Ловить звёзды над Фумбари-га-Ока

             Вспомнить всё:       1. Близнецы Асакура приезжают в Идзумо вместе;       2. Хао воочию видит нежное отношение Йо к Тамао, и чувствует всепоглощающую, невыносимую тоску, стремительно перерастающую в сжигающую ревность;       3. Тамао, соскучившись по Йо за время их разлуки, добивается того, что парень проводит с ней ночь;       4. Произошедшее приносит наутро весть о беременности Тамамуры, и Йомей популярно объясняет внуку необходимость жениться на коккури;       5. Это обстоятельство толкает Йо на отказ от отношений с братом, что, в свою очередь, сильно бьёт по психо-эмоциональному состоянию оммёдзи. Отчаявшись, Хао решает свести счёты с жизнью, и идёт топиться. И вот, когда потоки взбешённых бурных вод сбивают Асакуру-старшего с ног, а вода заливается в нос, глаза, рот и горло, когда кажется, что желанное успокоение, а с ним и смерть, вот-вот наступит…

26 июня 2000 года. Идзумо.

      Чёрт… Что происходит?! Кто-то до боли сжимает моё запястье и тащит вверх. Вода всё ещё шумит, и, по мере моего стремительного и не особенно-то нежного всплытия, я слышу звуки всё отчётливее. Меня держит кто-то крепкий. Ума не приложу, кто это и с какой стати вздумал, что я хочу быть вытащенным из воды! Ублюдок расплатится, как только я стану на ноги. Чувствую себя безвольной куклой, которую кто-то волтузит в воде, и ощущение не из приятных. Мои глаза закрыты, перед ними — блики, они переливаются перетекающими огоньками. Это красиво. Меня ненадолго хватит. Не знаю, сколько не дышу, знаю лишь, что моя выдержка уже на исходе, а мы всё всплываем, всплываем…       Наконец-то! Заглатываю воздух жадно, остервенело, будто не дышал три вечности. Этот чертила вышвыривает меня на сушу бесцеремонно, словно я идиотская дакимакура… Ау! Ублюдок, — мог бы и поаккуратнее! Сволочь, бросил на берег, как мешок с дайконом. Ну и кто такой бесстрашный? Блин… Надо проморгаться, и теперь могу видеть чётче. Ха! Да ладно! Как трогательно, сейчас прослезюсь… Но сначала отдышаться. Что-то никак не могу. А он стоит и выжидающе смотрит на меня, терпеливо позволяя мне отдышаться и скрестив руки на груди. Уже почти совсем стемнело, но его очки всё же ловят блики, давая мне представление о том, где его голова.       — Ну и что это за перфоманс? Жить надоело, меньше, чем через год после возвращения? — сердито-озлобленно спрашивает Микихиса с претензией на недовольство в голосе.       Тц… Включился, папаша года… Чувствую злость и раздражение. Не хочу не собираюсь сдерживаться, и не буду, поэтому отвечаю без тормозов — лениво и с саркастичной издёвкой:       — Тебе-то что за дело? Ты, вообще, радоваться должен.       — И с чего мне радоваться? — мрачно ответил Микихиса, уловив враждебность в моём голосе.       Неужели это не очевидно? — Усмехаюсь, но объясняю:       — Да тому, что у всего клана Асакура не хватило бы сил убить меня во второй раз, а теперь я сам вознамерился свести счёты, и самолично освобождаю вас от схватки, которую вы бы проиграли. Можете считать это моим подарком вам, слабакам.       Микихиса поднялся на ноги и, подойдя ко мне, наклонился, чтобы быть вровень, прорычал сквозь зубы:       — Мерзавец… Если ты ещё хотя бы подумаешь о том, чтобы на себя руки наложить, я…       — …без Рейши никогда не узнаю об этом, — с вызывающей ухмылкой заканчиваю за этого чрезвычайно забавного таракана. Похоже, сегодня я на славу повеселюсь! Прежняя тоска тает, пока не вспоминаю о нём, моё настроение — великолепное. Мне нравится дразнить Микихису, нравится играть с ним и чувствовать его опасения в подборе каждого слова. Стоит признать, он умнее, чем тот очкастый белобрысый выскочка-псих из иксов.       — Может, мне ещё и спасибо тебе сказать? — тянет лениво, сверля меня своими глазёнками сквозь поблёскивающие стёкла.       — Как хочешь. Мне твоё спасибо никуда не упёрлось, — усмехаюсь равнодушно и даже со скукой. Чувствую рябь его недовольства моим ответом. А что ещё ты хотел услышать? И с какой вообще стати? Напрягся и затих, я чувствую, как его сознание осторожно крадётся, подбирая верную реплику. У, я удивлён… Расстроен моим ответом? Да ни за что не поверю!       — Мог бы и повежливее с отцом… — тихо говорит он, выдыхая в неумолимо холодеющий воздух. Ну а когда ты мокрый насквозь, окружающее понижение температуры ощущается особенно ярко и выразительно. Спасает лихорадка: моё горячее тело, кажется, в принципе не способно замёрзнуть, пусть это можно назвать чем-то хорошим с большой натяжкой. И всё же мне гораздо лучше сейчас на холоде, чем Микихисе.       — Ты мне не отец, — это первое. Я не просил меня спасать — это второе. Какого чёрта ты вообще здесь делаешь? — это третье. — отвечаю холодно. Его наглость начинает меня не на шутку бесить. Да кем ты себя возомнил, Асакура Микихиса? Уж не моим ли отцом? Надеюсь, что нет. Потому что меня воспитал Брокен, а не ты.       — Я отец для тебя и для Йо. Моя ДНК дала тебе жизнь, так что не смей пренебрегать этим шансом, так бездарно и неблагодарно относясь к праву на существование.       Вздыхаю. Тяжёлый случай…       — Отец — это не тот, кому мозгов хватило сунуть девушке. Отец — это нечто большее. Это тот, кто может взять на себя ответственность, а не шляться не пойми где, не представляя, что там с твоими детьми, и хватая, как одержимый, всех беспризорников на своём пути в припадке альтруизма, пока дома ждут жена и собственные дети. Да, когда ты заявился к нам в Токио, по мыслям Йо несложно было сообразить, что к чему, — усмехаюсь, наблюдая его удивление и испуганное смятение. Но вместе с тем, моя злость на этого человека всё нарастает. Мелюзга… Да как ему хватает наглости и глупости думать, что это он дал мне жизнь, дал мне «второй шанс»?!       — И, тем не менее, что за суицидальные наклонности? Раньше ты не демонстрировал подобного, — сдавленно отвечает Микихиса, и я чувствую, как его накрывает горячее смущение, ведь он и сам осознаёт, что как отец — полное дерьмо. Да ладно, теперь я понимаю, в кого отото такой одуванчик.       Чёрт, и зачем я вспоминаю о нём? Надо отвлечься, потому что уже чувствую, как что-то внутри опустилось и разбилось вновь — настроение.       — Можно подумать, ты знал меня раньше, Микихиса. В любом случае, ты не мог меня знать. Я только выгляжу, как твой отпрыск, но моя душа не знакома тебе, не заблуждайся. И что вообще происходит? Зачем выволок меня из воды? Уж точно не от избытка родительских чувств… — да, меня разбирает раздражение к этому человеку. Уж не знаю, связано ли это с тем, что я неосознанно перенимаю отношение брата к Микихисе. Нет, у меня и самого хватает причин недолюбливать его. Слишком много себе позволяет для ничтожества, бегающего от собственного сына по горам, точно горный козлик.       — Ты же рейши, Асакура Хао. Зачем спрашиваешь, если давно прочитал ответ в моём сердце?       Чёрт… Да потому что не верю я в такой ответ!       — Хочу услышать ответ из твоих уст. Ты… действительно спас меня из-за Йо? — даже верить этому не хочу. Скорее всего, ему хватило ума дойти до того, что отото мне дорог, и теперь ублюдок играет на этом.       — Мысли могут врать? — только усмехается он моему неверию. Урод.       — Всё равно не понимаю, с чего бы вдруг тебе отказываться от шанса добиться моей смерти. Это ведь, действительно, настоящий подарок от меня для всех Асакура, для всех шаманов и для всех людей. А если ты отверг мой подарок, я делаю единственно верный вывод: ты слабовольный трус, страдающий скудоумием и самонадеянностью.       — Или я просто не такой плохой отец, как тебе хотелось бы думать.       — Клал я на то, какой ты отец. Это ничего не меняет. И вообще, причём здесь то, какой ты отец? Как это в принципе связано? Ты же не из-за отцовской любви меня спас? — этот разговор, нет — вся ситуация, — уже начинает превращаться в абсурд, и меня это дико раздражает. Кривляется, будто он достоин называться отцом. Пустышка.       — Именно из-за неё. Из-за отцовской любви, — сообщает твёрдым тоном с толикой насмешливости, должно быть, над моим озадаченным видом.       Нет, я никогда в это не поверю. Он не может меня не ненавидеть. Хотя бы потому, что его зовут «Микихиса», не «Йо».       — Когда Йо убил тебя… — начинает объяснять со вздохом. Я слушаю чутко его голос, его мысли, силясь распознать хоть что-то нестройное, чтобы уличить в лживом притворстве, но пока всё складно, однако оставлять настороженность пока рано, — он очень сильно изменился, — выдыхает Микихиса. Чёрта-с-два ты угадал. Мне нужно больше. Договаривай всё.       — Что это значит? — от волнения или температуры, уж не знаю, но верно одно: во рту — Сахара, и слова даются мне с трудом. Горло — живая наждачка.       — Ей-богу, Хао, к чему этот допрос, если ты уже всё вычитал в моих мыслях, в моём сердце? Ты знаешь все ответы, от тебя ничего не скрыть, — а вот и его раздражение. Какое любопытное сочетание… Горькое раздражение, к которому примешивается холодок мятной дерзости.       — Значит, мой милый отото настолько проникся симпатией ко мне ещё задолго до того, как я вообще мог предполагать такой расклад? Чувствовало моё сердце, что не может он быть так влюбчив, чтобы чуть ли не в первую же ночь говорить о любви, — вздыхаю. Эта мысль совсем не радует меня, хотя должна бы, наверное. Но… О чём я вообще думаю, если Йо уже всё сказал мне предельно ясно: он не может отказаться от своего ребёнка? Прочь, прочь, прочь — всё прочь!       Чувствую напряжение и смятение, которыми угрюмо ворочаются мысли Микихисы. Очаровательно. Он ведь не в курсе, что оба сына в голубых войсках… Вот это сюрприз, — на славу, — так и тянет улыбнуться, но его мысли меняются. Нет, нет, не надо! Я не хочу! Сиди на месте спокойно, Микихиса, и не лезь, когда не просят!       — Нет. Не стоит. Это плохая идея, Микихиса. Угомони свой альтруизм, сиди на месте! — хотел сказать спокойно, но получается прямо противоположно: нервно и озлобленно-агрессивно. Конечно, это из-за страха. Я боюсь, да. Не хочу столкнуться с ним лицом к лицу, не хочу видеть его строго-усталые сладкие глаза, не хочу оказаться под их расстрелом. А вот Микихиса хочет. Включил, дурень, родителя на старости лет, сентиментальный дурачина, когда никто не просит…       — Ты хочешь быть с ним, он хочет быть с тобой, — и в чём проблема? Я не могу потерять вас обоих из-за того, что вы бегаете друг от друга, точно школьники. Один топиться собрался, а что сделает Йо с собой — я даже думать боюсь. Поэтому сейчас я позову Йо, и вы поговорите и уладите всё между с собой, — говорит этот долбанный спасатель, новый мессия, чёрт бы его побрал, чтобы не рыпался и не лез, куда не просят. Хотя, если серьёзно, нет смысла обманывать себя и