Ночь с 9 на 10 июля 2000 года. Токио, гостиница «Ann». Комната Йо.
Асакура-младший один лежал во мраке спальни: Тамао находилась на седьмой неделе беременности — время, когда токсикоз и полиурия начинают нещадно терзать будущую маму впридачу к изжогам и изменениям вкусовых привычек. Чтобы не будить мужа по ночам, девушка переехала в соседнюю комнату, дав Йо обещание разбудить в случае чего. Но, даже несмотря на такие меры, уснуть не удавалось: уже не на шутку пугающее состояние брата не давало покоя, ведь незатихающий кашель разносился на весь дом. И Йо, не способный отдаться в блаженную власть Морфея, прекрасно слышал лающие хрипы близнеца, даже находясь в другой комнате. Вот ведь баран! И вроде живёт не первую жизнь, и опытный, и мудрый, и природного ума ему не занимать, но ведёт себя хуже ребёнка! И как он вообще ещё живой с таким-то безалаберным отношением к здоровью? Думает, что перехитрил смерть, раз освоил искусство реинкарнации, но такая уверенность подтачивает бдительность. Умереть-то можно от неудачного падения, от банальной простуды, да от пореза даже! И о чём он вообще думает?! А самое главное, — уснуть от этого не могу я. Упёртый же чёрт… Хоть за уши тащи его в больницу… Ещё и поссорились из-за этого. Как, ну как с ним разговаривать? С другой стороны, почему меня вообще должно это волновать? Хочет умереть от болезни — пусть. Его дело. Будет впредь знать, что жизнь и здоровье нужно беречь. Ага… Ему всё равно, а жить-то без него потом мне… Чёртов эгоист! Хотя, жить без него я уже научился, когда убил его. Но зачем он вернулся, и вернулся именно ко мне? Я полюбил его, и теперь снова будет невыносимо без него, только ещё хуже, чем раньше, потому что теперь я отношусь к нему не только как к брату. Да… да даже сейчас скучаю, хоть он и невозможный баран. А самое паршивое — что он и слушать не хочет. Это полный мрак… — Йо сел на футоне и обхватил голову руками. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Прошёл всего день после ссоры, но Асакура-младший уже не мог заснуть. И совершенно не представлял, как вдолбить упрямому брату, что так нельзя: в его состоянии отказываться от госпитализации — просто уму непостижимо! — Йо-доно… — уже почти забытый, но всё же родной голос верного друга прорезал ночной мрак, заставляя шамана замереть. — Амидамару? — молодой человек не помнил даже, когда в последний раз разговаривал с хранителем: с возвращения Хао, когда Йо заточил самурая в ихай, верный дух затаился и не взаимодействовал с Асакурой-младшим. Парень принял обиду хранителя как заслуженное и справедливое наказание, и потому не смел звать его. Но сейчас, когда друг сам обратился к шаману, парень с радостью и облегчением откликнулся и понял, что очень отвык от мерного и спокойного голоса Амидамару. Появилась надежда, что с возвращением самурая найдётся и способ убедить Хао одуматься и лечь в больницу. — Вам нужно поспать, Йо-доно, — встревоженно заметил дух. — Да не могу я спать, Амидамару, — сокрушённо вздохнул Йо и принялся излагать ситуацию для хранителя: — Хао не хочет ложиться в больницу, а у самого температура под сорок. И слушать меня он тоже не хочет, — убито-безысходно выдохнул парень. — Так поставьте ему ультиматум, Йо-доно, — запросто предложил самурай. — Какой ещё ультиматум? Я? Да что я вообще могу, если он включил барана? — растерялся молодой человек. — Кое-что можете. Я уверен, что Хао точно