Враг по соседству

Осаму подскочил с подоконника и направился к своей квартире, в мыслях уже предположив самые плохие исходы. Фёдор затушил сигарету и поплёлся за соседом, не стараясь успеть за его быстрыми шагами. — Зачем ты вообще повёл её к себе? — Достоевский шёл медленно, явно не желая заходить к Дазаю. — Чтобы трахнуть, очевидно. — Осаму сказал, как отрезал, не желая продолжать. Фёдор настолько удивился, что даже сказать ничего не смог, покорно заходя в соседскую квартиру, которая уже успела стать для него ночным кошмаром. Самым первым что увидели парни был довольный кот, выходящий из кухни. Второй от туда вышла Полина. Волосы у неё были растрёпаны, всё лицо красное от гнева, а на колготках виднелись стрелки, под которыми были капельки крови. — Что за монстр у тебя в квартире?! — Девушка разъярённо кричала на Дазая, который в это время поглаживал этого самого монстра. — Эй, подбирайте слова, юная леди! Мой Попуск почётно занимает первое место в номинации «Самый милый котик»! — Он набросился на меня! Полина хотела продолжить кричать, но Фёдор, у которого уже нервный тик от криков начался, заткнул её одним лишь жестом. После он прокашлялся и стал говорить тихим, спокойным голосом: — Твой кот действительно дикий, Осаму. Я тебе с утра говорил, что его надо помыть, а ещё лучше сводить к врачу. Если моя сестра заразиться чем-то от твоего полудохлика, то я смело подам на тебя в суд. Понял? — Понял. — Осаму закатил глаза и взял кота на ручки, поглаживая его живот, — Кто завтра с хозяином пойдёт к врачу, м? Конечно же самый хороший мальчик! — Я могу чем-то заразиться.? — Сестра Достоевского неестественно побледнела и облокотилась на стену, чтобы не упасть, — Я могу умереть! Фёдор тяжело вздохнул и повёл сестру в гостиную, усаживая на диван. В этот раз он обошёлся без оценки интерьера у соседа и сосредоточился на ноге сестры. — Тащи перекись, Осаму. И бинты, я знаю, у тебя их в достатке. Дазай, молча стоявший в проходе, подошёл к своим всё ещё не разобранным сумкам и достал перекись и бинты. Он сел рядом с новой знакомой и протянул все вещи Достоевскому. Фёдор порвал колготки сестры в нужном месте, проигнорировав её маты об этой ситуации, и стал обильно поливать небольшие царапины перекисью. После он аккуратно замотал рану бинтами и отдал их Осаму. — Не умрёшь. — Достоевский встал и осмотрел свою сестру, — Как минимум от этого точно. — Ты порвал мои колготки! Полина была в гневе, но Фёдор этого не замечал, присев на кресло. Осаму убрал всё опять в пакеты и посмотрел на девушку, которая явно была готова наброситься на обоих парней. — Ну тихо, милая, тихо… Можешь снять колготки, ты от это хуже не станешь! Полина сразу подобрела и согласилась, на что Дазай показал ей, где ванная комната, чтобы она уединилась и не смущалась лишних взглядов. Сам Осаму сел на диван и стал внимательно смотреть на Фёдора, который, в свою очередь, поддержал зрительный контакт. Они ничего не говорили, просто не нуждались в словах. Взгляд Достоевского сам по себе выражал явное недовольство всей этой ситуацией, а вот глаза Дазая азартно блестели, предвкушая очень интересный вечер с чужой сестрой. Достоевская вошла неожиданно и сразу присела к Осаму, положив голову ему на плечо. Она жестом показала своему брату, чтобы он наконец пошёл домой и оставил её с Дазаем наедине. Фёдор слишком мило улыбнулся, встал и уже почти вышел из комнаты, но остановился в проходе и твёрдо сказал: — Нет. — Что?! — Полина слишком громко вскрикнула, из-за чего даже Осаму слегка дрогнул, — В смысле «нет»?! — Я не собираюсь оставлять тебя с Осаму. Не доверяю я ему и тебе не советую. Дазай на всё это хитро улыбнулся, обнял Полину за плечи и вновь что-то ей прошептал. Девушка смиренно вздохнула, встала и направилась на кухню, молча проходя мимо брата. Фёдор проследил за ней взглядом, а после подошёл к Осаму. — Перестанешь шептаться с моей сестрой при мне? — Ревнуешь? — Дазай говорил медленно и слишком сладко, пытаясь вызвать у Достоевского раздражение. — Ни сколько. Ну так что ты ей сказал, угодник дамский? — Фёдор отвечал спокойно, не поддаваясь провокациям со стороны своего любезного друга. Осаму улыбнулся, встал и повёл Достоевского на кухню, где уже стояла