Ген не понимает, что происходит. Кажется, он уже не удивляется этому, настолько часто это стало происходить в его жизни.
Монотонный, повторяющийся звук отражается от стен, влетая прямо в ушные раковины и оставаясь там надолго, застревая, звуча с опозданием от реальной картины. Кап —
кап на самом деле, кап —
кап, кап —
кап. Капли воды. Это давит на сам мозг, размазывая его, как по дощечке. Или же?
Кап — кап,
кап —
кап, что кажется, кап — кап. Честно сказать, Ген не может осознать — он опаздывает или наоборот?
Становится холодно. Холоднее с каждой упавшей каплей. Кап-кап, кап-кап. Звучит все громче с каждым шагом. Ген идёт ровно — не ускоряется и не замедляется, но коридор будто и не кончается. Коридор в целом... не движется.
На стенах коридора благодарственные письма, уведомления о получении грантов,
кап-кап, кап-кап. Фотографии работников так трудно разглядеть в этом полумраке, но, кажется, если Ген перестанет идти, то станет уже поздно.
Поздно что?
Интуиция не даёт прямого ответа. Он в клинике, ему нужно начать реабилитацию. Ген не хочет оставаться таким сломанным и ненужным. Так в чем же дело?
Монотонный звук капель не заглушает даже звук шагов. Ген решает топать сильнее, выщелкивая каблуками дорогих туфель по красивой черной плитке. Но всё равно кап-кап, кап —
кап.
Да что это такое?!
Сердце начинает биться быстрее, руки немного подрагивают от волнения. Но и от холода не сладко! Ген натурально начинает замерзать, но сильнее натянуть на плечи кофту не получается — руки не слушаются, ведь слишком замёрзли. Это то самое ощущение покалывания от холода, будто не в снег руки окунул, а в кипяток. И тем временем руки становятся красными-красными, что от холода, что от кипятка.
Наконец он доходит до места назначения! Да, он просто знал, что ему сюда надо. После аварии все смешалось и он перестал осознавать важность расписания и запланированных задач. Ген просто знает, что ему сюда надо было, потому что психика работает на остаточном топливе и все тут. В глаза бьёт неяркий свет, но после темного коридора и это кажется яркостью взрыва сверхновой, на секунду Ген зажмуривается и не заходит.
Может, именно поэтому люди внутри не замечают его...
Они говорят и звук их таинственных голосов перебивает звучность падающих капель.
— Он скоро будет нашим, — говорит кто-то так заискивающе.
— Он подписал? — спрашивают того.
Ген все ещё не может открыть глаза, посмотреть, кто же эти люди, чьи голоса ему кажутся такими знакомыми. Он пытается, дёргается, чтоб заслониться руками от этого света, но он так замёрз, что даже не может и пошевелиться.
— Подписал он, как же тут не подпишешь, — говорят немного приглушённо. После этого слышится какой-то лязгающий, неприятный звук. Как ключи вытачивают, проводя металлом о точильный камень.
Ген не может прикинуть, что это такое. Куда? Куда он попал? Он пытается думать, его сердце бьётся все быстрее, будто пытаясь помочь с ответом. Он сильно думает. Сильно-сильно думает.
Вдруг. Говорит кто:
— Он здесь.
— Здесь?
— Он здесь.
Он здесь, я слышу, как он дышит.
Странно. Если слышали, как громко дышит, значит, знали с самого начала? Что он идёт, что он стоит здесь? А в прошлый раз его проводили и встретили! Встретили и проводили.
Почему тогда не встречают сейчас.
Ген смело проходит в комнату, усеяную яркими лампами на штативах. Свет — волна, выходит из источника, плывет-плывет и, отражаясь от стен, словно минуя главную оптическую ось линзы, попадает ему прямо в глаза! Немыслимо. Слишком ярко. Ген поэтому тупит глаза в пол и медленно начинает поднимать взгляд с пола. Медленно-медленно-медленно... Чтоб глаза привыкли, чтоб вспышки больше не заставляли зажмуриваться и с силой прищуриваться.
Он видит ноги, обтянутые черными кожаными брюками. Ой. Ген прищуривается ещё сильнее и видит.
Видит, что нога у человека одна.
А второе — явно не нога. Нечто изогнутое, металлическое, абсолютно на ногу непохожее. Оно сверкает и переливается, похоже на какую-то ногу тушканчика, чем на ногу человека, такое длинное, серповидное. Кажется, на таком нужно прыгать, а не ходить. Неудачные ноги-ходули!
Гену смешно. Он поднимает взгляд дальше. Кап-кап. Кап-кап. Взгляд ползет выше, по подбородку, цепляется как скалолаз за нижнюю накрашенную черным губу, карабкается дальше. Наконец он доходит до хитрых накрашеных глаз и серебристых волос. Стэнли? Да это ж Стэнли! Стэнли Шнайдер. Старый-добрый, с которым они сдружились на конференции. Они коллеги, немного товарищи. Он уже хочет поздороваться, сказать "Привет, Стэнли!", но что-то его останавливает.
Ген думает. Всматривается в него. Всматривается в эти губы, этот оттенок волос, эти... злые, яростные... Полные ненависти глаза. Взгляд спешит вниз. Нога? Он лишился ноги?
Как давно это произошло?
Стэнли будто и не видит его, он скалится, хмурится, топчется своими ненастоящими ногами. Они полностью металлические, словно ножницы, шаг, шаг, ещё — звучат даже как ножницы! Цокот металла заставляет зажать уши, он такой неприятный, от него скребёт на душе.
Стэнли растягивает губы в волчьем оскале, его ноги блистят в ярком свете операционных ламп. Как лезвия скальпеля!
Гену становится не по себе. Он будто знает его, но кажется, это совершенно другой Стэнли. Вот он движется так грузно, вместо лёгких движений его настоящего, он говорит с каким-то человеком и кажется слишком эмоциональным. Слишком агрессивным и яростным. Вот он с силой сжимает кулаки, вот его ноги с силой разрезают воздух, топают, шаркают, не стоят на месте.
Ген помнит Стэнли спокойным и умиротворённым, который не любил лишних движений и суеты. Сейчас же он его не узнает. Металлические ноги снова нехорошо блестят.
Некто, с кем говорит Стэнли также кажется Гену таким знакомым... У этого кого-то жёлтый свободный костюм. Ген щурится, преодолевая резь в глазах, будто ему песка туда кинули. Юкео! Да это же Юкео с этими светлыми волосами и невысоким телосложением. Ген помнит этот костюм, Юкео был в нем вчера!