так же терзается по Вам, как Вы — по нему. Ещё при жизни, изучая военное дело в рамках обучения мастерству самураев, я усвоил, что не стоит пренебрегать возможностью сыграть на слабых местах противника, — многозначительно проговорил Амидамару. — Я всё равно не понимаю, что ты хочешь сказать. Какие у аники слабости вообще? На чём мне играть, даже если я смогу закрыть глаза на то, что это как-то подло? — обречённо выдохнул Асакура, роняя голову на руки вновь. — У Вашего брата есть слабое место, — это Вы, — объяснил хранитель. — Как это? Я слабое место Хао? — непонимающе-обречённо вздохнул Йо. Из-за сонливости парень совершенно не мог взять в толк, о чём говорил Амидамару, и это угнетало: видно, пауза в общении с хранителем не прошла даром и ударила по взаимопонимаю. Хорошо, по крайней мере, что Турнира сейчас нет, и мои затупы не будут стоить мне жизни. — Хао дорожит Вами точно так же, как Вы — им. Поэтому он прислушается к Вам, — объяснил мысль самурай. — Если бы всё было так просто, Амидамару, думаешь, ломал бы я голову над этим сейчас? Уже пробовал его убедить, просил, умолял одуматься и обеспокоиться своим здоровьем — дохлый номер. Он упрямее любого осла. Кажется, я начинаю понимать, почему они с Реном поладили. У них больше общего, чем кажется на первый взгляд, — мрачно усмехнулся шаман. — В том и дело, Йо-доно, что Вы предпочитаете действовать мягкими методами, убедить, образумить, уговорить. Безусловно, это Ваш подход, и временами он позволяет решить проблему как нельзя лучше, но сейчас обстоятельства диктуют необходимость жёстких и решительных мер. Хао не хочет Вас слушать? — поставьте ему ультиматум: либо Ваш брат ложится в больницу, и вы общаетесь, либо Вы прекратите общение с ним в любом виде. — М-м-м… — Йо не понравилось предложение самурая. Парню казалось это всё каким-то неправильным, резким и нечестным по отношению к Хао. Как будто они не родные. — Почему Вы не решаетесь поступить так, как я предлагаю, Йо-доно? Хао ведь всё равно не спит, — пойдите к нему и поговорите, — вновь подал голос Амидамару. — Потому что я не хочу лишать его выбора. Хочу, чтобы решение о госпитализации аники принял добровольно и осознанно, а не под давлением моего ультиматума, да и вообще… Не моё это как-то. Ну не люблю я быть жёстким, отстаивая свои интересы в ущерб окружающим, — вздохнул Йо. — Ну, тогда бездействуйте, только потом Вы же себя корить будете из-за того, что в своё время так ничего не предприняли, — как бы невзначай заметил самурай. — Блин, Амидамару… Посоветуй мне что-нибудь другое… — простонал Йо, откидываясь спиной обратно на футон. — Йо-доно, Вы скоро станете отцом, — проговорил хранитель. — Ну да, и что? — М-м-м… Вам не кажется, что Хао, несмотря на свой возраст, иногда ведёт себя что неразумное дитя, которое не желает есть мисо, а предпочитает уплетать сладости? — проговорил самурай. — Амидамару, а можно без аллегорий, а то у меня и так мозги скоро потекут… — обречённо вздохнул шаман, накрывая лицо ладонями. — Простите меня, Йо-доно. Я только хотел сказать, что Вы не желаете лишать брата свободы выбора, но ведь даже малых детей ограничивают в выборе ради их же блага, так что в этом плохого? К тому же, строго говоря, Вы не лишаете брата выбора: напротив, — лишь обрисовываете возможные варианты, из которых ему предстоит выбрать, — только и всего, — заметил хранитель, добавляя задумчиво-печально: — я просто