его сестра, которая усердно пыталась поставить чайник на плиту. — Здравствуйте, дамы и господа! Раз уж я, Дазай Осаму, такой чудесный парень и вы не можете решить, с кем из вас я буду на свидании, то добро пожаловать на тройное свидание! — Дазай говорил громко, делая вид, что он ведущий какой-то глупой программы. Оба Достоевских не на шутку удивились. Первая от того, что придётся делить парня с братом, второй же от абсурдности данного предложения. — Я не на свидание пришёл, Осаму, — Фёдор от шока отделался быстро и вновь говорил спокойно и по делу, — Я остался только чтобы убедиться, что ты ничего с моей сестрой не сделаешь. Я ведь знаю, что ты можешь вытворить что-то отвратительное. Дазай улыбнулся и пару раз постучал ладошкой по голове Достоевского, делая имитацию поглаживаний. — Тише, малыш, тише! Давай не будем нервничать, — Осаму стал несильно толкать Фёдора, намекая, что ему надо он полностью пройти на кухню, — Твоя сестра хочет отлично провести время, а раз ты так за неё переживаешь, то можешь посидеть с ней за компанию! Полиночка, ты поставила чайник? Полина неловко кивнула и села на табуретку, перемотанную синей изолентой. Табуретка стала слегка качаться, что достаточно испугало девушку. — А почему у тебя стулья качаются? — в голосе девушки читалось явное недоверие к мебели. Фёдор, до этого стоявший молча и недовольно, бросил тихий смешок, вспомнив, как на этом же стуле совсем недавно упал его любимый сосед. Осаму бросил лишь один злобный взгляд на Достоевского, поняв его мысль, а после сразу обратился к его прекрасной сестре. — Ох, не переживай, они крепкие! — Дазай ответил слишком громко, но это, кажется, никого не волновало, — У меня есть доширак с грибами, будете? Достоевский поморщился, продолжая стоять в проходе, ведь решил, что на эти стулья в жизни не сядет. К продуктам быстрого приготовления, а особенно к таким дешёвым и явно не слишком хорошего качества он относился крайне скептически. В подростковые года Фёдор, конечно же, ел что-то подобное, но в деревне найти такое трудно, поэтому парню попадались скорее несъедобные аналоги, нежели настоящий доширак, поэтому осадок они оставили неприятный, и пробовать оригинальную продукцию Достоевский не хотел. Тем более это ещё и не особо полезно, а у него и так здоровье не из лучших, поэтому пусть этим травится его дорогой соседушка. — Ну уж нет, эту дрянь я есть не желаю. И тебе, кстати, не советую, — Не было понятно, к кому из присутствующих обратился Фёдор, ведь взгляд его был направлен в пол, а не на собеседника. — А у тебя чего-то другого нет? — Полина произнесла эти слова с каким-то отвращением то ли к Дазаю, то ли к его вкусу в еде. Осаму оглядел обоих представителей рода Достоевских и недовольно закатил глаза. Ему было непонятно, почему от такого прелестного предложения отказались, причём так грубо, что вызывало даже некую обиду. — У вас в крови ненависть к лапше быстрого приготовления? — Дазай обращался именно к Фёдору, ведь другая собеседница, скорее всего, обиделась бы на подобные заявления в свой адрес. Достоевский злобно вздохнул и на вопрос предпочёл не отвечать. Вообще в его семье действительно все были защитниками домашней еды, поэтому всяким полуфабрикатам и еде быстрого приготовления в их доме места не было. Бабка вообще твердила, что от всяких дошираков развивается рак мозга, поэтому для Фёдора это возможно стало ещё одной причиной неприязни ко всему подобному. Он в эту чепуху не верил, но представлять то, как бабушка, и так вечно ругающая внука за всё, кричит из-за обычной лапши, было не особо приятно. Осаму подождал ответа секунд пятнадцать, но, поняв, что его не дождёшься, лишь пожал плечами. Спустя пару минут хозяин квартиры уже заливал кипяток в пластиковую упаковку, и по всей комнате разлетелся запах химических приправ с грибами, из-за которых у Достоевского почти появился рвотный рефлекс. К собственному сожалению, он всё-таки сел за стол, тем самым соглашаясь с условиями, поставленными Дазаем, а, соответственно, «прогибаясь» под него. Даже в ситуации, где Фёдору явно необходимо проследить за сестрой, соперничество со своим одногруппником совсем не давало покоя, ведь увидеть наглую улыбку на азиатской морде хуже любых