***
Это был первый день учебного года и Осаму успел познакомиться со всеми одногруппниками, не считая Достоевского. Тот в принципе не выглядел заинтересованным в коллективе, поэтому ничего удивительного. Но Дазаю категорически необходимо было познакомиться со всеми и каждым, даже если это какой-то странный тип, вообще на человека не похожий. Он резво подскочил к одиноко сидящему парню и сразу похлопал его по плечу. — Привет! Наверное ты знаешь, что я являюсь твоим одногруппником? Но мы почему-то совсем не пересекались! Я даже не знаю как тебя зовут, может скажешь? — Конечно Осаму знал имя Достоевского, но решил, что чем больше глупых вопросов задаст, тем «сильнее» понравится новому другу, — Я вот наречён Дазаем Осаму! Дазаю своё имя не нравилось. Его выбрала мать и именно это является причиной нелюбви. Мать у Осаму в целом человек не особо хороший, и, когда после очередного корпоратива она в стельку пьяная ласково тянет «Осаму, принеси мне закусить», то у самого Осаму внутри всё взрывается. Из-за всего этого он заучил одну единственную фразу, которую сказал и Достоевскому: — В Японии меня чаще называли именно «Дазай», поэтому и тебя прошу меня так звать. Договорились? Фёдор тихо вздохнул, резко схватил руку Дазая со своего плеча, крепко пожал её и с дьявольской улыбкой посмотрел в лицо своему собеседнику. — Договорились, Осаму. Неприятно познакомиться, меня зовут Фёдор Михайлович Достоевский. Я привык, что в России ко мне обращаются официально, поэтому прошу называть меня исключительно по имени, отчеству и по фамилии соответственно. Осаму знатно так прихуел. За всё время его никто, кроме родителей, не называл «Осаму», и позволить так делать какому-то соплежую из провинции он не мог. — Хм, как как? Пидор Мразотович Мозгоебский? — Дазай улыбнулся точно так же дьявольски, как улыбался пару секунд назад Фёдор, — Слушай сюда, щенок, я тебе не мамуля, чтобы мне перечить, ясно? Или ты думаешь, что весь из себя такой загадочный? Если ты был самым умным во втором классе, то сейчас я тебе не ровня и говорить так со мной ты права не имеешь. Фёдор дал пощёчину своему, кажется, уже не просто собеседнику, а настоящему врагу. — Не смей упоминать мою мать в разговоре даже косвенно. — Он выглядел так же безэмоционально, как и раньше, но горящие от злости глаза всё говорили о Достоевском, — Знаешь, мы не с того начали. Иди к своим собачкам и манипулируй ими там. Я всё ещё остаюсь самым умным в этом сборище идиотов, и твои трюки меня не проведут. Дазай потёр щеку и посмотрел на Фёдора исподлобья. Будь его собеседником кто-то другой, то Осаму бы с радостью начал упоминать чужую мать почаще, но почему-то перед Фёдором он остановился. Нет, дело не в пощечине. Ему и раньше их давали, причём гораздо сильнее. Дазай на подсознательном уровне не хотел продолжать эту тему и впервые послушался чужого человека. Он лишь поклонился и ушёл в другую часть аудитории. Пусть сейчас Осаму промолчал, но эта ситуация явно стала началом холодной войны, в которой парень проигрывать не собирался.***
Этот разговор был их первым и, к сожалению, далеко не последним. Все последующие споры Дазая и Достоевского были даже хуже, но Осаму вспоминать это не хотел. — Эм, хотя знаешь, неважно! Этот русский идиот не тот, кого надо обсуждать, ведь так? — Дазай улыбнулся и погладил Попуска за ушком, — Давай лучше о тебе поговорим, иди сюда Дазай хотел взять своего кота, но тот резко оживился, зашипел и стал царапать всё, что только видит. Под горячую лапу попали руки и лицо Осаму, поэтому сейчас он выглядел, будто реально с кем-то воевал. Котик же растянулся на полу и элегантно облизывал свои лапки. — А ты злющий, да? Хаха, мне нравится, мы точно подружимся. Тебе повезло, что я к подобным царапинам привык. Осаму слабо улыбнулся, поглядывая на свои бинты. Он действительно привык к чему-то подобному. Дазай осознанно занимался селфхармом лет с десяти. Сначала это были слабые укусы за любой промах, потом шлепки и