***
Громкий рев пронесся по заброшенному зданию, отчего старая побелка закапала с потолка. Около десяти людей сидели возле хрустального шара, изредка тыкая по нему, будто надеялись, что что-то произойдет, пока самый высокий из них бегал по комнате за черным котом и разносил в щепки валуны. Уже как две недели они ищут способ вызволить двух человек из нэн-ловушки. — Он даже не треснул, — грубым голосом буркнул высокий парень без бровей, поведя плечом. Несколько минут назад он вытащил почти половину своего предела, чтобы хоть что-то сделать с предметом. — Деме-чан тоже не способна ничего сделать, — заявила черноволосая девушка в очках, задумчиво приложив указательный палец к губам и дематериализовав свой пылесос. — Вы бы поаккуратнее. Может им отдается то, что мы делаем, — подала голос Мачи, положив ногу на ногу. Ни одна из способностей Пауков не может заставить шар хотя бы светиться поярче. — После смерти пользователя его нэн возрастает, понятное дело, что мы не справляемся. Скорее всего раньше это была способность наподобие мешка того Инжу, но теперь это настоящая тюрьма, — промямлил Шалнарк, быстро тыкая по кнопкам консоли. — Там же нет еды или воды, — вскользь сказал огромный человек с растянутыми мочками ушей, так же нажимая на кнопки. — Они либо с самого начала в отключке, либо скоро в нее попадут без пропитания, — прошелестел низкий парень, оторвавшись от книги. — Надеюсь на первое, — вздохнул Шалнарк, тут же вскрикнув от радости, когда на экрана появились сверкающие надписи с левой стороны. — Двигайся, Франклин, теперь моя очередь, — толкнул большого мужчину безбровый, выхватив из рук игровую консоль. Нобунага прошептал низкому человеку о том, что даст ему пять тысяч, если Финкс выиграет. — У босса же есть способность разбивать мощнейшие барьеры нэн, почему он ей не пользуется? — положив игру на бедро другой ноги, риторически спросил Финкс, бросая быстрый злой взгляд на двух бормочущих людей сзади. — Там скорее всего блокаторы нэн, — отозвался Шалнарк, запуская игру. — Поэтому они и не могут ничего сделать изнутри, так бы уже давно выбрались оттуда. Да и снаружи не легче. На мгновение раздалась тишина, и только клацанье кнопок нарушало мирный строй. Возле одного из подоконников раздалось копошение, и все разом обернулись, уставившись на малиноволосого мужчину, что хитро улыбался им, что-то держа в руке. — Ты снова опоздал, — с раздражением произнесла Мачи и сморщилась, когда Хисока облизнулся, смотря в ее сторону. — Уж извините, были дела, — ничуть не смутившись под агрессивными взглядами, что бросали люди в помещении, отмахнулся мужчина. — Я принес кое-что очень интересное, что может помочь в спасении Куроро и маленькой Куруты. Хисока поставил на ржавый железный стол тяжелый предмет, отчего шар, лежащий на нем, подпрыгнул. Нобунага рыкнул на него и схватил шар, аккуратно держа на ладони. Мужчина хмыкнул только и повернулся к остальным, что все еще глаза хмурили на все его действия. Конечно, малиноволосый сильно злился на резко выскочившую проблему, что помешала ему опробовать вкус битвы с Куроро. Да и неизвестно, когда они найдут человека, способного вытащить двух его целей из ловушки. А еще непонятно, что эта самая ловушка делает с людьми, находящимися внутри. Хисока терпелив, но вот он, бой, что должен был прийти к нему в скорейшем времени на сверкающем блюдечке, внезапно отсрочился на непонятно сколько времени. Убил бы владельца шара, да вот незадача, отсох уж как несколько лет. Он надеялся, что решение проблемы займет максимум год. А за этот год он мог и с Куроро подраться, и дождаться созревания маленькой Куруты в дикого воина, которого он бы с радостью насадил горлом на ее же косу, дополнив вверх ее котярой, что все время шипел на него да убегал за коробки. Хотя было бы и неплохо, если бы они оба одновременно сражались с ним. Свести их и поранить одного, чтобы второй взорвался от ярости? Идея была настолько великолепна в его мозгу, что извращенное выражение радости отразилось и на лице. — И что это? — Хисока состроил равнодушную морду и повернулся к Финксу, что разглядывал притащенную малиноволосым вещь. — Это Остров Жадности, нэн-игра, — пояснил он с глумливой улыбкой. — В нее играют множество сильных пользователей. Так что экзорцист или ему подобные могут там оказаться. Конечно, план шаток и хрупок, но ведь вероятность того, что в следующую секунду их тут всех перебьет заскочивший в здание голодный кабан мал, но не равен нулю, верно? — И как в нее играть? — подскочил к столу Шалнарк, пока за спиной вырывал на себе волосы Финкс, удрученно смотря на свою консоль. — Я не совсем понял, — наигранно вздохнул Хисока, — но хозяин копии сказал, что надо надеть кольцо и вставить карту памяти. Мужчина сунул руку в карман и вытащил несколько одинаковых колец и карт, а после, развернувшись и, мило улыбнувшись, помахал на прощание, восторженно сказав что-то о том, что у него, вообще-то, дела поважнее есть. Пауки и вскользь не посмотрели на него, вместо этого обратив внимание на коробку, что давала им шанс шагнуть на ступень выше ради освобождения своего босса из черно-красного шара.***