не могу смотреть, как Вы терзаетесь из-за ослиного упрямства этой паскуды. Он ведь и мизинца Вашего не стоит, Йо-доно, а Вы не спите из-за него! — Амидамару, не говори так. Я очень рад, что ты вернулся, но не хочу, чтобы наше общение омрачалось такими высказываниями. Пожалуйста, постарайся принять Хао. Он не плохой человек, просто его никто не понимает. — Ну а Вы, Йо-доно? — Что? — Понимаете Хао? — Ну… Поначалу совершенно не понимал, но, изучая в Идзумо его трактаты, в которых он излагал свои взгляды на устройство мира в свете сосуществования с обычными людьми-не шаманами, я начал его понимать чуть лучше, хоть и не могу сказать, что понимаю полностью сейчас, — проговорил Йо уныло, не способный скрыть поволоки тоски из-за ссоры с братом, который больше и теперь дальше, чем брат. — Понятно… Просто обдумайте мои слова получше, и имейте в виду, что теперь Вы нужны Тамао и Вашему ребёнку, и не имеете права замыкаться в себе, с головой уходя в тоску по брату. И постарайтесь, всё-таки, поспать, — вздохнул самурай. От хранителя исходил мягкое приглушённое серебристое сияние. Оно было комфортно для глаз даже среди кромешной тьмы комнаты. — Амидамару… Можно задать один вопрос? — осторожно поинтересовался шаман. — Конечно, Йо-доно, я ведь Вам служу. Впрочем, догадываюсь, о чём Вы хотите спросить, — проговорил самурай, изучая спокойное лицо Асакуры в неровном свете его сияния. — Хорошо. Спасибо. Я… обидел тебя тогда, да? — чуть слышно выдохнул парень, опуская лицо. — Йо-доно, Вы шаман, которому я поклялся в верности. Эта клятва для самурая, которым я был при жизни, священна и непреложна. Как можно помыслить, что воин затаил обиду на своего хозяина? Это ведь уму непостижимо! Или я снова чего-то не понимаю? Да, сейчас многое изменилось… Должен признаться, мне непросто существовать в этом времени, — проговорил Амидамару. — Тебя не было, вот я и подумал, что, должно быть, сильно обидел тогда, — тихо выдохнул шаман. — Нет, Йо-доно. Я не могу на Вас обижаться, что бы Вы ни сделали. Простите, что заставил Вас беспокоиться, я просто… Я понял, что моё поведение недостойно, и потому не посмел являться Вам. — А-а, вот оно что… Я и позабыл уже о том, что вы с Мосуке — те ещё любители поиграть в прятки. Что же, получается, всё хорошо, и мы можем общаться как раньше? — с облегчением и радостью выдохнул Йо, едва ли не смеясь от охватившей лёгкости и отчасти позабыв, казалось, и тревогу за отношения с братом. — Если Вы меня прощаете, — проговорил честный и совестливый самурай. — Переста-ань, — осадил шаман, уходя в зевок и прикрывая глаза. — Спите спокойно, Йо-доно, доброй ночи, — пожелал самурай. — Спасибо, и тебе доброй ночи, Амидамару. Я рад, что ты вернулся, правда рад, — с улыбкой на губах выдохнул Йо, опуская голову на подушку и, наконец, закрывая глаза. Как парень и надеялся, разговор со старым другом подарил частичное успокоение и надежду на успешное разрешение конфликта с братом. Шаман уснул не сразу, ведь мысли о Хао никуда не исчезли после разговора с Амидамару; напротив — теперь к ним прибавились сомнения о том, стоит ли последовать совету друга и прибегнуть к ультиматуму. В итоге парень так и не принял однозначное решение и остановился на намерении действовать по ситуации: если у брата утром будет температура, а он сам вновь откажется лечь в больницу, — ультиматума не избежать.***
Утро 10 июля 2000 года. Кухня гостиницы «Ann».