настоящие удары по ногам, а после он и до лезвия добрался. Самоповреждения для Осаму стали методом успокоиться, избавиться от вечных голосов в голове хотя бы на немного. В своё время он с этим явно переборщил, поэтому сейчас ему приходится носить бинты, чтобы ни другие люди, ни он сам не увидели то, насколько жалким и противным выглядит его тело. Дазай быстро отмахнулся от своих мыслей и встал с кресла, решительно начав копаться в пакетах. Он достал полотенце, носки, нижнее бельё и упаковку самого дешёвого мыла. Осаму воду по-прежнему не любил, но что будет, если он и мыться перестанет? Правильно, к нему никакой адекватный человек не подойдёт, а такого он не особо желает. Ванна была маленькой, старой и грязной, но в целом мыться можно. Спустя пару минут Дазай уже сидел в постепенно наполняющейся ванне, обхватив руками колени. Бинты он еле как, но всё-таки снял и выкинул. Мочить их ещё не хватало. Осаму всегда любил мыться либо в кипятке, либо в очень холодной воде, а ещё больше обожал смешивать это, переключая температуру, чтобы тело не привыкало. Такие махинации заставляли его чувствовать хоть что-то, тем самым давая вспомнить, что Дазай оказывается всё ещё остаётся живым человеком, а не просто сгустком скопления всего самого ужасного и гнилого из этого мира. Осаму перестал воспринимать себя как человека примерно в семь. В таком возрасте дети в основном наоборот осознают, что они являются личностями, а он успел это уже отвергнуть. Неудивительно, Дазай всегда был умнее своих сверстников. Другие детки постоянно называли его странным, страшным, противным и чем-то подобным, отчего у Осаму и друзей-то особо не было. Лишь к двенадцати годам он познакомился с двумя людьми, немного старше него. Правда сейчас их нет и быть больше не может. В общем Дазай всегда являлся неким изгоем в глазах людей его возраста. Хотя и взрослые паренька воспринимали не очень. Кто-то называл его одарённым и восхищался, но большинство продолжали вешать на него ярлыки «демона вундеркинда» и чего похуже. Будучи ребёнком, Осаму такого отношения к себе не понимал, пытался доказать, что он хороший и такой же, как остальные, но потом он смирился и просто стал всё игнорировать. Осаму резко осознал, что всё ещё сидит в ванне, которая уже была наполнена чуть ли не до краёв. Дазай тяжело вздохнул, выключил кран и лёг в воду, намочив голову. Тяжко. Противно. Скучно. В общем, всё как обычно. Спустя ещё пятнадцать минут, которые казались Осаму вечностью, он вылез из ванны. Бинты было решено не наматывать, ведь с этим можно справиться и завтра, поэтому он просто напялил на себя все вещи и вышел. На улице было уже темно. Часов в квартире к сожалению не было, а телефон у Дазая лежит на дне пакетов и плюсом разряженный, поэтому время никак не узнать. В любом случае спать он не хотел, дневной сон всё-таки дал о себе знать, поэтому всю оставшуюся ночь у него будет шикарное времяпрепровождение в компании тишины, своих мыслей и желания выйти в окно. А, ну ещё и кот. Правда вот он, в отличие от хозяина, уже давно сладко спал и мурчал на кресле. Дазай прихватил пачку сигарет с зажигалкой и вышел на балкон. Приятная вечерняя свежесть обдула его мокрое лицо, и он даже слегка улыбнулся, глубоко вдыхая чистый воздух. Было аномально тихо, и пусть Осаму в основном тишина не нравилась, но здесь это почему-то расслабляло, позволяло опустошить свою голову от всех лишних мыслей и просто отдохнуть. Облокотившись на окно, Дазай поджёг и закурил сигарету, а после высунул голову на улицу. Мокрые волосы сразу начали совсем незаметно развиваться под действием лёгкого ветерка, а сигаретный дым улетал в неизвестное направление. Осаму впервые за несколько месяцев почувствовал хотя бы небольшое удовольствие, прикрывая глаза.***