Он вглядывается, вглядывается, но все никак не может разглядеть добрых глаз Юкео. Он их абсолютно не видит. Как будто и не было их вовсе, словно то, что отличало его от всех остальных людей на этой плоской земле, исчезло, скатилось по наклонной куда-то за пределы ледяной стены, ударив по голове черепаху и, возможно, зашибив слона.
Юкео был серьёзен и зол, его губы скалились, мимические морщинки выделялись слишком ярко, но глаза все равно не усмотреть. И это так сильно расстраивало! Единственное, что дарило спокойствие в этой больнице ушло, как и не бывало.
Ген поежился — мёрзло. Будто каждая отдельная деталь дышала на него холодом, отражаясь звуком кап-кап, кап-кап.
Бред сумасшедшего!
Да нет же...
Как же?!
Ген заскользил взглядом дальше, резче. Уклоняясь от металлических лезвий чужих ног.
Операционная.
Он в операционной!
Постоперационный бред снова настигал его.
Это не реально, — говорит себе Ген, глядя на приглушённый свет операционной, который превращал все в злобные тени. Это не реально, — говорит он себе, зажмуривая глаза, чтоб не видеть то, как в этой тени модернизируется эта металлическая нога.
Вот. Вот!
Она только что была обычной, словно лыжа. А сейчас, с каждым взглядом на нее она все превращалась и превращалась в нечто... Нечто, напоминающее скальпель.
Ген отпрянул назад. И рухнул.
Рухнул, опрокинув медицинский стол с инструментами.
КАП-КАП-КАП-КАП! — покатились капли, словно рассыпанный бисер.
КАП-КАП-КАП! — кричат капли, — ЦОК-ЦОК-ЦОК! — вопят упавшие инструменты.
И все такие острые...
Скальпели, игры, ножницы, держатели для игл, шприцы...
Все грохочет и звенит.
ЦОК-ЦОК-ЦОК!
И не ясно, это издает звук инструменты или металлическая нога?..
Ген пытается закрыться руками от падающего изобилия, пытается, пытается..! Но всё никак не получается.
На его голову, каждый раз принося ужасную боль, падают скальпели, ножницы, иглы.
...металлическая нога звучит?
Грохот привлек внимание. Их внимание! И Ген не знает, что от них ожидать.
Что они могут сделать? Что?
Это не те люди, которых он знал. Это их злобные копии!
Или, может быть, эти люди всегда были такими..? Может, он просто никогда этого не замечал?
Все эти взгляды окутывали напряжением и заставляли себя чувствовать... Как будто он мышка в террариуме, право слово!
Ген пытался следить за каждым в этой комнате, но, кажется, что даже стены глядели на него осуждающе и расчётливо.
—
А знаешь что! — каркнул голос где-то вдалеке.
И теперь все эти злобные, яростные, расчётливые взгляды, направленные на Гена, который все пытается и пытается отбиться от падающих с громким звонким стуком медицинских инструментов, потеряли к нему всякий интерес.
Стало немного легче, стало легче. Все перестали на него смотреть и его снова будто в этой операционной и не существовало.
—
Что же? — спрашивает знакомый голос, такой знакомый, что кажется, Ген слышал его совершенно недавно.
Ген, погрязший в тревогах, пытается разглядеть человека, который это говорит.
Пусто.
Звук идёт от источника за операционным столом. Но так не выходит никакого разглядеть.
—
Говорит, что мы циники! — отвечает первый голос.
—
Циники?! — смех слышится отовсюду.
Ха-ха-ха! Циники!
Операционные лампы светят так ярко, отражаясь от всех металлических предметов этой комнаты. Вот лучик плывет, поднимая пылинки — разбивается о стальное лезвие ноги, рассеиваясь. Другой плывет — отражается от скальпеля в знакомых руках. Ген будто на приеме у окулиста. Его глаза видеть просто не способны. Потому что последний луч, отражаясь от металлических когтей, попадает ему прямо в глаз!
Металлических когтей?
— Да как тут не быть циниками?! Нас окружают
отвратительные вещи! — смеётся человек с...
металлическими когтями? — Как говорится "мы ничего не знаем, отчего происходят рак, саркома, масса нервных страданий, сахарная болезнь и большинство мучительных кожных болезней". Мы можем лишь элегантно все
кромсать,
вскрывать и исследовать!
Кажется, что закивали и поддакивали в этой комнате все, даже стены.
— Да-а, — тянет знакомый голос, — "
Страданье, страданье без конца, страданье во всевозможных видах и формах — вот в чем
вся суть и вся жизнь человеческого организма!"
И наконец. Наконец Ген видит его!
Его...
Белые волосы на концах отливают зелёным, как тогда, в первый раз... А рядом с ним. Монстр. Монстр! Его металлические когти. Действительно металлические когти!
Он кажется таким опасным, словно сумасшедший гений. Его халат даже не белый, не красный, а черный! Испачканный запекшейся кровью. Его когти тоже! Тоже испачканы. И он ассистирует. Ассистирует уже знакомому Гену человеку. Такому странному, но с виду безобидному, кого он видел уже.
Он видит его. С сумасшедшим оскалом. С совершенно древним шприцом в руках. Они смеются вместе в унисон с человеком с когтями. Цинично смеются над человеческими бедами и несчастьями, доставляя все больше новых травм. Им не интересно восстановить, им интересно
разорвать!
Гена будто окунают лицом в это, осознание приходит как удар по голове.
Что же Ген наделал... Что он...
—
И он подписал! — наконец доктор Ишигами Сенку поднимает на него, на Гена, взгляд. Сумасшедший! Он же абсолютно сумасшедший. И он подписал. О ком он говорит?
—
Подписал! — поддакивает человек с когтями и крестом на лбу.
Все снова злорадно смеются. Ген, ошарашенно оглядываясь по сторонам, не замечает как этот не-Стэнли подходит к человеку с когтями. Они улыбаются друг другу, смотрят в глаза и так злобно улыбаются, что Гену становится страшно.
Металлическая нога находится так близко к нему, так близко, что, кажется, тут же разрежет пополам!
Пристально следя за металлическими ногами-лезвиями, Ген теряет из виду важную часть этой больной сцены. Но он замечает это уже слишком поздно, уже когда доктор Ишигами Сенку приближается к нему слишком близко.