питать ложных надежд: Йо не придёт на разговор со мной ни при каких обстоятельствах, если только не…       — Нет. Не говори ему об этом! — почти рявкаю на Микихису так, что он даже подпрыгнул от неожиданности. Я знаю, что у тебя на уме, «па-па»: отправишь Имари и Сигараки за Йо, чтобы они привели его сюда, и мы поговорили. Я этого… Хочу и не хочу одновременно. Хочу — потому что… — вздыхаю, — потому что мне трудно без него. Ничего не радует, всё какое-то… Дурацкое, безликое и не такое, как с ним. Всё, вплоть до моей жизни. Ни то ни сё. — пустышка, лишённая смысла, цели и содержания, которая зависла в этом мире по какой-то ошибке. И не хочу — потому что… — мысль об этом доставляет уже, к моему ужасу, почти привычную, боль. — Не хочу, потому что если он ещё раз… — сложно признавать это даже а своей голове, но я пересиливаю себя, чтобы закончить мысль: — если он ещё раз прогонит меня, мне будет очень больно, очень. Я всего лишь человек, я не хочу испытывать страдания, мне страшно, мне больно, смертельно больно. И я умру от боли, — почему-то я знаю это уже сейчас. Не терять равновесие Мне сложно, мне больно, мне страшно, мне весело А ты в себе разберись, и Каждый от чего-то зависим Будто игрек по иксу Коли смерть заносит, хитрая, косу То важно не терять равновесие Пропорция есть Я зависим, а значит, мне сложно, мне больно, мне весело       Конечно, всё происходит именно так, как я прочитал в его намерениях. Помимо тяжести переживания чужой злобы, зависти, грязи и страха, есть у рейши ещё один не такой серьёзный минус: я перестал удивляться, ведь знаю уже наперёд каждую мысль каждого человека. И вот, енотовидная собака и лисица грузным галопом умчались обратно — к поместью, оставив нас с Микихисой вдвоём. Между нами ширится неуклюжее молчание — а о чём нам разговаривать? Из общего у нас только фамилия, национальность и шаманские способности, да и тем я уже не могу похвастаться. В принципе, это вполне закомерная и лишь немного неуютная, неловкая тишина, и я понятия не имею, с чего вдруг он решил, что стоит её нарушать:       — Чёрт, прости, я совсем не подумал! Сейчас! — внезапно схватился он за голову, подскочив и начиная суетиться. По его мыслям понимаю, что он намерен развести костёр, чтобы я немного согрелся и не разболелся окончательно, с серьёзными последствиями в виде больницы. На первый взгляд — благородный акт отеческой любви, — да, но вновь не ко мне. Это он делает ради Йо, и я совсем не чувствую себя обделённым или ущербным сыном, а напротив, нахожу такое отношение наиболее правильным. Правильно, что он любит Йо, а не меня. Я-то ему никто, по сути, а Йо — желанный сын.       — Давай, иди сюда, чего стоишь в стороне? — приглашает меня на эту церемонию разведения огня. А я… А я не могу пошевелиться от страха, который пронзил сознание молнией и застопорил тело, сделал его непокорным. Я совсем не хочу подходить туда. Мне страшно, безумно, и сердце стучит где-то в горле, разгоняя кровь, отравленную страхом и паникой, по венам, но Микихисе об этом говорить не собираюсь. И за что этот неугомонный свалился на меня?       — Не замёрз. Постою здесь, — кричу и сам вслушиваюсь в свой голос: не дрожит ли? Не слышен в нём испуг?       — Ты так заработаешь переохлаждение, иди сюда! — да что ж ты такой неугомонный? Отвяжись уже!       Но вот проходит неопределённое, но явно большое, количество времени, и к нам возвращаются Имари и Сигараки, а с ними, лениво закинув руки за голову — он. Йо кажется абсолютно спокойным, в его мыслях — абсолютное умиротворение. Совсем не волнуется? Ему плевать? Чёрт, не время сейчас об этом думать! — одёргиваю сам себя. Перед этим разговором мне нужны концентрация и собранность, а в последнее время у меня с этим есть некоторые трудности.       