Он едва ли мог смотреть на еду, но старательно делал вид, что поглощает тамагояки с превеликим аппетитом и таким же удовольствием, ведь то был очередной день, который Хао встретил с температурой тридцать восемь и шесть, и потому не оставил близнецу выбора… — Аники, пожалуйста, давай поговорим, — Йо поднял на брата мягкий взгляд своих добрых ласковых глаз. Оммёдзи старательно жевал совершенно резиново-безвкусный тамагояки, но всё из вежливости поднял взгляд от ненавистной мешанины, которую мучил на последнем издыхании, в своей тарелке на близнеца, хоть и понимал и знал наперёд, что затеял отото. — Если по наивности своей веришь, что в этом есть смысл, давай попробуем. Я даже сделаю вид, что не знаю, что ты мне хочешь сказать, — едва ли не зевая от скуки, протянул Хао. — Ляг в больницу, аники! Я прошу тебя об этом! — нервно выдохнул Асакура-младший. — Йо, я сегодня в консультацию, мне, вообще-то, уже пора, я снова опаздываю, поэтому пока, люблю тебя, — наспех попрощалась Тамао, резко врываясь в разговор. Девушка палочками быстро и ловко закидывала себе в рот рис и проглатывала, казалось, даже не жуя, поднимаясь из-за стола. — Поешь как следует, к чему такая спешка? — недовольно выдохнул молодой человек, наблюдая суетливость жены. — Не могу, я опоздала на прошлый приём, второй раз подряд уже неприлично, — покачала головой коккури, — чёрт, посуду мыть некогда… И так волнуюсь перед приёмом, если ещё и опоздаю… — девушка вздохнула и обхватила личико руками. — Я всё уберу, беги. Удачи на консультации. Люблю тебя, родная, передай от меня привет малышу и не переживай, я уверен, что всё пройдёт хорошо, — выдохнул Йо со спокойно-счастливой улыбкой, целуя жену. Как только Тамао вышла в гэнкан, Йо, проводив коккури, вернулся к разговору с братом: — Хао, либо ты ложишься в больницу, либо мы больше не общаемся. Я не шучу. Это очень серьёзно, как ты не понимаешь! — Асакура-младший холодно-строго взирал на удивлённо-неверящую ухмылку близнеца. — Серьёзно так серьёзно, отото, у нас иначе и не может быть, — продолжал смеяться Хао. — Мы не поговорим, да? — начал злиться и психовать Йо. Парень только сейчас в полной мере начал осознавать свою наивность: и кого я пытаюсь уговорить? Он откровенно насмехается надо мной, чёртов эгоист. — Ну почему же сразу насмехаюсь, отото? Я… — Хао замялся, явно обдумывая какую-то мысль, или просто не способный оторваться от глаз брата. Наконец, и оммёдзи вернулся в разговор и задумчиво-завороженно, в каком-то мороке, выдохнул: — я лягу в больницу, но при одном условии, Йо. И ты выполнишь его, если тебе действительно важно моё здоровье. — Выполню, что бы ты ни запросил, — нетерпеливо и твёрдо, даже с вызовом в сердитом взгляде проговорил Асакура-младший. «Попался!» — пронеслось ликующей вспышкой в мыслях оммёдзи. — Даже не спросишь, что за условие, отото? Как опрометчиво… Впрочем, мне только на руку, — тихо-бархатно прошелестел Хао, прикрывая глаза и чуть улыбнувшись. — Какая разница, если это единственный способ добиться твоего выздоровления? — огорчённо-равнодушно выдохнул Асакура-младший. — Мне нравится ход твоих мыслей, Йо. Уже по-взрослому. — Хватит мне зубы заговаривать, аники, говори, что за условие, я быстро с этим разделаюсь, и вызову тебе скорую, — раздражённо-взвинченно от того, что брат тянет время, проговорил младший близнец. — Быстро может не получиться. Я хочу от тебя поцелуй. Один поцелуй в губы, но так, как пожелаю я. — Что? Аники, ты в своём уме вообще?! Я женатый человек, моя жена ждёт ребёнка от меня, а ты предлагаешь мне такое! — всплеснул руками Йо, чуть не плача от негодования, ведь сам на радостях поспешно согласился выполнить любое условие. Будто забыл, кто мой брат! — продолжал ругать себя парень. — Заметь, за язык я тебя не тянул. Всё впереди, отото, — подливал масла в огонь Хао. — Замолчишь ты сегодня или нет? — сердито-взвинченно прорычал Йо. Видят небеса, Асакура-младший уже на взводе, и ему недо смеха. — Даже говорить ничего не буду, — слишком плоский и неоригинальный ответ, — недовольно вздохнул Хао. — Ладно, давай разберёмся с этим быстрее, — простонал Йо, резко притягивая к себе брата и грубо целуя без всяких стараний, но с ожесточением, вкладывая все злость и негодование, которые кипели в нём. Почти сразу Асакура-младший отстранился и возмущённо-ожидающе уставился на аники, скрещивая руки на груди. — Отвратительно. Ты и так не умеешь целоваться, а когда ещё и намеренно не стараешься — вообще кошмар, — скривился Хао. — Собирай вещи в больницу, аники, — осадил Йо, продолжая отплёвываться после содеянного. Единственное, что оставалось парню в утешение, — это вера в то, что произошедшее — не просто измена жене, но спасение для неразумного брата.***
Одна из женских консультаций Токио. В то же утро.