— Теперь ты наш, — выдыхает доктор Ишигами Сенку, глядя ему прямо в глаза, шприц в его руке опасно поблескивает, — ты мой.
Сумасшедший дом. Доктор Сенку словно оттеняет весь шум и гам, устроенный людьми человека с когтями. Он выглядит угрожающе, но с ним рядом спокойнее, чем без него.
— Страшно не будет, — говорит ему доктор Сенку, свободной рукой придерживая за подбородок.
Гену становится трудно дышать. А доктор Сенку все приближается и приближается к нему. Гену хочется его оттолкнуть, хочется прижать ближе, хочется встать, но руки не слушаются. Абсолютно не слушаются.
— Что, не можешь встать? — с нежностью выдыхает доктор Сенку, всё ещё держа его за подбородок, — а знаешь, почему?
Ген сглатывает. Ему не очень-то хочется знать причину.
— Посмотри вниз, — звучит словно гром среди неба, руки доктора настойчиво тянут вниз.
Ген опускает взгляд. И лучше бы он этого не делал.
О Боже!
БОЖЕ!
Пожалуйста, нет!
Пожалуйста,
пожалуйста, нет!
Его руки. Его руки! Их нет, их абсолютно нет!
И эти звуки капель. Это не вода. Это была не вода. Это...
Это было...
Его рук больше нет. Обеих.
Ген плачет под всеобщий смех в операционной, под изучающим взглядом доктора Сенку, чьи руки теперь обнимают его за плечи, становясь ярко-красными.
...это были капли его собственной крови.
А теперь его руки кажутся абсолютно черными. Словно халат Ксено Шнайдера.
Ксено.
Шнайдера.
— Ну конечно! — кричит Ген во сне.
— Конечно же! — кричит Ген и просыпается.
Он весь в поту, в слезах. Его сердце колотится быстро-быстро. А руки...
На месте. Одна во всяком случае точно.
Вздох полный успокоения разлетается эхом по полупустой комнате.
Ген переворачивается на другой бок, смотрит на электронные часы.
Глаза фокусируются в темноте плохо, говоря, что он проспал до 3700.
3:57:00
Но Ген бы не удивился, если бы оказалось, что он проспал как минимум 3700 лет.
Телефон тут мигает сообщением. Превозмогая слабость ото сна, он тянется за ним.
"Приходите на консультацию завтра, нужно кое-что проверить. В любое удобное время. д-р И.С." — говорит пришедшее смс.
Ген падает на подушки со вздохом.
И как туда идти после таких снов? Приснится же такое...
Не Коралина же его зовут.
Стэнли с металлической ногой. Придумает же!
Но почему-то Гену совсем не смешно.
***
Сенку, проводя нового пациента, встречает полночь в компании 3д моделей и чертежей, пытаясь вспомнить разговор с пациентом от и до и сопоставить нужные детали, а ненужные — сжечь, желательно.
В такой конкретной заднице он ещё не был.
—
Вы сами не знаете, что Вам нужно, Асагири-сан, — говорил Сенку ему тогда. Сенку и сам плохо понимал, что он должен делать, —
Вы хотите вернуть свои настоящие руки, — говорил он, ощупывая культи и просматривая направления, выписки, заключения и остальную кучу документов. Читая это, отдельно хочется надрать Хрому уши. —
Но этого не будет, мы не фокусники.
Сенку со злостью сминает лист и броском выкидывает его, даже не попадая в мусорное ведро.
Минус 10 миллиардов очков.
Он возвращает взгляд к 3д модели и снова перезадает нужные параметры.
Все не то.
Травма Асагири Гена намного заковырестей, чем кажется.
ДТП имеет особенности, оно опасно настолько, что может просто изничтожить человеческое тело, дробя кости и разрывая мягкие ткани. Порой даже незаметно.
—
Вы чувствуете прикосновения к руке? — спрашивал тогда Сенку, ощупывая культю.
Да, спрашивал, потому что реакции на его действия не было никакой. И Сенку не понимал, в чем дело. В отрешённости пациента или же в... некрозе нерва.
Потому что:
Переломы — исключены.
Травмы головного мозга — исключены.
Травмы спинного мозга (ага, Сенку, иначе это же так не очевидно) — исключены.
Травмы...
Маленький список быстро проносится у него в голове, словно строчка суфлера. И все равно приходит к неутешительным выводам.
Хочется, чтоб это согласие на обследование, которое подписал Асагири, вытянуло из отпусков всех нужных специалистов. Включая Ксено и Стэна.
Как бы Сенку не храбрился, словно подросток, впервые устроивший вечеринку дома, пока родители были в отъезде, но сейчас ему нужен Стэнли. Очень нужен.
Сенку видел Гена по телевизору, в театре, на конференциях издалека.
И тогда Ген сиял. Альфа Большого Пса не так ярка!
Прошлый Ген раздражал своей самоуверенностью, заряжал своей энергией, злил своими лекциями, своим жеманством, но восхищал умением искусно манипулировать мнением толпы. Он хорошо держался под вспышками фотокамер, даже сдружился с коварной журналисткой. И Сенку бы восхищался, не кривись он от излишней крикливости и показного активизма Асагири Гена.
Сейчас же перед ним словно сидела кукла. Безжизненная и абсолютно безвольная.
Сенку терялся, метаясь в затворах своего разума, он не понимал,
что ему делать. И, кажется, он уже думал об этом когда-то.
Просто, главное-то было в чем?
В том, что Сенку не компетентен в этом. Он не может с ним работать! Даже если бы и хотел! Все это было слишком серьезно...
Погруженный в свои мысли, Ген тогда машинально крутил ручку в оставшейся руке. Его захлестнуло водоворотом, который уже будто был свойственен его изломанному сознанию. Мысль за мыслью проскакивали в его голове.
Это и отвлекло Сенку от расчетов, он поднял на него сосредоточенный взгляд, проследил глазами за его оставшейся рукой, нахмурился и ужаснулся. Однако тут же беря себя в руки и качая головой (нельзя поддаваться чувствам — говорил когда-то Стэнли. Иначе и сам пациент будет нервничать).
Сенку тогда прочистил горло, его голос резко сел, понимая, что происходит. Этим он и привлекает внимание Гена, аккуратно спрашивая:
— Можете поднять руки? — настолько аккуратно, насколько же будет аккуратен слон в посудной лавке, — нет-нет, горизонтально.
