Нулевой меридиан

Туманный Форкс смиренно покрывался мелкими прыщиками уличных фонарей. Темнота осеннего вечера сгущалась над пригородом. По серому небу лениво плыли бурые сентябрьские облака. Они скучнее бесконечных серых будней в школе, скучнее нескончаемого века, куда входят сотни тысяч лет жизни вампира. Ветер стучался в закрытое окно комнаты. Я видела, как колышутся под его воздействием пока еще зеленые листья. Совсем скоро они станут рыжими, как пламя, или желтыми, как солнечные лучи. Кажется, все в этом мире претерпевает изменения, кроме меня. Наверное, я могла бы разделить свои чувства с камнем, если бы он был одушевлен и умел слушать. Хотя, едва ли сама я могу назваться живой. Я не человек, и не вампир. Не убийца, и не жертва. Не охотник, и не добыча. Последней прочитанной мною книгой была история Жана Батиста Гренуя. Эту книгу я взяла у отца, в книжном шкафу. Зюскинд описывал своего героя как лишенного запаха младенца. Ничто в мире не способно сломить парфюмера: он жесток, хладнокровен и лишен голоса совести. Гренуй не знал ни любви, не сострадания, из-за того люди и сторонились его, точно так же, как сторонятся меня. Я не обладаю формулой «человеческого аромата», запахом абсолютной красоты. Мне никогда не стать частью людской толпы. Кровь в моих жилах никогда не сравниться с человеческим резусом, хотя от обычной среднестатистической американки меня и не отличить. Во мне явно чувствуется нечто дьявольское, сверхъестественное, это сильно отталкивает. В это верят даже те, кто к потусторонним силам относится скептически. Ароматом могильной плесени мои волосы не отдают, напротив, внешних проявлений, подтверждающих то, что я – нежить, никому не найти. Но, последнее время, чувствую я себя мертвее обычного. Мои волосы вьются и растут в длину, сердце бьется быстро, подобно стремительным взмахам крыльев колибри, глаза моргают, а плечи шевелятся при дыхании. Моя кожа светлая и твердая, не пропускает и ветра сквозь себя, но совсем не мерцает при солнечном свете, что позволяет мне спокойно находится среди людей в любую погоду. Глаза – светло-карие, не меняют своего цвета в зависимости от чувства голода. Румянец появляется на моих щеках во время движения, при этом усталости и последующей немощи в конечностях я не чувствую. Я развиваю бешеную скорость при беге, обладаю нечеловеческой выносливостью и врожденным даром. Крайне сложно жить в социуме, уходя далеко за рамки разумных человеческих способностей. Мне приходится делать очень многое, чтобы сойти за «свою». К примеру, вести дневник критических дней, не забывая в определенные дни жаловаться подругам на боль в груди, которую я никогда не ощущала. Имитировать борьбу с лишним весом из-за пубертата, обсуждать способы борьбы с целлюлитом и растяжками, мысленно даже не разделяя ни с кем негативных эмоций по этому поводу. А еще… использовать грим для изображения покраснений на лице, которые стали якобы закономерным следствием взросления организма. Рассказывать об ужасах жизни в приемной семье, трудностях во взаимоотношениях с суррогатными родителями, которые, на самом деле, таковыми не являются. Изредка я пропускаю мячи во время игры в волейбол для того, чтобы не выходить за рамки шаблонной ученицы старших классов. Иногда, я чувствую себя канатоходцем, каждый шаг которого должен быть просчитан вплоть до миллиметра. В то же время, в руках у меня лишь крупинка силовых показателей обычного вампира. По всем заветам моей вегетарианской семьи я питаюсь кровью животных, мои острые зубы легко прокусывают толстую кожу сквозь слои шерсти, но яда в них нет. Большая часть того, что входит в перечень моих способностей, не сравнима с мощью, излучаемой любым членом олимпийского клана. Получается, среди обычных людей я прячу свою силу, а среди одаренных вампиров – слабость. Обе стороны мне чужды, ведь я всегда нахожусь где-то посередине. Находясь в промежутке соприкосновения белого и черного, всегда трудно