Противный звук будильника. Фёдор бы отдал всё на свете, лишь бы перестать вставать в пять утра хотя бы летом. Зачем он это делает одному богу известно. На учёбу ведь не надо, на работу он тоже не ходит, но привычка из детства даёт о себе знать. Отец хотел воспитать военного в домашних условиях, поэтому Достоевский всегда умел быстро и рано просыпаться, одеваться, пока спичка горит, и тому подобное. Правда военный из него такой себе получился. Ужасное здоровье, слабая физическая подготовка и просто нежелание сына идти в армию полностью положили старания Михаила коту под хвост. А жаль, возможно если бы Фёдор оправдал желания отца, то жизнь бы сложилась по-другому Неохотно, но Достоевский всё же встал и заправил кровать. Как бы плохо ему не было, но убранная комната превыше всего. Фёдор тяжело вздохнул и раскрыл тёмные шторы на окнах, жмурясь от неяркого, но всё же света, попавшего в комнату. В ванной было холодно, отчего Достоевский даже поморщился. Чтобы поскорее согреться, он открыл кран горячей воды и протянул руки под струю. Фёдор всегда был мерзлявым человеком. Даже сейчас, в середине лета, когда температура на улице достигала тридцати пяти и больше градусов, дома он ходил исключительно в кофте, штанах и даже носках. После умывания Достоевский направился на кухню. Она была светлой, что парню не нравилось, и просторной. В окно пробивались первые лучи солнца, освещая почти всю комнату. У Фёдора даже глаза от такого заболели. В холодильнике было пусто. Точнее нет, там лежали банки, привезённые из деревни, но солёные огурцы такой себе завтрак. Достоевский конечно мог пожевать хлеб, больше похожий на кирпич, и закусить всё прокисшим сыром, но и такой исход его не устраивал. Взглянув на часы, Фёдор принял решение выйти в магазин. В его районе были ларьки, работающие круглосуточно, поэтому это даже не бессмысленная идея. Утренняя свежесть обдула Фёдора, как только он вышел из подъезда. Вздохнув полной грудью, Достоевский направился к ближайшему круглосуточному магазинчику и по пути закурил сигарету. Вообще он не был заядлым курильщиком. Первый раз попробовал в шестнадцать, когда обстановка в жизни уж очень накалилась. Фёдору не понравилось от слова совсем. Но теперь каждый раз, когда совсем дурно, он не отказывается от сигаретки. Дурно конечно бывает часто, но привычка у парня не сильно выработалась, поэтому одна сигарета в два-три дня стала нормой. На улице было хорошо и Фёдор решил, что магазин подождёт, поэтому он имеет право прогуляться по району. Сев на ближайшую скамейку, Достоевский затушил и выкинул сигарету в мусорку. Райончик у них был пусть и в центре, но не особо привлекательный. Поломанная детская площадка, на которой по слухам даже умер какой-то ребёнок, когда на него упала сломавшаяся балка, раскиданный везде мусор, хотя мусорные баки находились по всей территории, и конечно убогие и неудобные лавочки, на одной из которых сидел Фёдор. В общем всё то, что и должно быть в провинциальных городках России. Но даже такое лучше, чем совсем глухая деревня, где тебя все знают и ненавидят. Спустя минут десять голод стал совсем подступать, поэтому Достоевский всё-таки направился в магазин и через ещё пятнадцать возвращался в квартиру. Купил он как всегда дешёвую кашу быстрого приготовления в пакетиках, упаковку чая и сигареты. Да, не густо, но и магазин не самый лучший. Всё остальное Фёдор купит позже в нормальном супермаркете, а сейчас и на каше продержаться можно. До девяти часов утра Достоевский успел в который раз перечитать томик Пушкина, а после даже начал заниматься изучением итальянского языка. Спустя почти пять часов тихого сидения на мягкой кровати он взглянул на часы и встал. Сегодня очередь Фёдора убираться в подъезде. Вообще он делал это и в прошлый раз, но так получилось, что Достоевский в принципе отдувается за весь пятый этаж. Старая бабушка Клава явно не могла заниматься уборкой не только в квартире, но ещё и в подъезде, а в шестьдесят девятой квартире никто не живёт. Стоп. Шестьдесят девятая квартира. Осаму. Фёдора как молнией пробило. Он никогда ранее так не радовался присутствию Дазая. Вообще этого идиота в целом стоит посвятить