Ген, вздыхая, повиновался. Он был таким странным, все гипнотизировал взглядом его, Сенку, лицо, но выглядел при этом более живо, чем когда он в первый раз увидел его.
Сенку понимал, что это было подозрительно (доктор хочет поиграть в доктора спустя определенное количество времени консультации) и может навеять лишней паники и чувства тревоги у пациента, но он ничего не мог поделать.
Ему же не показалось?
Сенку продолжал сверлить его руки бегающим взглядом и по нему действительно было видно, что он нашел что-то, что нельзя больше игнорировать и это заставило его саморучно перевернуть всю картину вверх дном.
— Врачи в Токийской больнице осматривали Вашу оставшуюся руку? — спрашивал он, подняв одну бровь.
Какой позор, Хром. Какой ужас, Цукаса! Просто немыслимо. Просто кошмарно!
— Они проводили какие-то анализы, — отвечал Ген, опуская взгляд на свои серые брюки и вспоминая, — больше сказать ничего не могу.
Ну конечно он не может! Не было бы пациента в кабинете — Сенку схватился бы за голову.
Немыслимо.
Невропатия лучевого нерва. Класс. Даже сейчас, сидя в своем кабинете без всяких лишних свидетелей Сенку не может сдержать эмоций и, вздыхая, он снова открывает историю болезни, но всё ещё не может сосредоточиться ни на чем другом.
Утрата чувствительности ниже поврежденного участка;
нарушение координации движений...
Мозг Сенку — маленький суперкомпьютер. По словам Ксено — бета версия демона Лапласа во плоти (ха-ха, Ксено, как забавно). И это проклятье и спасение одновременно. Как бы он хотел, он не может себя обмануть.
Он знает, что происходит.
Снижение двигательной активности в поврежденной области, а затем и по всей руке.
У них в этой больнице, черт бы ее побрал, что, нормальных травматологов нет? Ортопедов?
Сенку снова перебирает все представленные ему документы в надежде, что новые бумажки там точно появятся. Ну хотя бы одна!Функциональные пробы и исследование чувствительности они же должны были проводить! А ЭМГ?!
Бумаги оглушительно шуршат в этой гробовой тишине.
Ведь эффект наблюдателя же как-то работает, может и запрятанные заключения куда-то подевались, но обязательно найдутся, если в 12 раз поискать.
При хронических процессах, чувствительность и подвижность руки снижаются медленно, порой – незаметно. В случае острой травмы, такие явления возникают мгновенно. Но они должны были делать обследования. Патология налицо
.
Сенку видел, как Асагири Ген потеряно озирался, рассматривая ошарашенным взглядом модели протезов, которые стоят на полках в самой видной части кабинета. Проектировка — дело сложное, особенно когда ты делаешь то, что раньше никто и не делал. Столько было трудов вложено в старую разработку, которую нужно ещё дорабатывать и дорабатывать. Потому что интегрированные протезные системы отвратительно сложны в их реализации.
Ген во все глаза рассматривал весь тот бардак у него на столе, состоящий из всяких документов, бумажек, моделей и материалов, которые Сенку успел утащить из лаборатории до "элегантных" правок Ксено.
Конечно Асагири не радовали такие перспективы, как, например, его прошлого пациента, который даже решил финансировать их с Ксено проект. Ему, Гену, хотелось нечто, что позволит ему снова не думать о том, что его рука не может выполнять какое-либо действие, что позволит ему снова быть собой, снова уметь делать то, что умел раньше (и Сенку имеет в виду не "игру на скрипке", как в знаменитом анекдоте (
спасибо за просвещение, Стэнли, да), а нечто бытовое... держать ручку, например). Прошлому пациенту же было нужно что-то интересное и броское, того, чего не было у других.
И это снова возвращает Сенку к этим нерадужным рассуждениям. Того, что хочет Асагири Ген
у него нет. Нет ни у кого. Просто не существует. Ну не могут они создать то, что будет настоящей рукой, а не ее жалкой подобией!
Прошлый пациент был жадным авантюристом, которому нужно было опробовать новую разработку первому, которому было важно, что его новая рука похожа на порождение фантастических фильмов, это был инструмент, который к тому же, помимо всего прочего, помогал красоваться перед публикой.
Даже с учётом одинаковой проблемы, им нужны совершенно
разные вещи.
Прошлого пациента не интересовала та часть такого шаткого положения, где реабилитация стоит
бешеных денег, да и к тому же, где от результатов самой этой реабилитации зависит то,
вернётся человек на работу или нет. И будет недееспособен, не в силах заработать себе на жизнь.
Вот что это такое.
Компании кричат об индивидуальном подходе к каждому клиенту. Но они не учитывают тот факт, что алгоритм реализации идентичен. Даже с учётом разных проблем и запросов.
Ген выглядел встревоженным и упавшим духом. Абсолютно неживым, будто и не здесь находился. Он был немногословен и тих. Перспектива получить очередные обещания об игрушке, которая не поможет ему жить, как раньше его так сильно огорчали, что вся краска сошла с его и так бледного лица.
Сенку так тронуло как... перед тем как закончить консультацию, так как анамнез собран, документы тоже, а его вопрос о пожеланиях, каким протез должен быть, оставили без ответа и...
О Эйнштейн, даже сейчас Сенку трудно не прокручивать этот момент в своих мыслях! Он отчаянно проводит руками по лицу.
...
и Ген просто просит, чтоб протез мог открывать баночку колы.
(Сенку опускает тот факт, что в теории все протезы могут это сделать, это не штангу поднять (хотя даже это некоторые модели могут))
По ощущениям, Сенку тогда размазало от изобилия эмоций по дорогущему черному ковру в его кабинете. Ему в который раз горько.
Научный прогресс не достиг тех масштабов, чтоб решить все проблемы, волнующие человечество десятками лет, столетиями, тысячелетиями!
Всегда неоднократное разочарование в любимом деле бьёт по твоему состоянию, но когда ты видишь, как страдают другие, как страдают твои пациенты... Это всякий раз приносит намного больше страданий.
Сенку рано потерял отца, так как наука не смогла ему помочь, потому что... потому что банально не знала,
как. И Сенку поклялся, что он обязательно изменит это, будет двигать медицинскую науку вперед во имя своего отца!