пыток на всех кругах ада. А улыбка-то показалась. Осаму победно ухмыльнулся, краем глаза заметив сидящего на качающемся стуле Достоевского, но выдавать всё своё счастье сразу не стал, поэтому полностью обратил внимание на упаковку чудесного блюда. — А ты чего поморщился, Феденька-чан? — Дазай честно старался сдержать издевательский тон, что не очень-то и получилось, — Не нравится прекрасный запах грибочков? Фёдор ещё более недовольно поморщился, прожигая Осаму взглядом. Он вздохнул, потёр переносицу и постарался забыть о неудачной шутки самого идиотского гения в мире. Достоевский бы потерпел, он не впервые сталкивается с неприятным запахом химических приправ, но просто отвратительно сладкие духи сестры, которая всё ещё неловко сидела на углу стола, слишком ярко смешались с запахом грибов, отчего и так больная голова Фёдора заболела ещё больше. — Осаму, я закрою глаза на тупую шутки и даже на твои безударные клички, но, Бога ради, открой окно. — Достоевский по-прежнему говорил тихо и с явным недовольством в хриплом голосе. Дазай повернул голову, обращая взгляд на окно. Оно действительно было закрыто, и обладатель квартиры этому искренне удивился, ведь окна всегда открывал. Только сейчас Осаму заметил, как на кухне жарко, и чуть было действительно не открыл окно, но вспомнил, что слушаться Достоевского просто позорно, поэтому остался на месте, вновь показав хитрую улыбку. — А ради какого Бога? — Дазай начал говорить так же тихо, как Фёдор, возможно с целью поиздеваться, — Их ведь таак много… — Я понимаю, что ты атеист и всё такое, но хотя бы ради меня, Осаму, — Фёдор чувствовал себя действительно плохо и был готов умолять Дазая, что, собственно, и сделал, — Умоляю. У Осаму буквально лапша изо рта выпала, заставив девушку на соседнем стуле с отвращением отвернуться. Сам Фёдор Михайлович, да и умоляет?! Ну такое уж точно нельзя пропустить мимо ушей и не пошутить. — Ради тебя, говоришь? Знаешь, ты на Бога не похож. Если брать православного Бога, в которого ты, скорее всего, и веришь, то он на иконах изображается с бородкой, а у тебя даже девственных усиков нет… Чтобы подтвердить свои слова, Дазай дотянулся до лица Фёдора и провёл по его щекам пальцем, почувствовав только гладкую кожу. Достоевский с омерзением убрал чужую руку со своего лица и абсолютно ничего не сказал, продолжая напряжённо молчать. — Хватит! — Сестра Достоевского молчать уже не хотела, поэтому чересчур громко крикнула, — Что вы творите вообще?! Я пришла к тебе на свидание, а ты флиртуешь с моим братом! Фёдор никак не отреагировал, видимо привыкший к такому, а вот Осаму слегка удивился резко вспыхнувшей даме. — Ну что ты, милочка! — Дазай стал говорить слишком сладко и притворно, чтобы успокоить девушку, — Я с ним не флиртую, а издеваюсь над ним, понимаешь? Нравится мне смотреть на его недовольное личико! Дазай посмеялся, но через пару секунд его заткнула звонкая пощёчина, раздавшаяся по всей кухне. — Да ты просто педик, да?! — Полина уже переходила на настоящий крик, рискуя сорвать голос, — Я ухожу, а вы двоём тут ласкайте друг друга! Девушка встала и решительно выбежала из квартиры, по дороге сбив Попуска, возможно специально. На кухне воцарилась тишина, которая так бы и продолжалась, если бы Достоевский не закашлялся, наконец подав хоть один звук. В этом кашле Осаму уловил то, что Фёдору явно не хватает чистого воздуха, поэтому всё же широко открыл окно. — Норм? — Голос у Дазая сейчас был тихий и совсем не из-за попытки издевательства. Достоевский молча кивнул и вдохнул полной грудью, прикрыв глаза. Возможно, давящая тишина так бы и продолжалась, но Фёдор решил подать голос. — И почему же ты не говоришь, что у нас в крови пощёчины тебе давать? — Теперь очередь Достоевского издеваться, поэтому тон его голоса стал соответсвующим. — Ты меня хотя бы педиком не называл! — Ну если ты хочешь, то я могу. Фёдор тихо посмеялся, увидев недовольные глаза Дазая. Осаму очень смешно злится, поэтому Достоевский очень любит выводить его на негативные эмоции. Особенно хорошо становится от мыслей, что только он может довести всеми любимого и совершенно не злого Осаменьку. Как, собственно, и только Осаменька может довести Фёдора. В этом они похожи. Осаму решил