во все дела в доме, поэтому Достоевский уверенно обул тапочки и вышел из квартиры. Позвонив в дверь напротив, он не услышал шагов. Спустя ещё три звонка положение дел не изменилось. Фёдор решил, что сейчас звонит последний раз, а потом уходит, но благо на четвёртое нажатие кнопки за дверью кто-то зашевелился. Дазай открыл дверь и предстал перед Фёдором. Вид у паренька, мягко говоря, был не очень. Торчащие и осветлённые в некоторых местах, по словам Осаму эксперимента ради, волосы, бледное лицо, гигантские синяки под красными от недосыпа глазами, сухие губы и открытая кожа. Самое последнее привлекло внимание Достоевского и он стал без зазрения совести нагло пялиться на руки и ноги соседа, осматривая белые полоски. Дазай это заметил и щёлкнул перед лицом Фёдора, чтобы обратить его внимание на себя, а не на свои шрамы. — Пришёл зачем? Посмотреть на меня красивого и подрочить? — Закрой свой противный и грешный рот. — Фёдор хотел подъебать Дазая за шрамы, но вспомнил, что пришёл по важному делу, поэтому лучше не стоит его откладывать, — Так как ты являешься новым жителем этого дома, я, как заместитель главного в подъезде, должен рассказать тебе, что и как тут устроено. — Бляять? Ты издеваешься, родной? Ты пришёл ко мне рано утром, только чтобы поебать мозги правилами? Осаму было крайне некомфортно. Во-первых он спал от силы три часа, а во-вторых находился без бинтов, что ещё хуже. Своё тело он уже несколько лет ни перед кем не открывал, и даже девушки, которым удавалось переспать с Дазаем, видели его исключительно с бинтами, если вообще не в одежде. А сейчас Достоевский, который, между прочим, самый ненавистный для Осаму человек, всё прекрасно лицезреет и нагло осматривает. — Рано утром? Ты головой ударился? Сейчас девять вообще-то, или у тебя часов нет? — Фёдор вопросительно поднял бровь, скептически вглядываясь в лицо Дазая, — Я вижу, что ты только встал, но это не значит, что всё ещё «раннее утро». Я вообще ежедневно в пять встаю и не жалуюсь. Впускай давай. Дазай закатил глаза и отошёл, давая Достоевскому войти. Осаму предпочёл промолчать о часах, зная, что его ненаглядный враг по соседству и так догадается. Фёдор сел за стол на кухне, окидывая комнату оценочным взглядом. Кухонька меньше, чем у него, но в целом миленькая. Ещё бы Дазай не засрал тут всё в первую неделю. — Так вот, зачем я всё-таки пришёл. У нас в подъезде, как в принципе и во всём доме, действует расписание на уборку. То есть каждая квартира каждого этажа целую неделю убирает весь подъезд, понимаешь, да? И так получилось, что сейчас твоя очередь. А вообще, чтобы быть в курсе всего, но без моего визита, ведь мы оба этого не желаем, лучше добавься в группу, где все члены здешних квартир. Фёдор уже доставал телефон, чтобы показать Осаму группу, но заметил, что этот самый Осаму… пускает слюни на столе. Достоевский тяжело вздохнул и дал Дазаю подзатыльник, отчего тот вскочил и сломал несчастный стул, громко падая на пол. — Сука!!! Что за хуйня, чел?! — Дазай встал и потирал ушибленный зад — Я вообще-то слушал тебя, не обязательно было привлекать моё внимание так жестоко. — Простите, принцесса, я не знал, что вы такая нежная. Как оставлять себе глубокие порезы, то это приятно, а как со стульчика упасть, то всё, крах. Вообще Фёдору понравилось, как упал Дазай. Он даже еле сдержал смех, лишь бы его одногруппник не нашёл причину для стёба. Хотя в его ситуации это было бы неуместно… — Заткнись, мне лучше знать, что для меня больнее. Просто дай мне название группы и съёбывай. — Осаму раздражённо шмыгнул носом, хватая Фёдора за руку, чтобы вывести его из квартиры, — Мы ведь оба не хотим контактировать друг с другом, да? — Не трогай меня. Сколько раз ещё повторять, что твои прикосновения мне противны? Дазай промолчал, но Достоевского отпустил и стал ждать, пока тот даст ссылку на группу. Когда это наконец произошло, Фёдор ушёл, даже не попрощавшись. Хотя в его голове была мысль плюнуть Осаму в