Сейчас же имя Ишигами Бьякуи лишь одиноко красуется в его докторской, в одной единственной главе — "о прогнозе летальных исходов при проведении ампутаций нижней конечности" и в программе создания систем для прогноза и профилактики осложнений послеоперационного периода и снижения послеоперационной летальности, которую пытался создать Сенку вместе с Луной и Хромом и которая не получила должного финансирования.
Тогда же малолетнего Сенку забрал к себе на попечительтво Ксено, ошарашенный такой скоропостижной смертью своего коллеги.
Один день все решил.
И Бьякуя был похоронен.
И Ксено стал его опекуном.
"Опекуны несут ответственность за все действия своих подопечных. Они решают за них все вопросы" — сказали тогда на суде. И Ксено решал. Став ему и научным отцом в том числе.
А потом Ксено влюбился. В раненного военного врача, в конечном итоге истекающего кровью и умирающего прямо на его руках. Сенку сталкивался с этими ужасными послеоперационными осложнениями в очередной раз. Писк медицинских приборов, звон инструментов, гул шепота ординаторов Ксено.
И это стало крайне раздражать! Это стало злить. Как и то, что страдающему Ксено нет утешения, а умирающего воен.врачу нет спасен-...
Ладно, конечно, он выжил. Будто каждый раз его самолично возвращал сам дьявол к своему заместителю с шикарным начёсом сюда, на землю. Но без ноги, с перемолотыми костями бедра и... Высокой возможностью паралича. Перелом шейки бедра — вещь коварная.
И все свелось к тому, что в Сенку больше не осталось того восторга, который вызывала в нем научная деятельность и медицина.
Как и в Ксено.
Была лишь усталость, злость и натренированные глаза, видящие в каждом прохожем не человека, а живой труп, в каждом хрусте позвонков — корешковый синдром, а в каждом неустойчивом движении — боковой амиотрафический склероз. У каждого человека взглядом прослеживать движения мышц, их сокращение, в голове достраивая биомеханические модели. Наука знает много различных вещей, начиная от названия самой маленькой косточки в человеческом теле или когда на Земле умер последний динозавр, заканчивая тем почему же светится фосфор или же умрет Солнце. И это будоражило маленького восторженного Ксено, маленького восхищенного Сенку, вооруженного бравой целью.
Но это все не имеет смысла. Не имеет, когда человек страдает перед тобой, а ты не можешь ему помочь, никто не может.
Асагири Ген и его простота запроса...
Нет, никакого больше канцеляризма!
Просто пожелание сломленного человека, отчаянного, болезненного, абсолютно уничтоженного. Все это заставляет Сенку вспомнить, ради чего он в юношестве уговаривал Ксено снова взять его с собой помогать в лаборатории и в больнице, ради чего он учился и работает.
Ради чего он жил последние... Да всю. Всю свою жизнь он посвятил этому!
И ни только не справился с решением той проблемы, от которой умер его отец, но и не может помочь человеку в таком ужасном состоянии.
—
Мы не волшебники, Асагири-сан, — говорил ему Сенку, —
то, что Вы просите — нереализуемо, — вздыхает он.
И в чем он не прав? Они с Ксено убили столько сил и времени, пытаясь. И ничего не добились.
Ничего.
Новые модели протезов — классно, супер, ага, в массовый рынок они пойдут... дай Вселенная через лет 5? Новая разработка? Хотите патент? Попытайтесь сто и один раз этого добиться. Финансирование? А не много ли вы хотите?!
Сенку вспоминает каких трудов ему, молодому кандидату наук, стоило добиться финансирования несъемных интегрированных протезов верхних и нижних конечностей. А это он делал с поддержкой доктора наук, известного как здесь, в Японии, так и за рубежом, у которого собственная клиника и море успешных проектов.
И сейчас им нужно сделать нечто, что будет ещё лучше, чем то, что у них уже было. Нужно улучшить систему обратной связи, доработать ещё столько вещей в самой конструкции...
Сенку тянется за планшетом, чтоб набросать хоть пару идей и связаться со специалистами клиники...
Он заходит в чат с их протезисткой и уже хочет путем нехитрых манипулятивных приемов, которые дарит его положение научного сына их начальства, вызвалить ее из цепких лап отпуска и рассказать о новом пациенте, как видит закреплённое сообщение в этом чате.
Видео. Сенку поджимает уныло губы и включает его.
Их крайняя работа. В ней столько недочётов, что он в шоке, что его пациент и по совместительству его друг продолжает нахваливать его.
Сейчас видно, насколько она недоработана, но она все ещё лучшее, что Сенку когда-либо делал. Что делала индустрия в целом.
На самом деле, это очень сильно вгоняет в апатию. Понимание, что лучше сделать просто невозможно заставляет тебя, словно бабочка в банке, биться, биться в конвульсиях, ударяясь о границы своих идей в безрезультатных попытках выбраться за эти пределы.
Если бы не Ксено и не неожиданно упавшее на их голову финансировани, Сенку бы просто бросил эту неэффективную затею.
На видео двое мужчин играют в большой теннис.
В этом видео нет ничего примечательного, кто-то смеется на заднем фоне и этот смех был таким искренним, что Сенку не сразу вспоминает, что это был его собственный голос. Ничего такого там нет, но он помнит все, словно это было вчера, а не полгода назад.
Камера чуть трясется, в глазах рябит от недостатка сна.
Это были первые испытания функционала разработанного протеза. Сразу после того, как устройство обратной связи показало себя в лучшей мере.
Сенку по ту сторону экрана весьма небрежно зовет этих молодых людей.
— Эй! Ну как тебе, пижон? — динамики и ветер на видео немного искажают звучание его голоса.
Светлокудрявый парень оборачивается, подкидывая ракетку в руке и подходя ближе к камере. Он вытягивает руки вперед и только сейчас можно заметить, что правая рука, держащая ракетку, не настоящая. Она вся металлическая, красиво показушно поблескивает.
— Ты только посмотри, какой я теперь Терминатор! Стал еще сексуальнее, — он сгибает эту руку в локте и тут же разгибает, выставляя ее вперед.
Даже спустя полгода Сенку все равно горько посмеивается с его шуток. Отбросив в сторону свой слишком придирчивый взгляд, Сенку упивается этим зрелищем. Он ставит на паузу несколько раз, приближает видео, рассматривает, хмурится, щурится.