Тамао мрачным взглядом окинула табличку с именем принимающего сегодня специалиста. Вздохнула. Это же имя девушка видела в прошлый раз, когда опоздала на приём, поэтому заходить совсем не было желания, ведь и в это утро коккури опоздала. Врач-гинеколог Акихиро Кавагути… — в прошлый раз этот специалист сделал Тамао выговор о том, как некрасиво опаздывать на приём к доктору. Но делать нечего: по плану девушка должна сегодня посетить гинеколога, независимо от её желаний и нежеланий. Кабинет выпустил женщину лет тридцати с округлым животом — одну из пациенток. Будущая роженица обратилась к Асакуре: — Заходите, у доктора никого. Тамао кивнула и, покрепче сжав рюкзачок, проследовала в кабинет. Всё было белым: от стен до халата врача. За столом сидел рослый мужчина лет тридцати с небольшим с пропорциональной фигурой и сильными плечами, груда которых ширилась из-за аквариума, за которым расположился гинеколог. У него гладко выбритое лицо с правильными и чёткими чертами: густые тёмные брови и глаза цвета океана, которые выглядят строго и непреклонно. Та же твёрдая скульптурная строгость и правильность читалась в точёном прямом носе. Единственное, что выбивалось из этой совокупности шаблонно-идеальных черт и несло каплю душевности и человеческого тепла, наравне с глазами, — красивая, симметричная форма губ. Тёмно-каштановые волосы чуть вились, но были подстрижены коротко и в целом смотрелись опрятно, не бушевали патлами. Сразу было понятно, что этот врач всегда следит за своей внешностью и заботится о своём теле, поэтому у него спортивная фигура с выраженными мышцами. В целом, его внешность отражала его силу, решительность и привлекательность. — Здравствуйте, можно? — несмело заглянула девушка в кабинет. — Думаю, даже нужно. Вы у нас кто? — оторвался мужчина от бумаг, чтобы посмотреть на Тамао, но быстро узнал недавнюю пациентку, и вопрос потерял актуальность: — А, Асакура-сан… Здравствуйте. Вы, я смотрю, не изменяете себе? Половина приёма прошла, а Вы только пришли. — сухо усмехнулся мужчина, бросив короткий взгляд на наручные часы, — как самочувствие? Жалобы на что-то, кроме беременности, есть? — Наверное, нет. Кажется, всё вполне закономерно и объяснимо, так что, в моём случае, жаловаться на что-то — только гневить небеса, — рассудила Тамао, располагаясь в гинекологическом кресле. — Похвальная сознательность, Асакура-сан. Многим моим пациенткам её не хватает, — заметил медик. Мужчина поднялся с места и, пройдя к раковине в кабинете, помыл руки и надел чистые перчатки. Затем, подготовившись к осмотру, прошёл к гинекологическому креслу, в котором уже расположилась пациентка и приступил к обследованию. В процессе мужчина сокрушённо качал головой и о чём-то пару раз вздохнул. Это не понравилось Тамао: — Извините, Кавагути-сенсей, что-то не так? Вы чем-то огорчены? — осторожно выдохнула девушка, когда врач уже отправил использованные перчатки в контейнер с жёлтым пакетом с эпидемически опасными отходами, которые могут быть инфицированы, так как имел место контакт этих отходов с биологическими жидкостями. — Меня беспокоит Ваш таз, Асакура-сан, — огорчённо-устало выдохнул гинеколог. — Простите? Что не так с моим тазом? — Я не сказал, что что-то не так. Всё хорошо, Асакура-сан, Вам не нужно ни о чём беспокоиться, — поправил медик. — Вы сказали, что это вызывает у Вас беспокойство. Что не так? — Вы никак не сможете на это повлиять, Асакура-сан, поэтому не беспокойтесь, это бессмысленно. У Вас просто узкий таз, существует вероятность, что роды будут протекать для Вас труднее, чем для большинства рожениц. — И что в этом случае делать? — подала тихий и глухой голос пациентка. — Ничего. — Как ничего? — Ну или Вы можете попробовать заново родиться с другими физическими данными. Сомневаюсь, что это у Вас получится, поэтому и говорю, что ничего. Просто постарайтесь расслабиться и не нервничать, не перегружаться, не расстраиваться и побольше гулять на свежем воздухе, но избегать мест массового скопления людей, чтобы снизить риски для Вашего здоровья и здоровья ребёнка. Я назначил Вам некоторые плановые анализы. Через две недели, когда результаты будут готовы, жду Вас на приёме, а на сегодня я Вас отпускаю. До свидания, Асакура-сан, берегите себя, — ответил доктор, быстрым взглядом пробегая по занесённым в карту данным о приёме.***