Проживая долгие годы в Метеор-Сити, хочешь или нет, а научишься из каждого человека вытряскивать максимум пользы для самого себя. Мелкие дети группами нападали на взрослых, отбирая и отпинывая каждый кусок пропитания, каждое пёрышко на застреленной птице, что в своем зараженном от облаков пыли мяса хранила отвратительных червей. В одиночку не справиться. В одиночку помрешь где-нибудь в яме, созданной для заманивания иссохших собак, дабы хоть как-то наесться хотя бы сегодня. И кто знает, может, тот одинокий ребенок, которого избили перед твоим взором насмерть, мог оказаться в будущем верным тебе соратником или даже другом. Но каждого не спасешь и не поставишь подле себя. Связи создавались медленно, кусочками паззла превращаясь в что-то более крепкое, чем кровная семья. Паук маленькими, остервенелыми и неверящими другим, изодранными кусками собирался в то единственное, что каждый хранил глубоко в сердце, всем своим существом отдавая себя только этому. В осознанных, далеких от горя и не воняющих смертью городах житель свалки легко в толпе найдёт себе подобного. Это видно по легким, еле слышным даже в тиши шагам, по зоркому взгляду на каждый взмах руки чужого. И хоть положение их улучшилось, все же не живут — выживают. Куроро уже и не помнит, каким был до её смерти. Помнит только бесконечную дыру в груди и веру в то, что они выберутся, пойдут против железных правил Старейшин. Больше не будут брать худшее, будут клыками и когтями отбирать лучшее. Житель свалки за секунду узнает себе подобного, но смотря на девушку перед ним, он понимает, что научиться выживать так, как это делает скопившийся мусор, можно и за пределами Метеора. Курута зубами впивается в плоть, доходит когтями до костей и щелчком глаз ломает эндост, пока не выйдет живой. С кровью на руках, но с бьющимся в своей груди сердцем. Она диким животным смотрит на мир и пулей бросается наутёк при любом неправильном выдохе. Строит возле себя спокойствие с малым количеством людей, что не кровны ей. И скалится, пока человек не обнажится, чтобы после показать заточенные зубы и впиться в слабое место. Но что делать, если перед тобой такой же? Что делать, если клыки напротив острее, чем твои? — Расскажешь о своей жизни? — спрашивает. Такие разговоры он ведет только тогда, когда в желудке уже хранится банка пива, а вечер переходит в ночь. Садится возле Пауков, что пришли к ним в труппу — не труппу, семью — уже после того, как первые участники оставили позади прогнивший город, и смотрит заинтересованно, будто рассказать о жизни — сущий секрет, поделившись с которым станешь ещё ближе и роднее. Но ведь так и есть, правда? — Еще чего, — и смотрит затравленно, пока волосы истончавшимися от недостатка витаминов светлыми прядями закрывают лицо. Будто береза ветвями хозяйку прикрывает от чужих взоров. А место ужасает больше, чем жуткая заинтересованность подробностями ее жизни от человека напротив. Придавливает бездной со всех сторон, заглядывает в душу и ржавыми лопатами вытаскивает все радостное, что маленькими каплями еще хранилось где-то внутри. Звуки жужжания отдавались в ушах, но они знали, что это кровь течет в теле, гулко постукивая холодный ритм. И только это доказывало, что до сих пор живы. А он смотрит. На маленькие вены, выпирающие вместе с сухожилиями на тонких руках с едва видными полосками шрамов, на острые коленки и плечи, худоба которых виднеется даже сквозь одежду, на измазанные в саже пряди волос, что за пребывание в этом пространстве уже отросшей челкой лезут на глаза, на острый подбородок и впалые щеки, на чуть вздёрнутый маленький нос, что всегда морщится, на темнеющие фиолетовым мешки под глазами и на глаза, с каждым днем будто сверкающими все ярче и не даже не пытаются обратно погаснуть. И она тоже смотрит, не зря иногда взглядом сталкиваются и десятками минут не отводят в сторону. Будто с ее места глазами проводит по каждому его куску, каждой мышце, каждой царапине и реснице. А оба делают вид, что не замечают, как продвигаются ближе к друг другу, лишь бы вечный холод тела немного согреть. Сидят недалеко друг от друга, знают, что делают это дабы с ума не сойти. И молчат, не зная, как разговор нормальный завести. Курапика хмурится и водит плечом, рот открывает и тут же закрывает. Еще