Светленький парень прохаживается по полю как модель и Сенку впервые мысленно благодарит его за огромное эго, ведь теперь у него есть возможность оценить подвижность модулей ещё раз.
В прошлый раз Сенку раскритиковал их с Ксено работу так сильно, что и сам Ксено, наученный опытом, смотрел на него со смесью понимания, осуждения и несвойственной ему нежности.
— Ты слишком строг, — говорил ему Ксено, качая головой, пока Сенку не умнимался, ходил по их лабе как неприкаянный, — мы сделали все, что могли сделать. Больше эту разработку трогать не стоит.
Сенку тогда был так зол на Ксено.
Они могли доработать это! Они могли все разобрать, переконструировать и собрать снова с учётом всех ошибок! Они могли сделать из этого протеза совершенство, если найдут решение некоторых проблем. Они могли бы...!
— Сенку, стой, — наманикюренные пальцы Ксено цепко хватают его за плечо, прям как в детстве, это почти унизительно и ностальгично одновременно, — мы не можем больше ничего сделать. Иначе ты все испортишь, — Ксено встрехивает его за плечо и глядит в его глаза серьезно. Не с хитрецой, не нагло, не высокомерно, не насмешливо, не с уважением. Серьезно, — для любого решения проблемы нужно время.
Я понимаю, что ты хочешь сделать все идеально здесь и сейчас, — вздыхает Ксено и в этом его тоне читается "я тоже был таким", но сейчас он спокоен и даже не раздосадован, — но этого не выйдет. Успех в науке — скорее исключение, чем правило. И ты это знаешь. Тем более, мы убили двух зайцев одним ударом, поэтому все это было не напрасно.
Это сказал ему Ксено тогда. И, глядя на движение протеза руки на видео, Сенку наконец понимает, что ему пытались сказать.
Категоричность Сенку куда-то исчезла вместе с неприятием и ненавистью к своей работе.
Протезные модули функционируют не плохо, помогают протезу походить на настоящую конечность!
Протезы, которые предлагает сейчас рынок, висят словно неживые куски металла, которыми они и есть на самом деле, когда настоящая конечность движется при ходьбе туда-сюда, туда-сюда. Глядя на видео... Сенку понимает, что они добились этого! Те аналоги локтевых суставов, которые были использованы ими в конструкции увеличивают диапазон движений, заставляя протезную руку двигаться легко и непринужденно.
У Сенку ком в горле. Он продолжает смотреть видео.
Вспоминая "двух зайцев", о которых полгода назад говорил Ксено, теперь это действительно работает! Они хотели посмотреть, можно ли через стимуляцию периферических нервов купировать фантомную боль у людей, переживших ампутацию верхних конечностей. С другой, мы хотели посмотреть, возможно ли через инвазивную стимуляцию вызвать сенсорный ответ, то есть дать человеку ощущение того, что он что-то берет протезом, что-то чувствует.
Сначала их пациент был слишком удивлен, слишком ошарашен, почти оглушен этими ощущениями и ситуацией в целом. Но после их эксперименты увенчались успехом.
— Я будто держу ракетку своей настоящей рукой, знаешь, — он сжимает и разжимает ладонь, перекидывая ракетку из руки в руку, а потом щелкает пальцами и, поразительно... у него это получается словно ладонь настоящая!
Сенку не обращал на это внимание тогда, но, Божечки, Ксено прав!
(пожалуйста, не говорите Ксено, что Сенку сказал эти три слова в своей голове, он откажется от него, будто все их дефолтное дискуссионное состояние исчезнет)
Это же невероятно! Конечно же он щелкает пальцами, этот парень без этого жеста — ничто.
Но Божечки! Антинаучно. Щелчок пальца происходит всего за семь миллисекунд. Это более чем в 20 раз быстрее, чем моргает глаз — 150 миллисекунд (что считалось самым быстрым движением человека ещё пару десятков лет назад).
Сенку снова чувствует эти ощущения, которые загораются в нем во время того, как его гипотезы становятся теориями.
Скорость щелчка обеспечивается за счет высокого трения между большим и средним пальцами. Оно позволяет накапливать энергию до момента ее высвобождения, когда большой палец соскальзывает.
В то же время попытка увеличить трение за счет надевания перчаток не привела к нужному эффекту. Это указывает на существование оптимального для щелчка уровня трения, в который «попадает» кожа.
...или кожзам, которые они использовали для накладок на механические пальцы.
Это выглядит восхитительно. Сенку теперь-то понимает, почему его друг был в восторге.
На видео светлокудрявому парню в спину летит воланчик и тот резко оборачивается, крича очень громко:
— Ксено! Удар в спину, как не круто! — и он ловит его. Ловит, словно своей настоящей рукой!
Такая быстрота реакции удивила их с Ксено ещё тогда, на поле. Но сейчас, имея много свободного времени (на самом деле, нет. Сенку нужно прекращать делать вид, что у него в запасе целых 3700 лет, а не от силы ещё 30 в случае отсутствия у него сердечного приступа от таких конских доз кофеина!), он просматривает каждый фрагмент. Вот. Вот! Его друг говорил об этом. Он в точности может ощущать размер предмета. Конечно!
Это работает.
Дальше на видео парень кидает воланчик, отплевываясь от своих светлых длинных волос. И тот разгоняется так сильно, что рвет теннисную сетку, по траектории сталкиваясь с ней, а доктор Ксено еле успевает отскочить в сторону. На заднем фоне слышен восторженный вой, а светленький молодой человек удивленно выпучивает глаза.
— О Боже! Она и так умеет? — молодой человек подбегает вместе с Сенку к тому месту, куда после врезался воланчик. Там осталась небольшая вмятина. Ксено в чувствах качает головой, а камеру наводят на радостные глаза молодого человека.
То, какой огромный импульс он придал обычному воланчику...
При любой прямо пропорциональной зависимости, если увеличивается одна переменная, — думается Сенку, — увеличивается и другая переменная (в той же пропорции). Следовательно, в этом случае, если нужно увеличить импульс объекта постоянной массы, нужно увеличить скорость. А скорость...
— Я прям апгрейднулся! — видео продолжает играть, останавливаясь на радостном выражении лица молодого человека.
Не успев закончиться окончательно, видео вылетает и перед Сенку снова предстает чат с их протезисткой. Луна сдержанно написала ему после этого видео "Нанами Рюсуй захотел финансировать разработки. Ишигами, выкуси".