лицо. Почему он так ненавидит этого выходца из Японии? Причин много. Дазай надоедливый, шумный, приставучий, странный, смазливый, резкий, нетерпеливый и фальшивый. Фальшивых людей Достоевский ненавидел. Осаму слишком притворно-сладкий, но почему-то этого никто не замечает. Все ведутся на его смазливое личико, харизму, ненастоящую и слишком слащавую улыбку, а ещё у него можно списать. Но Фёдор всеми не являлся. Он сразу просёк фишку этого японца, поэтому под его влиянием не оказался. Возможно именно это стало причиной их холодной и негласной войны. Дазай бесился, что кто-то не такой тупой, а Фёдора в целом Дазай весь бесил. Хотя интеллектом этот бес явно блистал, здесь отрицать Достоевский не смел. Жаль Осаму редко это показывает, выбирая казаться дурачком. Возможно с настоящим Дазаем Фёдор общался лучше.***
Осаму громко захлопнул дверь и запер её на всевозможные замки, лишь бы больше никого не пускать. Отлично, просто прекрасно! Утро только началось, а ему уже поебал мозги его любимый враг-недоучка. Ещё и на шрамы чужие поглядел, вот будто делать этому Достоевскому нечего! Хотя бы сейчас надо бинты надеть, а то Дазай совсем умереть решит. Спустя пятнадцать минут мучений белоснежные куски марли покрывали предплечья и ляжки Осаму. Конечно шрамы у него были и на других местах, но там их можно спрятать одеждой. Зимой Дазай даже эти места бинтами покрывает, но в тридцать градусов явно на это не решится. Сейчас главной проблемой перед Осаму являлась уборка подъезда. Во-первых он в принципе убираться ненавидит, а во-вторых у него ничего для этого нет. В общежитии Дазай как-то не парился, чем вытирать пиво с пола: носком или шваброй. Да и в собственную квартиру тоже пока не планировал покупать ничего такого, а тут его прямо-таки носом тыкнули в грязные лужи на лестничных пролётах и сказали:"Иди слизывай своим языком, бездарь!» Что же делать в такой ситуации? Даже если бы можно было сегодня ничего не делать, а завтра всё купить, то у Дазая не будет денег и завтра. Их все Осаму потратил на сигареты и вещички для кота, а до зарплаты далеко. Занимать на швабры он не хочет, поэтому ситуация почти безвыходная. Почти. Осаму ведь обладает таким милым лицом и таким длинным языком, что заболтает кого угодно! Было решено просто прийти к кому-нибудь в квартиру и мило попросить убраться за него всего недельку. Но сейчас Дазай этим заниматься не хочет. Взяв пачку сигарет, он нацепил свои бедные кеды и вышел в подъезд. Понравившийся ему подоконник так и манил, заставляя забывать, что в квартире так-то есть балкон. Осаму уселся поудобнее, закурил сигарету и стал смотреть в окно. Людей было много, что свойственно для утра в понедельник. Дазаю нравилось за ними наблюдать. Играть в игру «попробуй угадай, куда людишки спешат» всегда было интересно, ну или хотя бы чуть веселее, чем пялиться в стену. Спустя три сигареты, Осаму не заметил, как начал зевать. Он облокотился на окно, ненадолго прикрыл глаза и. заснул! Прямо в подъезде на подоконнике, облокотившись об окно, что вообще-то крайне небезопасно. Но сейчас Дазая никто не видит, поэтому и снять его оттуда не получится. Или?..***
В полдвенадцатого дня Фёдор решил всё-таки ещё раз выйти в магазин. Быстро накинув джинсы и кофту, он вышел из квартиры, повернулся, чтобы спуститься, и лицезрел милейшую картину. Его дорогой соседушка сопит на подоконнике, свесив руку с пачкой сигарет, из которой вот-вот выпадет всё содержимое. Достоевский даже не смог сдержать тихий смех, спустился и стал разглядывать Дазая. Признаться честно выглядел он смешно. Фёдор вытащил телефон и не удержался, чтобы не сфотографировать Осаму. Конечно же не чтобы любоваться, а чтобы потом шантажировать в каких-нибудь ситуациях, приговаривая: «Посмотри какой ты тут глупый». Поднеся телефон к лицу Дазая, он только было сфотографировал, но тут его модель резко раскрыла глаза и стала пялиться на Достоевского. — Ээ… — Прозвучало крайне хриплым голосом, — Нюдсы мои хочешь?