чувствовать твердую почву под ногами, ведь никакой определенности нет и в помине. Это не золотое равновесие, это проклятье. Мое личное несчастье и наказание. Мне никогда не поручат разведку территории при явной угрозе со стороны периодических штурмов новорожденных. Скорее, этим займутся Эммет или Джаспер. Не доверят патруль или погоню, не говоря об убийстве. Эсми ни за что не позволит мне пойти в атаку без явного прикрытия, плеча, на которое можно опереться, щита, за которым можно спрятаться. Имея в виду, мою мать, Беллу Каллен. А она, как раз таки, относится к тому широкому кругу матерей, что задают по тысячи вопросов после трех пропущенных гудков. Конечно, второй по величине и влиянию клан с легкостью может обойтись и без моей скудной помощи, но, если бы вы только знали, как порой муторно и тоскливо стоять за чужими спинами. Смотреть на то, как из-за тебя погибают ни в чем не повинные вампиры и существа, тела которых с головы до ног покрыты шерстью. Я чувствую себя трясущимся то ли от страха, то ли от холода кроликом. В это же время, кажется, моя душа, сжимаясь, уменьшается в размерах. Едва ли моя жизнь стоит так дорого и ценится выше жизней настоящих вампиров, обладающих исключительными сверхспособностями, или храбрых оборотней, целью жизни которых является защита хрупкой человеческой жизни. Да, я обладаю определенным даром. Но назвать его полезным, с точки зрения существа, жизнь которого находится в чужих руках, язык не поворачивается. Вампиры – существа скрытные, холодные, почти немые. До нельзя галантные и воспитанные, но жестокие. Им нельзя изливать душу первым встречным, особенно если эти встречные – представители незнакомого ковена. Моя же способность заключается в том, чтобы передать мысли и чувства с помощью прикосновения. Я прорываюсь сквозь умственную защиту других, заставляю их видеть и ощущать то, что вижу и ощущаю я. Физический контакт порождает духовное общение. Грубо говоря, я сдаю саму себя с потрохами, и у существ, которые пожелают однажды мне зла и захотят сделать больно, будет преимущество в виде моего дурацкого произвольного признания. Подобная манипуляция однажды ударила меня под дых. Я чувствовала себя опустевшей раковиной, сброшенным во время линьки панцирем. Эмоции перестали отражаться на лице, тело окаменело так, что я едва могла пошевелиться. Скажете, я должна благодарить судьбу за возможность общаться с другими без слов? Безусловно, но, увы, моя телепатия ничто без тактильной связи. Ментально мой дар многим хуже способности отца, ведь ему подвластно чтение чужих мыслей, а это куда полезней в тех реалиях, которые нас окружают. С одной стороны, я должна быть рада тому, что мой дар не представляет никакого интереса для Вольтури, с другой, понимаю, что безграничная любовь моей матери – ключ к тому, чтобы заполучить её силу. В этой истории мне только предстоит сыграть свою роль, ведь разногласия двух сильнейших кланов вампиров с времен несостоявшейся битвы никуда не исчезли. Бдительность семьи таяла, как февральский снег, мое седьмое чувство подсказывало, что у итальянцев повсюду есть глаза и уши. Помимо гнетущего чувства одиночества, усиливающегося при нахождении среди людей, я ощущала разобщенность с членами своей собственной семьи. Не поймите меня неправильно, каждого из клана Калленов я безмерно уважаю и люблю всем сердцем. Но, знаете, расти в тепличных условиях, как одомашненной розе средь дикого бурьяна, сложно, а порой даже унизительно. Искусственная среда, что создали мои родители, напоминает клетку. Я – комнатный попугай, которому укоротили крылья. Способность летать я не потеряла, однако вся моя жизнь уместилась во временной петле: школа и дом приелись настолько, что я была готова на что угодно, чтобы вырваться из порочного круга. Все события в моей жизни происходили в замкнутой последовательности, ведь зло, в отличие от меня, никогда не дремлет. Порой абсолютно невыносимо быть середнячком среди вампиров, а, в