Сенку усмехается. Ну конечно. Ладно, это была чудесная работа.
Их целью было создать максимально естественные ощущения. Не просто электрический ток, а что-то, что напоминает им прикосновения, сдавливания и прочие манипуляции.
Обратная связь на основе эпидермальной электростимуляции работает, причем отменно.
С души Сенку будто камень падает. Он пишет Луне о новом пациенте и с чистой совестью начинает думать о новой разработке.
В целом, то, что хочет Асагири Ген в какой-то степени даже реализуемо.
И Сенку все думает об этом думает, совсем не понимает, что размышляет больше не о протезе, а о личности, которой этот протез нужен.
***
Так проходит ещё пару часов. Сенку думает-думает, решает, чертит, программирует... Думает и ещё раз думает.
Асагири прочно засел в его голове. Абсолютно образ не вяжется с тем, кого он знал!
Тот Асагири был невзрачным и неживым, прошлый же — ярким и уверенным.
Но травма и вечная боль (то, как он весь скукоживается и вздрагивает нельзя игнорировать) сделала из него чучело, оставив лишь оболочку.
Сенку не может сказать, что его это не... не огорчает. Он сам даже не знает, почему.
Нужно улучшить то, что было у Рюсуя, возвести все в абсолют.
Набросок идей летит в мусорку один раз. Он все переделывает — второй раз.
Он думает о том, что без Стэнли и Ксено работать будет тяжело, пока задаёт координаты, которые скрючивают модель протеза, и Сенку ужасается и все удаляет.
Они нужны. Может показаться, что они циничные ублюдки, но, на самом деле, они чудесные специалисты.
Но теперь надо самостоятельно проектировать, запрашивать повторные анализы, связываться со специалистами их клиники и вытаскивать неврологов с отпусков.
Он заполучил себе Гена и может сделать анализов столько, сколько захочет, пока не узнает, что случилось, пока не выяснит, в чем конкретно дело со второй рукой. Если нерв ещё можно спасти, то нужно немедленно все это делать. Да и Ген как-то оживился, когда увидел, что это еще не конец.
Тогда Ксено был немного более добродушным, когда Сенку был мелким, скажите вы. Но Сенку знал его с отрочества, он знает, что в его немного черствой душе есть место любви, заботе и состраданию (хорошо, с последним Сенку поторопился).
Сенку резко выпрямился в кресле и схватился на голову, у него ничего не получается спроектировать так, чтоб это было идеально.
— Все не то! — карандаш полетел в сторону от стола. Но об пол так и не стукнулся.
Сенку удивленно поднял в голову и... чуть не поседел.
— Ксено! Нельзя же так неожиданно возвращаться, — он ловит карандаш, кинутый обратно, пока сам Ксено не подходит ближе, посмотреть на чертежи и 3д модели, — Почему вы так рано вернулись?
Ксено как всегда. Элегантный черный костюм почти сливается с интерьером клиники (когда Ксено умрет, Сенку уверен, что он станет призраком этой клиники на долгие века). Он бесцеремонно редактирует, удаляет параметры 3д модели, зачеркивает, подчеркивает и перечитывает наброски Сенку. И, что самое главное, Ксено не спешит отвечать на вопрос.
— Сделка сорвалась в тот же день, — меланхолично пожимает он плечами в ответ, его никогда не заботила финансовая составляющая их работы (ну конечно, это же не возможность мирового господства, чего Ксено будет этим интересоваться), — новая рука для Асагири?
Сенку закатывает глаза. Ну вот. Пожалуйста. Не успел он насладиться своей вечеринкой и днём самоуправления. Родители приехали, зная все про всех. Сенку всегда раздражало, что у Ксено уши есть везде, кажется, даже в американском правительстве.
— Я не удивлен, что ты об этом знаешь, — говорит Сенку, зная, что Ксено знает, что его раздражает эта самоуверенность Ксено в том, чего он даже своими глазами не видел (хотя, если так подумать, все учёные такие. Верят в том, что не видели собственными глазами. Спросите у квантовых физиков).
— Мне сказали, что случай посредственность, — элегантно морщит нос Ксено, — нечего так заморачиваться с...
И ага! Вот тут-то он и ошибается, пусть уволит своих информаторов, Сенку сейчас их раскидает.
Глаза Сенку загораются азартным огоньком и он спешит перебить Ксено чего бы это ему не стоило.
— Нейропатия лучевого нерва оставшейся руки, — просто говорит Сенку и вскидывает подбородок, ловя удивленный взгляд Ксено, поверх модных черных солнцезащитных очков.
Не густо. Надо ещё!
— У него развивается мышечная атрофия из-за нарушения нормальной иннервации мышц руки, — говорит Сенку, понимая, что сейчас он выигрывает в их небольшой игре, — поэтому ему нужна не та игрушка, которую мы делали Рюсуй, а нечто, что будет ещё лучше этого.
Съел? Кажется, да. +10 миллиардов очков!
Ксено снимает свои солнечные очки, открывая вид на ошарашенные глаза. Он отводит взгляд, снова вглядывается в 3д модель. Смотрит-смотрит. А потом тянется к экрану и все удаляет.
— Все настолько плохо? — спрашивает Ксено серьезно, отбрасывая их привычную манеру общения.
Сенку кивает на документы и выписки из больницы. Врачебная ошибка. Они даже не делали анализы.
Ксено быстрым взглядом проходится по каждому из листов, постукивая своими когтями по столу.
— А ещё говорят, что мы изверги, — вздыхает он и его взгляд устремляется в какую-то неясную точку пространства, расфокусируясь. Думает о чем-то, — а психологи с ним работали?
Сенку качает головой.
— Психотерапевты?
Сенку снова качает головой. Кажется, что вот сейчас Ксено позовет Стэнли, но, кажется, тот не приехал вовсе.
— И за что им только деньги платят? — говорит Ксено, морщась и брезгливо отбрасывая документы в сторону.
— То есть, по факту, если не получится нерв спасти, то будем иметь дело с двусторонней ампутацией, — вздыхает Сенку и ловя такой странный взгляд Ксено, будто он ему несколько сотен баксов задолжал, не меньше.
— Ну и что ты стоишь тогда?!
Началось, опять. Множество специалистов хотят работать вместе и на Ксено, но они забывают, насколько сильно тот невыносим.
— А что мне делать? — спрашивает Сенку, поднимая брови, — все, что нужно, я уже сделал.