минуты — а минуты ли? Не часы или дни? — назад они как кошка с собакой грызлись, кидая друг друга на спину и впиваясь в кожу кулаками и ногтями, пытаясь что-то доказать. Куроро уже не падок на подколы, не трогает его ничего, а вот она будто ждет, когда малая причина вмазать появится. И ведь чувствовалось, что приструнилась, нашла способных ее остановить людей, да видно, что это всего лишь видимость, что до сих пор не приручили. Синяк на челюсти и драку уже начинать не хочется, оттого и сидит где-то справа, шипит себе под нос что-то и сжатые губы кривит. Мачи рассказала ему о ночи на аукционе, когда Курапика пахла страшнее смерти. Ему бы отхватить себе эту силу, но ведь девчонка не так интересна без нее будет. Да и в Пауки не затянешь, видно же, что глумиться над оковами будет. К таким осторожный подход нужен. Нужен кто-то, кто отдаст себя всего, а она в ответ откроет себя полностью. Он протянет руку, погладит как ребёнка раз другой, залезет под кожу и ядом проскользнет по венам. А когда поймет, что к чему, то и отталкивать уже не захочет. — Что ты искал в том доме? — в первый раз сама на разговор идет. Куроро переводит взгляд и в красные шары смотрит, вдумчиво вглядывается. Не гадает, знает, что за жизнь у нее была в деревне. Людям ведь свойственно бояться неизведанного, нападать первыми и разрывать в клочья. Каждый Курута был хорошим воином, даже Увогин восхитился силе. И каждый за секунду до смерти шептал проклятья в адрес демона, что все-таки беду накликал. Никто не накликал, может, только старый дед, сидящий в развалинах старых машин, что с искрой в глазах рассказывал о алой реликвии, спрятанную в дремучих лесах, за которую тебе в ноги золото сыпать будут. Хотя, может, на ухо и правда кто-то свыше нашептал о том, что он должен прийти и забрать оттуда все, что хочет. Алые глаза ему наскучили чуть позже, чем остальные драгоценности. Но сверкающий цвет магмы рядом с ним был великолепнее, чем ее сородичи. Зачем же убивать, если можно хранить у себя живую легенду страшных сказок, которую родители рассказывали детям на ночь, чуть поглаживая плечо под племенной одеждой. Она не даст себя запереть, но каждого дикого зверя можно заставить лежать возле ног. — Нашлась информация о книге из твоей деревни, — парень говорил мягко, чуть откидывая голову назад и смотря в темноту впереди. Курапика брови хмурит да смотрит вызывающе. — Эта деревня не моя, — поясняет почему-то, хотя и не должна. Но что-то дергается внутри от отвращения, когда ее приписывают к личным мучителям. В ее мире нет людей клана кроме родителей. И всё-таки не осталось никого, кроме нее, что плевала на них всех с самого высокого дерева в деревне, да глаз, разбросанных по миру. Другое дело, если бы под резню попали и ее родители. Но их убили не Пауки, а те, кто должны были быть братьями. Курапика считает, что это кара, но жгучее чувство вины иногда вулканом харкается в сердце. — Мы можем объединиться в поисках книги, — глаза расширяются, плещут неверием, а голова поворачивается резко, отчего челка щекочет переносицу. А он вновь смотрит на нее. Красивая. Ей бы глазки посветлее да взгляд чуть проще, точно бы за ангела сошла. Но знание того, что скрывается под миловидной внешностью, будоражит хлеще, чем подмятие под свои черные, уже опадающие крылья светлую душу. Под мальчишку косит, но женские замашки и хотелки не скроешь, хоть с рождения мужиком притворяйся. — И зачем? — сомневается, что за этим стоит только желание заполучить книгу. Подпускать огромного зверя к себе не хочется, но мысли о том, что использовать его знания и силу будет хорошей идеей, запускают шестеренки в движение. Она уж и не боится его. Если бы и хотели за хорошенькую сумму отправить ее на черный рынок, то давно б уже сделали это, не зря опасными ворами кличут на каждом углу. Но опасения не стоит отпускать. Никогда не узнаешь, что крутится у них в головах. — Не хочешь? — отзывается с улыбкой на тонких губах. Понимает же, что искушение велико. — Один из моих Пауков хорошо ищет информацию. — Тогда почему он до сих пор не нашел ни одну зацепку? — Курапика скалится, ищет каждую частицу подвоха. — Я тебе ничем не помогу. — Сама ведь знаешь, что ошибаешься, — мужская рука ложится на низ сферы, мизинцем случайно прикасаясь к меньшей ладони, отчего та дергается, будто ток снова проходит по телу. — Я давно хочу эту книгу. У нас могут быть разные подходы, но цель одна. Курапика вновь хмурится так, что хочется пальцем по месту между бровей провести, клеем пропитывая кожу, чтоб не делала больше так. В глазах сомнение, но оба знали, каков будет ее окончательный ответ. И всё-таки проникнуть к ней под кожу будет не так сложно, как он думал изначально.