моем случае, усложняется это тем, что буквально за каждым нашим шагом следят итальянские палачи. После семи долгих лет с момента последней встречи Вольтури не раз давали о себе знать: пытались внести раздор между нами и квилетами, организовывали стычки с другими, более мелкими кланами, и кочевниками, которым любые идеи человеколюбия и отказа от людской крови чужды. Владимир и Стефан перед отправкой в Румынию предупреждали, что королевская семья не оставит нас в покое до тех пор, пока Элис и мои родители принадлежат к олимпийскому ковену. Они обладают исключительными талантами, и могли бы сделать Вольтури более неуязвимыми и могущественными. Сокрушительная сила вампирского мира заполонила бы Италию, и не осталось бы на свете ни одного вампира, согласившегося сказать что-то поперек их слова. В такой вселенной никто из нас не захотел бы оказаться. Я вновь выглянула из окна. Тьма подбиралась к наружному стеклу все активнее, отчего становилось трудно отделить верхушки деревьев от собственного отражения. Мне пришлось выключить свет в комнате. Моя тень перестала показываться и я, наконец, увидела хвойный лес во всей его осенней красе. Густота стволов вдали навевала на мысль о родителях. Тяжелые ветви приветственно помахали мне. Для вампиров не существует особого сезона для охоты. Этот небольшой лес принадлежал нам, и, несмотря на запреты волков, мы охотились там, где нам вздумается. Только на животных, естественно. Никогда бы не подумала, что смогу извлекать хоть какую-то выгоду из запечатления. Но, да, волчье клеймо давало мне право на неприкосновенность перед оборотнями. Это очень полезно, ведь сил для того, чтобы бросить вызов целой стае, у меня не хватало. Я знала о присутствии обескровленных, слышала треск мокрых сучьев под их ногами, находясь за несколько километров. Рукой я прислонилась к ледяному стеклу. Ветер устало колотился о его скользкую, прозрачную поверхность. Лес жил: сквозь оконные слои я ощущала вечнозеленое дыхание, движение его внутренностей, состоящих из диких зверей, течение рек и мелких озер в его жилах. Мне было жаль расставаться с ним, хоть я и была уверена, что это не навсегда. Мысли о скором отъезде навеяли непонятный голод. Обычная еда никак не лезла в горло (не понимаю, как люди заталкивают в себя то, что требует тщательного пережевывания), а для охоты был довольно неподходящий час – дом временно опустел и не было никого, кто мог бы, составить мне компанию. Поодиночке выходить из дома ночью в нашей семье не принято. Опять же, это правило ввели уже после моего рождения, для обеспечения общей безопасности. Отодвинув стул, я снова села за стол. На белые тетрадные строки просились буквы, но записать мне было абсолютно нечего. Идеи, вместе с недавней сытостью покинули мою голову. Пустой лист бумаги лежал прямо передо мной, но слова запутались в паутине нейронов, от того и не могли выйти наружу. Ручка, словно змея, восьмеркой металась между пальцами. Ночь, просачиваясь сквозь узкую щель двери, нежно обнимала меня за плечи. Луна для вампира – зеленый свет светофора. Для меня же она представляет, скорее, бой механических часов. Кукушка выглянула, а значит, очень скоро я отправлюсь спать. Мысли о сне я старалась не воспринимать близко к сердцу, иначе желание сомкнуть глаза проявиться так же ярко, как и душащее чувство голода. Я снова принялась за письмо. Из-за сонливости, мне почудилось, что листья бумаги растворились в светлых оттенках древесины стола. Пришлось потрясти головой для того, чтобы пелена сна хоть на пару минут оставила меня в покое. Мне нужно написать всего пару предложений, но порой, я будто забываю родной язык, привычные слова в голове превращаются в набор букв, как если бы у меня внезапно начался приступ дислексии. Взявшись за ручку по крепче, я нацарапала на бумаге пару символов, составляющих английское предложение. После этого, бегло пробежалась по написанным строкам. Получилась полная чушь, переписывать которую не было желания. Ручка опять заняла свободное пространство между пальцами: я дополнила готовый текст парой предложений. В левом нижнем углу поставила число и подпись, а затем вновь глаза мои поплыли по океану из букв.       «Моя милая, Эмма.       Ты лучше всех знаешь меня и мою семью. Я родилась и выросла в Форксе. Мы взрослели бок о бок с тобой и Марком. Долгое время ели, дышали, смеялись и плакали вместе. Но настал час, когда я вынуждена попрощаться с тобой.       Помнишь, совсем недавно, я говорила, что словесное мастерство - не мой конек. И мне никогда не найти тех слов, которые бы описали всю глубину моей привязанности и любви к тебе. Уже завтра я покину этот город навсегда. Как говорится: «на север, в будущее».       Воспоминания о нашей дружбе будут согревать меня в условиях сурового арктического климата Анкориджа. Ты знала, что Аляску называют землей полуночного солнца? Карлайл говорит, это царство спокойствия и благодати. Даже не знаю, возможно, очень скоро мне придется осваивать езду на собачьей упряжке. Шутка.       Прошу, не забывай меня. И я буду стараться писать письма, как можно чаще.       Навеки твоя,       Бемби» Прозвище мне дала, на тот момент, единственная школьная подруга. Оно быстро приросло к фамилии, поэтому мое сложное редкое имя не так часто сходило с уст одноклассников. Карий цвет круглых глаз придавал моему образу детской наивности и искренности. В недрах шоколадного оттенка моего взгляда люди находили отблески скромности и доброты. Никто даже не догадывался, сколько раз мне хотелось вонзить зубы в их шеи, почувствовать хруст ломающихся ключиц, звук рвущихся сухожилий. Чтобы отвлечься от неверных мыслей, я прочла письмо еще раз, вслух. Собственный голос показался мне каким-то шуршащим и механическим, словно кто-то включил его запись с диктофона. Завернув бумагу в конверт, я положила письмо на край стола. Мне предстоит передать его кому-нибудь из наших с Эммой общих знакомых. Личная встреча исключена, ведь, как бы это не было грустно, уже завтра я покидаю эти края навсегда. Нестареющие лица членов моей семьи время от времени вызывают вопросы у немногочисленного населения города. У обычных людей последствия невзгод и тягот жизни отображаются в виде морщин на коже, у вампиров – ноющими ранами в памяти. Главным недостатком человеческого разума, которым многие вампиры мечтали бы обладать, можно считать способность к утрате воспоминаний, а проще говоря, к забыванию. Многие из нас не умеют прощать лишь из-за того, что отпустить прошлое порой невозможно, события яркими образами всплывают в сознании. День и ночь на протяжении веков они терзают небьющееся сердце и остатки покинутой души. Жажда мести и отмщения у существ нашего вида проявляется порой сильнее жажды крови. Я твердо уверена в том, что придет день, когда мы вновь предстанем перед Вольтури на поле боя. Тогда мне придется драться, выжимая максимум из скверного сценария моей сверхъестественной истории становления. Тогда мои второсортные возможности будут весьма кстати, несмотря на явный недостаток вампирской безупречности. Мне вновь пришлось встать из-за стола. Ветер за окном завыл сильнее и жалобнее, отчего мне показалось, что вместо него я услышала протяжный волчий клич. По телу пробежал неприятный холодок. Я огляделась по сторонам. Тьма, словно пыль, осела по углам комнаты. Серебряный свет молодой луны залил деревянный пол. Выезд рано утром, а вещи мои в хаотичном порядке продолжали лежать на кровати. Пришлось встать на четвереньки для того, чтобы выудить худой рюкзак из-под дивана. После человеческой пищи, которая требует применения неимоверных усилий перед перевариванием, я ненавижу огромное чемоданы. Просто терпеть не могу сумки, что в высоту доходят до пояса, а в ширину превосходят мои собственные габариты. Я, конечно, не ощущаю особого веса вещей внутри, но в том, чтобы носить баулы на себе нет никакого удовольствия. Кажется, со стороны я