остекленели. — Валера, всё нормально? Выныривая из своих мыслей, Турбо поднял глаза и его взгляд встретился с взглядом Лили. Они посмотрели друг на друга, и между ними образовалась физически ощутимая линия. Девушка не понимала, почему он так зацепился за этот вопрос о мультиках, но не могла не понять, что теперь для него это невероятно важно. — Пошли смотреть твои мультики. Уже и так пять минут прошло. И они прошли в гостиную. На ходу включив телевизор, Туркин уселся на потрёпанный диван; Лиля уселась рядом, совершенно не чувствуя никакого дискомфорта. Она будто вновь очутилась в кинотеатре, на тех местах, где они с Валерой всегда сидели, каждый раз, когда приходили глянуть фильм, который каждый до этого видел сотню раз, чтобы просто посмеяться и шёпотом поотпускать реплики об уже известных им сценах. — Что ты сидишь так, будто между нами подлокотник, — возмутился парень и подсел ближе, обняв девушку одной рукой. — Ты точно выздоровел? — покосилась на него Лиля, изначально зная, что на все сто процентов он вряд ли вылечился. — Точно, — сказал он и уставился в экран, на котором шёл мультфильм о Винни Пухе. Это было невероятно ощущение. Это ощущение возникает в детстве, когда у тебя есть лишь полчаса на то, чтобы послушать сказку, которую читает мама, или поиграть в мяч с двоюродным братом, живущим в другом городе и приехавшем на пару дней. Это ощущение возникает, когда ты сидишь дома у дедушки после долгой дороги на поезде и ешь сахарные язычки, которые готовит только он. Это ощущение пропадает, стоит только кончится недолгому событию, — а оно обычно не длится дольше часа, ну, максимум, дольше полутора часов, — оно рассыпается в пепел, но остаётся у нас в памяти. И каждый раз появляется вновь, поднимаясь откуда-то из глубины сердца как раз в тот час, когда ты безмолвно проводишь время с одним из близких тебе людей. Возможно, странно и даже ненормально так описывать кратковременное бытовое спокойствие, выдающее какую-то тайную любовь и скрытое в этот миг счастье, пробивающееся сквозь тьму как луч солнца пробивается через лёгкие шторы на кухне дедушкиной квартиры. Но подобные чувства более чем реальны, с ними мы живём каждый день и их мы храним всю свою жизнь. Каждый из нас со стопроцентной вероятностью может вспомнить хотя бы несколько таких воспоминаний — кадров, отпечатавшихся в нашей памяти, как фотографии. Лиля подумала, что и этот момент останется с ней мысленной фотографией: телевизор, в котором транслируют Винни Пуха; лучи заходящего солнца, которые оставляли свои чрезвычайно важные отпечатки на паркетном полу; тёплая рука Валеры, касающаяся её плеча; внутреннее спокойствие, настолько редкое, что переходит в разряд незабываемого. Девушка улыбнулась и, повернув голову к парню, спросила: — Ты знаешь, что сегодня прекрасный день? Почему ей взбрело в голову нарушить тишину и заговорить? Хороший вопрос, ведь это произошло совершенно случайно, просто внезапно. Она не собиралась говорить, но её потянуло спросить что-то, нарушить тишину, прерываемую лишь словами, звучащими в мультике. Парень повернулся к ней, на лице играла одновременно хитрая и смеющаяся улыбка. Он молчал некоторое время, разглядывая слегка удивлённое, умиротворённое лицо девушки, а потом, глядя прямо в её тёмно-карие глаза, негромко ответил на вопрос: — Знаю. Это и правда замечательный день. — Согласна, — девушка широко улыбнулась, но потом смущённо изменилась в лице и вновь повернулась к телевизору, чтобы впериться взглядом в экран. — И чего стесняться?.. — вполголоса поинтересовался Туркин, тоже возвращая взгляд к