***
Поначалу это выглядело очень мрачно. Вильнёв, весь утыканный трубками и проводами, «украшенный» гипсом вокруг левого плеча и верхней части грудной клетки, напоминал фарфоровую куклу с прикрытыми глазами. Сгорбленная фигура, сидевшая на коленях рядом с кроватью, держала руки сцепленными в замок и просто прижималась лбом к краю кровати. Дидье сидел беззвучно, лишь изредка хрипло вздыхал, потому что слезы текли не по щекам, а сразу по носослезным каналам в пазухи и горло. Иногда казалось, что он вовсе сам не дышит, чем очень пугал медсестер, которые заходили проведать пациента. Те даже попытались запретить французу посещать палату и вообще объявляться в больнице, но кто такие эти люди в белых халатах, чтобы запрещать самому Пирони посещать дорогого ему человека. - Я буду сидеть в палате и читать книгу. Для меня важно находиться рядом с Жилем, - некогда добрый, теплый и веселый Дидье оказался очень серьезно настроен. На следующий же день врачами было обнаружено, что он не просто читает какую-то литературу, а конкретно французскую классику в лице «Les trois mousquetaires». Читает вслух. Читает вслух Жилю, соблюдая все эмоциональные тонкости повествования, на французском языке. Пару раз было так, что отдельно взятые медсестры останавливались у двери в коридоре, прислонялись к белому полотну и прислушивались, и тогда Дидье начинал читать несколько громче, подозревая, что его слушают. Нравилось ли им само чтение Дидье, или литература правда положительно влияла на состояние организма коматозного Вильнёва – от Пирони отстали все врачи, и даже иногда беспокоились о том, что он должен поесть. - Навряд ли мистер Вильнёв будет рад видеть вас в его палате не меньшим овощем, чем он сам, если вы будете забывать о приемах пищи, - как-то раз на полном серьезе сказал лечащий врач Жиля после проверки карточки пациента. - Будьте добры, посетите хотя бы кафе на первом этаже, на вас лица нет, а медсестры заметили, что последние дни читаете вы довольно вяло. Дидье стал постоянным посетителем этой больницы, и иногда его пускали даже глубокой ночью под расписку о неразглашении таких визитов, отключали камеры, а начальству потом рассказывали о перебоях в питании. Француз буквально жил в палате канадца.***
Двадцать второй день показался Дидье крайне удивительным по своей энергетике. Проснулся он рано, необычайно легко, и его впервые не мучали кошмары, связанные с гонками. Этот день он решил провести под эгидой «если я буду чувствовать себя хорошо, то и Жиль скоро придет в себя». Пролетели несколько часов словно хищный сапсан, быстро, стремительно, молниеносно, незаметно. К семи часам вечера Дидье снова, как и всегда, оказался в палате Жиля. На этот раз с ним не было никакой книги, был багаж впечатлений на прошедший день, которыми он делился с Жилем, будто тот все слышит и понимает. Иногда француз активно жестикулировал, и казалось бы, ничто не способно прервать поток его мыслей. Монитор пациента издал громкий писк, оповещая о значительном изменении в показателях здоровья. Дидье не успел отреагировать и оценить происходящее, как его резко, но очень аккуратно оттащили медсестры за пределы палаты и попросили подождать, пока его позовут обратно, если это будет возможно. Пирони остался стоять перед закрытой дверью, имея лишь возможность видеть через обзорное окно, как несколько молоденьких девушек с лечащим врачом крутятся около его Жиля. Запустили француза только через минут 40 со словами. Он зашел, подходя к койке медленно, будто боялся увидеть что-то ужасающее. За его спиной, почти у двери, все еще стояла одна из медсестер подстраховки ради. Когда Дидье посмотрел прямо в лицо Жиля, он обнаружил его глаза открытыми, а губы искривленными в неестественной ухмылке. - Будьте осторожнее, и не делайте резких движений, мистер Пирони... Пациент невменяем, - слова девушки в белом халате Дидье пропустил мимо себя. Глаза канадца перед ним не излучали прежнего света, не блестели от радости. Взгляд невротически резко метнулся в сторону Пирони, от чего по спине француза прошла волна холода. Страх окутал Дидье еще сильнее, когда он понял, что зрачки очень активно изучают его с ног до головы, будто Жиль видел его впервые. А потом голосовые связки канадца издали рваное хриплое мычание сквозь глубокий вздох, вместо каких-либо слов… Дидье понял, что самое страшное только начинается.