выгляжу муравьем, что волоком тащит вес, превосходящий его раз в пятьдесят. Он терпеливо трудиться на благо колонии – это основа его выживания. Мой же груз благих целей за собой не преследует, не считая бессмысленных вращений перед зеркалом в новом наряде. Слышала бы мои мысли Элис, немедленно бы вступила в полемику. Когда дело касается внешнего вида, Элис непреклонна: любые споры с ней оканчиваются моим проигрышем. Я запихивала в бордовый рюкзак предметы первой необходимости. Расческу, масло для волос (мои кудри без него невозможно прочесать), салфетки, декоративную косметику (бальзам для губ, румяна, увлажняющий крем), телефон, ключи, паспорт и другие документы. Поддерживать опрятный вид оказалось не так сложно, особенно когда ты – мифическое существо, лишенное недостатков простых смертных. Рюкзак был собран. Поднявшись с пола, я перевела взгляд на полку с книгами. Там, в голубой папке, лежали ценные мне выкройки и лекала. Наметки будущих тряпичных работ. Многие вещи из моего гардероба по прежнему были впору, но по всем правилам нашего модного ковена, поддерживаемых моей горячо любимой тетушкой, никто из членов семьи в одном и том же наряде дважды не появлялся. А поэтому, по приезде в Аляску, меня ожидали долгие часы совместного онлайн-шопинга. Я не терплю предметов одежды, которые повально скупают сотни или даже тысячи людей друг за другом. Это напоминает мне караван в пустыне, цепочку верблюдов, объединившихся с целью защиты в условиях суровой местности. Я всегда искала способ создать что-то неповторимое и исключительное. По моему скромному мнению, отдельные предметы гардероба, словно кристаллики льда, не должны повторяться. Копирка предыдущих фасонов превращает людей в армию клонов, лишенных индивидуальности. Люди в одинаковых тканях подобны облакам на небе: вроде и разные по форме, но вполне одинаковые по содержанию. Я предпочитаю создавать одежду самой, но времени на кройку, штопку и пошив всегда уходит прилично. За швейной машинкой приходилось бы ночевать, для того, чтобы иметь готовый прикид на каждый день. Пользоваться услугами ателье дорого, а поэтому, можете сто раз обвинить меня в лицемерии, но порой, мне таки приходится курсировать бесконечные просторы магазинных каталогов. Такие моменты попадают под категорию исключений, нежели правил. Я редко ношу одежду, ручные швы которой не закрепила самостоятельно. Беззвездная чернота ночи вынудила меня включить общий свет. Настольная лампа перестала справляться, а переливающийся свет на полу высох, как дождевая лужа. Личные вещи были собраны, оставалось уложить самую малость – инструменты для шитья. На дно все того же рюкзака я бросила портновские ножницы (с их помощью можно разрезать любую ткань, не повреждая краев), раскройный нож, сниппер (используется для надсечек и прорезания петель), булавки, распарыватель швов (с его помощью можно удалять неудачные швы), сантиметровую ленту, мел, набор игл и наперсток. Натуральный шелк и его разновидности (шифон, атлас, тафта или бархат) – вампиры среди других видов тканей. Они красивы на вид, блестят на солнце, обладают невероятной прочностью, которая обеспечивается определенной структурой переплетения нитей. Ткань, состоящая из волокон шелкопряда, отличается малой сминаемостью и хорошо драпируется. Она пропускает влагу и воздух, оттого весьма приятна к телу. Я осмотрела те небольшие рулоны материала, что остались в комнате, но ткани наивысшей категории среди них не нашла. Застегнув серую молнию, я спустила рюкзак на пол. От усталости ныла шея, и подкашивались колени. Я не спала почти трое суток, и, по всей видимости, это ничего хорошего не сулило. Мне хватило сил на то, чтобы бросить кости на мягкую обивку дивана. Манекен в углу комнаты, словно кукла Вуду, был утыкан иголками. Он неподвижно стоял, наблюдая за тем, как мои веки нехотя соединяются друг с другом. Организм затребовал своего, и я погрузилась в крепкий, лишенный всяких сновидений сон.