Тамао покинула кабинет счастливая от мысли, что приём прошёл без упрёков в её сторону, но чуть огорчённая выявленными особенностями её организма. Конечно, девушка всегда знала, что у неё узкий таз, какое-то время Тамао находила это красивым и практичным: можно есть что угодно, не беспокоясь о лишних сантиметрах на бёдрах, да и Йо не очень женственная фигура супруги, кажется, вполне устраивала. Конечно, устраивала. Его и Хао вполне устраивает… — желчная мысль саркастичной вспышкой омрачила и без того безрадостное сознание.***
Тамао вернулась домой только к обеду, несмотря на то, что пойди девушка по короткой дороге, окончила бы путь гораздо быстрее. Коккури захотелось прогуляться и подумать о своём, потому что… Да потому что дома снова ждут Йо и Хао. В том, что близнецы решили не стали упускать минуты её отсутствия, Тамао совершенно не сомневалась. То ли в подозрительности и мрачности девушки виноват прогестерон, то ли её собственная удручённость происходящим вокруг, но неизменно одно: Тамао не представляла, что могло бы сейчас порадовать её. Даже мысль о предстоящих родах удручала и пугала, тогда как ещё месяц-два назад девушка с нетерпением и тихой радостью ждала этого события, размышляла над именем для ребёнка, если родится мальчик и если родится девочка. Пришла домой Тамао в состоянии глубокой задумчивости, уйдя в свои мысли во время прогулки по окрестностям Фумбари-га-Ока, и потому вернулась особенно молчаливой, что не могло не встревожить супруга. — Врач сказал, что у твоей жены узкий таз, и это осложнит роды, — открыл Хао увиденное в мыслях розовой крысы. — Правда? Родная, ты из-за этого расстроена? — ласково-осторожно спросил Йо. Девушка понуро кивнула, сохраняя безмолвие. — Ей страшно, — вновь озвучил мысли Хао. Оммёдзи устал вести борьбу за (против) Йо и допустил мысль о том, чтобы отступить вовсе. Так будет правильно. Сейчас, когда наши отношения натянуты и отравлены недавними ссорами — наилучшее время для ухода. Тамао родит, и я оставлю их, когда лягу в эту чёртову больницу, — решил оммёдзи, и позволил себе помощь брату в понимании невысказанного Тамао. Это удручало Хао, но молодой человек понимал, что в благодарность высшим силам за шанс и новую жизнь он должен поступить как, как правильно, а не так, как хочет. Дорогие друзья, это только девять страниц, но я не знаю, что ещё добавить в эту главу, чтобы добить до стандартных десяти, да и вообще считаю бессмысленным погоню до красивого числа «10» ради… Даже не понимаю, чего ради. Засим прошу прощения за дооолгое ожидание этой недоглавы. Когда пишешь макси, наступает момент, когда понимаешь, что работа опостылела, каждая глава — пытка скукой и усталостью. Понимаю, что некрасиво с моей стороны позволять моей лени, скуке и бессистемности наносить удар (заставлять страдать) по вам. Простите меня. Как понимаете, работа неукоснительно приближается к финалу: это предпоследняя глава (возможно, пред-предпоследняя, если я захочу ещё написать эпилог в отдельной главе, но это, по вышеописанным причинам, вряд ли). Всем спасибо за чтение, и я буду рада и благодарна, если поделитесь своим мнением и пожеланиями касательно будущей главы (глав) в отзывах. Как вы думаете, кто родится у Тамао и Йо: мальчик или девочка, с учётом того, что я предлагаю альтернативную картину будущего Йо, в котором Анна не стала его спутницей жизни => никакого блондина Ханы у них не будет и не может быть.