телевизору. — Я не… — Лиля прервала себя на полуслове. Было очевидно, что её слова стали бы ложью. Она и правда постеснялась, но сама не понимала, чего. — Не знаю, что на меня нашло. Сначала мне стало очень хорошо, так хорошо, как бывает очень редко и с редкими людьми. И решила признаться в этом… А потом стало неловко. — Тебе не нравится то, что ты чувствуешь это рядом со мной? — ещё один вопрос, прозвучавший на этот раз удивительно серьёзно. — Тебя это беспокоит? — Немного, — девушка перешла на шёпот. — Но это ведь правильно? Она почувствовала, что краснеет, и специально не отрывала взгляда от телевизора. пальцы Валеры осторожно погладили её по плечу. — Я считаю, что правильно, — ответил Валера прямо ей в ухо. — Ты же знаешь, что… мы не чужие люди. Лилю пробрала лёгкая дрожь. Он явно хотел сказать не совсем то, что сказал но в последний момент дал заднюю, будто боялся осуждения или… чего-то ещё. Показаться слабым? Глупым? наивным? Непонятно. — Что ты хотел сказать? — она повернула голову лишь на градус, всё ещё не касаясь его кожи. ей не хотелось касаться его лица, как, собственно, и ему этого не хотелось. Всякая похоть в этой сцене была совершенно излишней, даже поцелуи, даже прикосновения к лицу и волосам. Даже рука парня едва касалась её спины и её плеча!.. — Ты явно хотел сказать не это. Молчание. Тихая, мягкая тишина, которая была настолько тёплой и приятной, что обволакивала обоих тёплыми пуховыми одеялами, обнимая их и укачивая, как в забытом уже раннем детстве. Молчание. Краткое, недолгое. Но очень важное. Важное настолько, что его нельзя пропустить, нельзя заполнить ни единой мыслью. Оно само наполнено смыслом, в нём этого смысла больше, чем во всём происходящем вокруг — и в мультфильме, и в закате, и в едва ощутимом прикосновении. Молчание. То, чего зачастую нельзя избежать. Неотъемлемая часть любой подобной сцены, любой внутренней борьбы с чувствами и мыслями, попытка перешагнуть через внутренний барьер и желание признаться, сказать вслух то, чего никогда и никому не говорил. Это было уникальное молчание. — Я… — губы Валеры дрогнули. Лиля посмотрела ему прямо в глаза, надеясь, что не отпугнёт его. Ему тяжело дались эти слова. Он не думал, что вообще их скажет. Точнее, не думал, что скажет их ей. Но если он не скажет их сейчас, он может вообще их не сказать, отодвинет их как минимум на несколько месяцев, а то и на несколько лет… А несколько лет зачастую губительны, они могут уничтожить всё, что было раньше, изменить весь мир и всю человеческую жизнь. — Я люблю тебя, — не то выдохнул, не то прохрипел парень. Ему тяжело дались эти слова. Он говорил искренне, от всего сердца, но с невероятной болью и тяжестью; он не говорил этих слов никому, кроме матери, а в таком случае эта фраза даётся особенно тяжело. И это тяжело легло и на Валеру, и на Лилю огромным облаком прохлады, которая отразилась в воздухе, которым будто замёрз. — Ч-что?.. — вырвался у Лили удивлённый вопрос. — Я… я тебя люблю, — голос Турбо немного задрожал, а на лице появилась едва заметная улыбка, будто он пытался защититься от её недоумения. — Ты… я… — девушка начала заикаться. В голове были вполне ясные, вполне осознанные мысли, но сказать она их едва ли могла. — Я… ну… Валера выдохнул, неловкая улыбка расползлась по его лицу шире. Девушка резко отвернулась, посмотрев на пёстрый ковёр, коснулась холодными пальцами лба. Короткая пауза, показавшаяся им обоим помутнением длиной минимум в пять минут, прервалась тем, что Лиля вновь встретилась взглядом с Туркиным и, неловко улыбнувшись, ответила: — Я… Я… Я тоже тебя люблю.