Ноги слабеют. Мне страшно. Я не хочу с ним разговаривать. Зато хочу задушить этого недоотца за его самодеятельность.       Йо подходит ко мне тихо, почти неслышно. Его лицо освещает мягкое сияние от рослых, ему по пояс, Имари и Сигараки, что ступают по обе стороны от отото, точно конвоиры.       — Йо, можем отойти на пару слов? — подал голос Микихиса, и я, зная, о чём он скажет сыну, предостерегаю:       — Ты роешь себе могилу, Микихиса. Не делай этого.       — О чём Хао ведёт речь? — удивляется и чуть пугается мой одуванчик.       — Твой брат не хочет, чтобы я тебе об этом говорил, Йо, но думаю, тебе стоит знать: я вытащил его из вод Хии. Если интересно, как это вышло, то всё просто: Хао пытался свести счёты с жизнью. А теперь я вас оставляю. Разговаривайте. И хватит сверлить меня таким мрачным взглядом, Хао, я твой отец и беспокоюсь о тебе, что бы ты ни думал на этот счёт, — доверительно сообщает этот урод, невзирая на мои слова. К счастью, мне даже не нужно смотреть на Йо: Рейши позволяет почувствовать, как пошатнулось шокированным испугом его сознание. Поднимает неверящий взгляд на меня и чуть шевеля побледневшими губами едва слышно спрашивает:       — Аники, это… Правда?       А я просто не могу ни слова вымолвить, потерял дар речи — так глупо застыл истуканом и смотрю в темноту, — туда, где он. Всё это происходит, будто во сне, и я давно уже потерял ощущение реальности. Смотрю на него, должно быть, так глупо. Не могу оторвать взгляд. Кажется: если отведу глаза, — он исчезнет, растворится в воздухе, словно его никогда и не было. Чувствую страх, он тихими мурашками бегает под кожей, сводит комом нутро и холодит душу. Слышу, как в мыслях отото дрожит чувство непонимания. Он задаётся вопросом «зачем?» и вопросом «почему?», но я не знаю, что на это ответить. «Чтобы ты обратил на меня внимание?» — но ведь это не так, я не пубертатный сопляк с пляской гормонов, чтобы вытворять такое. Но почему тогда? «Потому что мне плохо без тебя, я не справляюсь» — единственно возможная версия правды, но я не имею на неё права, поэтому ты этого не услышишь. Умолял меня не ставить перед выбором, — и я не буду, отото.       — Не знаю, что тебе сказал Микихиса, но у меня всё в норме, — сообщаю совершенно спокойно и уверено, чтобы у тебя не возникло сомнений.       — Не обманывай, аники, — говоришь тихо и скрипуче, с трудом, — Когда всё нормально, люди не идут топиться. Почему ты не хочешь поговорить со мной? Расскажи, я постараюсь помочь, аники! — говоришь ты мне так уверенно и сочувственно, но не понимаешь, мой глупый-глупый отото, что только делаешь больнее. Ненамеренно, разумеется, но именно так и получается.       — Не говори ерунды, всё отлично. Просто захотел поплавать. Я сто лет не плавал, а вечер такой тёплый… — святые небеса! Что за бред я несу, вместо того, чтобы сказать правду?       — Хао… — тихо и серьёзно, даже чуть печально, выдыхаешь, и в следующее мгновение осторожно подходишь ко мне, чтобы прижать к себе и проникновенным и таким обнадёживающим шёпотом уронить в окружающий мрак:       — Обещаю, я всеми силами помогу тебе, что бы ни случилось, аники. Можешь поверить, я ни за что не подведу. Только расскажи мне, и мы обязательно что-нибудь… — я не знаю, что это было, и кто сорвал чеку. Наверное, я сам. Просто это невыносимо, а я не Атлант.       