— Сделал он, как же, — Ксено отвлекается на свой телефон и гнусно ворчит, как всегда, — заявился твой любимый Асагири Ген и все, все перестали хотеть работать.
+ 10 миллиардов очков в пользу Ксено.
Сенку возмущённо распахивает глаза и рот, не зная, что сказать.
— Да я уже написать всем, кому нужно, завтра выйдут все специалисты и придет Асагири, как ты смеешь, это ты не хочешь работать, уехав не... — Сенку переводит дыхание, хмурясь, рядом с Ксено он словно становится снова маленьким, увлечённым наукой мальчиком, не иначе, — и почему любимый-то?
— А все потому, что, — ерничает Ксено, словно он опять тот молодой кадр, за которым гоняется полстраны, пока он засел в Америке с маленьким ребенком (Ксено, ему было 16 лет) и работал в обычной клинике, — а сестре ты написал? — спрашивает между совсем не пересекающимися мыслями, — потому что он запудрил тебе мозги, и ты, маленький результат почкования, перестал проектировать нормальные вещи.
Сенку пару раз моргает. Нет, Ксено обнаглел! И как он, Сенку, мог только переживать и скучать по нему и Стэнли? Хорошо ещё, здесь нет Стэнли, иначе бы они начали этот концерт вдвоем.
— Луна приедет завтра утром, — говорит Сенку, всё ещё находясь в шоковом состоянии, — и если уж у меня не получается проектировать, то пожалуйста, Ксено, покажи мастер-класс, может у тебя будет лучше с твоими двумя докторскими за спиной!
Ксено цокает и вздыхает.
Перед глазами пару раз мигают пиксельные буквы "н и ч ь я" и затем погасают окончательно.
— А если серьезно? — Ксено пытается элегантно дотянуться до кружки с кофе у Сенку на столе и Сенку поддается, подталкивая ее к нему, — без наших с тобой шуток.
Сенку вздыхает. Настроение снова пошло на спад. Он изначально не хотел говорить серьезно, не прибегая к их шуточным перепалкам.
Потому что эти новости неутешительные.
— Я не думаю, что я справлюсь один, — говорит Сенку после пары мгновений молчания, — Асагири Ген слишком в тяжёлом состоянии, чтоб я работал с ним в одиночку.
Уголки губ Ксено опускаются вниз, но он все же поднимает вопросительно одну бровь.
— Все так же плохо, как пишут таблоиды?
Сенку качает головой и отводит взгляд.
— Хуже, — вздыхает в ответ, — намного хуже. Тела в морге выглядят живее, чем он. А я даже и не могу ему ничего предложить, потому что у меня недостаточно данных на счёт его второй руки. Да и если будут, я не знаю, как будет проходить реабилитация, — он трет руками лицо, — слишком сложно.
Ксено невесело кивает и, немного погодя, кричит куда-то в коридор, зовя Стэнли.
Коридор наполняется неровным звуком
шагов шага
тяжёлых тежелого
армейских армейского
ботинок ботинка. Металлическая нога весело поблескивает в свете лампы кабинета.
— Полюбуйся, — выдает Ксено, стоит только Стэнли войти, — Асагири Ген.
Он протягивает ему те же самые выписки, что они уже успели мысленно обгадить раз эдак четвертый.
— Насколько плоха его вторая рука? — спрашивает Ксено просто, чтоб убедиться.
— Сам знаешь, что без анализов сложно сказать, но у него эта... рука лучника, — морщится Сенку.
— Юкео? — хмурится Стэн, отрываясь от документов.
Иногда Ксено и Сенку забывают, насколько тот не погружен в их специальность.
— Помолчи, Стэнли, — говорят они почти хором и, закатив глаза, вопросов тот больше не задаёт.
Так в немного нервной тишине ночи проходит пара минут.
— То есть ты признаешь, что не справишься? — в конечном итоге скалится Ксено.
— Это не время для шуток Ксено, — вздыхает Сенку, отворачиваясь, признавать это всегда непросто.
— Да никто и не шутит. Я спрашиваю серьезно, — Ксено поднимает на него свой этот аналитический взгляд, складывая дужки очков, — Ты не справишься?
Сенку вздыхает и бросает взгляд на внимательно следящего за ним Стэнли.
— Нет, — после заминки отвечает он весьма односложно.
— Стэнли, — стучит его по плечу рукой Ксено, — все дело в его психологическом состоянии, да?
Сенку просто кивает. Он не справится.
— Я думаю, что ты можешь помочь. Ты смешон, — говорит Стэнли, — ему это поможет вернуться обратно. Реабилитация — это сложно, нужен кто-то, кто будет заинтересован в положительном результате. Ты заинтересован.
Сенку вздыхает, стучит носком ботинка. Заинтересован. Да, и что? Он их общий пациент, между прочим.
— Я доверяю тебе, Стэнли, делай, что считаешь нужным, — говорит Сенку, сворачивая все чертежи и программы.
Сенку в курсе, что ему это аукнется, но другого он ничего сделать не может. Он заложник ситуации, начиная от своих изобретений и заканчивая своей работой.
Он снова думает о Гене и о том, с чем им всем придется столкнуться. Но лично Сенку, почему-то так горько. Он обожал составлять компанию Стэнли на конференциях, тренингах и прочих абсолютно неинтересных ему вещах, лишь бы увидеть, как Асагири снова говорит что-то прям с трибуны, разодетый так, словно он обокрал несколько модельеров, чьи работы абсолютно не сочетаются между собой. Он обожал приходить с Юкео в театр на его постановки, глядя на его жизнерадостное или печальное лицо с первого ряда и показательно кривясь каждый раз, чтоб Юкео ничего не заподозрил.
Было как-то горько на душе, что Сенку лишили такого чудесного досуга. Это словно шоу "учёные против мифов" только в данном случае учёный был только один, а порождением мифа служил образ Асагири. Обидно, что Ген пересекает все на корню только из-за своей травмы. Он восстановится и все наладится, — думается Сенку, — все наладится. Это уж точно.
— Все, Ишигами, хватит, иди проспись! — кричит ему Ксено, выключая во всей клинике свет, замечая, что Сенку просто застыл в своих мыслях, — иначе у тебя будет иш
имический инсульт.
И сколько ещё раз Ксено будет шутить одну и ту же шутку?
Сенку закатывает глаза и выключает свет в кабинете.
Он подумает об Асагири завтра.