Как же я истосковался по тебе, отото. Мой милый, родной и любимый отото. Губы помнят, как целовать тебя, и я больше не включаю мозг. Мои движения — нежны, бережны и осторожно-почтительны. Целую тебя ласково и ненасытно, стараясь насладиться каждой секундой, которую ты мне даришь. С твоих мягких губ срываются постанывания — это музыка для моего слуха, и я снова чувствую себя у пожара внутри. Нещадное пламя желания сжирает меня дотла, хочу тебя целовать бесконечно и бесстыдно, хочу тебя обжигать, сжигать и раздевать. Хочу тебя. Просто и без причин. И срать мне на эту розовую псину, даже если ты её серьёзно любишь. Придётся тебе любить только меня, отото.       — Хао… Я… хватит… Мне страшно… — тихо скулишь, когда я начинаю целовать в шею, попутно стягивая с тебя такую ненужную сейчас рубашку. Да, твои мысли выгромождаются паническим ужасом, когда твоё тело признаёт неумолимую истину: я тебя возбуждаю легче и быстрее, чем Тамао или Анна. Не дам тебе почувствовать вечерний холод. Я найду лучшее применение своей температуре, — пусть же она не просто сжигает меня, но нежно греет тебя, пока ты со мной.       — Нам… Нам нужно вер… — обрывки слов неровными клочками вздохов срываются с твоих губ. Со стороны, наверное, это выглядит как порнотрансляция с тихим звуком… Хорошо, что ты не знаешь, о чём я думаю сейчас, Йо, — усмехаюсь этой мысли, и нехотя отстраняясь от тебя, почти рычу:       — Зачем? Посмотри на небо. Дома этого не будет. Давай бродить здесь всю ночь и смотреть на звёзды, — говорю тебе нетерпеливо. О да, обратного пути уже нет, отото. Прости. Да и извинения мои неискренни.       — Хао, мы должны поговорить, — твёрдо и уверенно. Чуть отстраняешься, чтобы я пришёл в себя и перестал целовать тебя. Ладно… Сделаем вид, что я услышал. Прекращаю, и ты продолжаешь всё так же серьёзно: — У меня через пять дней церемония в Идзумо-Тайся. Я стану женатым человеком. Ты… ты ведь понимаешь, что это значит? — договариваешь быстро, словно хочешь сгладить боль, которую я испытаю от этих слов. Напрасно, отото. Я уже передумал эту мысль сотню раз, и почти нашёл, что ответить на неё. Но ключевое слово здесь — «почти».       — Йо, ты мне нужен. Я люблю тебя. Нет, не говори ничего, не хочу слышать о ней. Я могу попробовать поделить тебя с ней, если на то твоя воля, но прошу… — говорить тяжело. Тяжело перешагивать через себя, через свои страхи, открывая тебе спину, в которую ты пустишь нож, едва я договорю. Но я знаю, мой милый, мой драгоценный Йо, я знаю, что ты сделаешь это, чтобы выполнить долг, возложенный на тебя всеми: убить меня. На этот раз окончательно, — прошу, не оставляй меня одного. Я слишком близко подхожу к краю в моменты твоего отсутствия. Я просто… Не уходи. Знаю, я прошу слишком многого, но мне очень страшно, отото. Без тебя я будто… — нет, всё. Я больше не могу говорить, задыхаюсь. Просто поверь, что…       Пеплом ещё один день опускается медленно-медленно на кафельный пол       Рой зелёных светящихся мух в закрытых глазах. Я просто упал       Не поднимут все 33 богатыря. Всё это зря! Много терял (много)       Килограммы друзей. Тебя (тебя)       Яркие фантики, горки улыбок,       Дым тёмного клуба       Выгляжу глупо, выглядишь мило.       Две параллели — мои-твои губы       Прыгал как тигра. (Прыгал как тигра)       Играл в свои игры. (Играл в свои игры)       Читал твои мысли       Но в неправильных книгах. (Но в неправильных книгах)       Мир стал пустым       Без тебя, а-аа       Без тебя, а-аа       Без тебя       Мир стал пустым       Без тебя,       Без тебя,       Без тебя.       Мир стал пустым       Без тебя,       Без тебя,       Без тебя.       Ты обнимаешь меня молча, начиная гладить по волосам, будто мы поменялись местами: теперь из нас двоих младший, нуждающийся в помощи — я.       — Хао, — наконец, прерываешь молчание между нами осторожно и бережно, — жениться на Тами я должен вне зависимости от моего желания или не желания. Но я попробую с ней поговорить, объяснить, что не могу отказаться от тебя. Она поймёт, обязательно поймёт, и всё будет хорошо! Точно будет хорошо, я обещаю. Ты же веришь мне? — отото… Мой милый отото… Какой же ты очаровательно-наивный ребёнок, ну совсем не приспособлен ко взрослой жизни, и это только вызывает новый прилив нежности и желания. Прекрасно, просто чудесно! Всегда хотел побывать на месте педофила, мечтая о собственном брате. Если я — новый Майкл Джексон, то Идзумо — мой Неверленд. Приоткрываешь губы, — сигнал для меня, и долой тормоза — увлекаю тебя в новый поцелуй так беспардонно, нагло и по-хамски наплевав на то, что где-то поблизости рыскает Микихиса. Чувствую, как плавятся твои мысли, как замирает и сладко ухает куда-то сердце, потому что я ощущаю то же самое. Не знаю, как теперь остановиться. Нет, я больше никому не отдам тебя, никому. — А потом я увезу её в Токио — хочу, чтобы она родила там, а не в Идзумо. Поедем с нами? — твои слова звучат как насмешка надо мной, но я знаю, что ты слишком наивен и слишком добр, чтобы опуститься до таких жестокостей намеренно, ты говоришь это по невинной простоте.       — Я не уверен, что смогу полюбить твоего ребёнка, отото. Да и сомневаюсь, если честно, что Тамао, какой бы доброй, влюблённой или понимающей ни была, сможет принять такой расклад, — сообщаю мрачно, и не желая рушить твои воздушные замки в шоколадных глазах. Опускаешь взор так тихо и так грустно. Нежный шёпот печали выстилает твоё сознание. Ты растерян, явно не ожидая такого аргумента. «Я что-нибудь придумаю, аники, я обязательно что-нибудь придумаю!» — звенят слишком радостным, для торжественного, обещанием, твои восторженно-простодушные мысли. Мне остаётся только усмехнуться и поверить, что каким-то чудом всё будет так, как ты нарисовал в своих грёзах. «Нет смысла переживать о том, что от нас не зависит, вот и не переживай, аники!» — растекается дымкой очередная легкомысленная убеждённость в твоём сознании       Сегодня ты выкупил мою жизнь, заплатив своей совестью.       Небесный купол светлеет широкими взмахами чьей-то кисти, что привносит в это полотно вокруг яркого тёплого сияющего диска опьянённого ранью, сонного солнца, — оборванцы-облака в тёмно-сиреневом небе. В эфире заспанного утра тают уже не яркие звёздочки, пока тяжёлые тёмные облака стелются ближе к земле, в то время как верхние уровни небесного купола уже совсем просветлели мягким и нежным персиком, намекая на то, что пора возвращаться домой. Я и понятия не имею, куда вообще забрёл в полусознательном состоянии, и уж тем более не имею представлений о том даже, в какую сторону нам идти и как далеко.       — Аники, Имари и Сигараки отвезут нас домой! — подсказываешь, видя мою растерянность. Спасибо, отото. Спасибо, что вернулся, пусть даже лишь для очередной разлуки.       Дорогие друзья, спасибо за знакомство с данной частью! Искренне надеюсь, она вам понравилась! Буду рада прочитать ваши пожелания, рекомендации и замечания в отзывах, если у вас возникнет желание поделиться своими мыслями. К моему сожалению, разовый предел главы в десять страниц достигнут, а значит, настало время попрощаться до 22.03. 2024. — увидимся на этом же месте.🤍🌸🤍