сменить тему, поэтому вдруг начал говорить про Полину, так феерично ушедшую недавно. — А твоя сестра всегда такая… — Нужное слово вертелось на языке, но Дазай неуверенно замолчал, пока не в силах что-то подобрать. — Легкомысленная? — По быстрым кивкам Осаму было понятно, что Фёдор попал в точку, поэтому он решил продолжить, — Думаю, да. Она с самого детства умом не блистала, хотя я её не виню. В семье, подобной нашей, и ещё плюсом в деревне с не самым лучшим образованием довольно тяжело выйти одарённым. — Но ты же вышел, — Осаму говорил серьёзно, что было достаточно несвойственно для него. — Значит такую судьбу мне Господь уготовил. Фёдор ответил сухо, и Дазай понял, что тема исчерпала себя. Достоевский явно не хотел говорить ни про свою семью, ни про себя в особенности, и, к счастью, его сосед настаивать не стал. — М, точно! — Осаму вновь вернулся звонкий и не особо серьёзный голос, — Мы же про Богов всяких говорили! Продолжим? — Я не уверен, что твои познания в этой области настолько велики, чтобы тягаться со мной, и ты наверняка просто решил поиздеваться надо мной, но… — Достоевский задумчиво приложил палец к губам и через пару секунд продолжил, — Так уж и быть. Мне интересно, что ты придумаешь. Какую религию ты исповедуешь вообще? — Ась? — В Бога какого веришь, идиот. — Странно использовать слова «Бог» и «идиот» в одном предложении… — Осаму хитро улыбнулся, но под свирепым взглядом Фёдора сразу затих, — Какой Бог, да? Достоевский кивнул и стал терпеливо ждать ответа. Дазай задумчиво перебирал лапшу вилкой, проигрывая в голове все известные ему религии. Совершенно ничего не подходило его открытой и честной натуре! Ничего, кроме… — Пастафарианство! — Что? — Достоевский удивлённо поднял бровь, — Эта идиотская религия-стёб, придуманная каким-то Бобби Хендерсоном? — Не каким-то, а нашим коллегой! Он же физик, и мы на физико-математическом факультете тусуемся! Судьба, не иначе. Фёдор предполагал, что Осаму придумает что-то невероятно тупое, но религия про макароны это сильно. Хотя для Достоевского всё было логично. Во-первых, это религия не самая серьёзная, что даёт отличный шанс для шутки, а во-вторых, Дазай как раз ест почти те же макароны, что могло привести его к подобному выбору. — Хорошо. Какие там заповеди? — Фёдор внимательно следил за любой эмоцией Осаму, пытаясь хоть как-то его прочитать. Дазай знал о том, что почти во всех религиях есть какие-то там правила, обязательные в выполнении, и пастафарианство не исключение. Когда-то он от скуки читал про это в Википедии, и там было что-то подобное, поэтому сейчас он попробует вспомнить хоть одно. — Ну… Там не заповеди, а восемь «Лучше Б Ты Действительно Этого Не Делал»! — Осаму, на своё удивление, помнил и название, и несколько первых правил, — Первое! «Лучше бы ты не вёл себя как самовлюблённый осёл и святоша, когда проповедуешь Мою макаронную благодать. Если другие люди не верят в Меня, в этом нет ничего страшного. Я не настолько самовлюблён, честно. Кроме того, речь идёт не об этих людях, так что не будем отвлекаться». Второе! «Лучше бы ты не оправдывал Моим именем угнетение, порабощение, шинкование или экономическую эксплуатацию других, ну и сам понимаешь, вообще мерзкое отношение к окружающим. Я не требую жертв, чистота обязательна для питьевой воды, а не для людей». Третье! — Хватит. —Но почему? Уважай моё вероисповедание! — Хорошо, — Фёдор раздражённо выдохнул, — Последний пример и я ухожу. Дазай улыбнулся и опустил взгляд на свой Доширак. В следующее мгновение он знал, что делать. — Последнее! — Осаму медленно намотал лапшу на вилку, — Лучше. Бы. Ты. Не. Ел. Доширак. Со. Своим. Врагом! Дазай замахнулся вилкой и попал набранной на ней едой прямо в грудь Достоевского, пачкая его домашнюю кофту. — Мать твою, Осаму! Фёдор сразу ударил по руке своего врага, пытаясь что-то перекричать через его смех. — Ха-ха, ладно, sorry, не хотел… Ща салфетки дам. Осаму, пытающийся отдышаться после душераздирающего смеха, отошёл в зал, где из рюкзака достал пачку влажных салфеток. Вскоре Фёдор уже вытирал кофту, приговаривая оскорбление себе под нос. — Ну не дуйсяя… — Дазай намеренно тянул гласные, — Идём покурим? Сигареты дам, если хошь, конечно. — Тебе повезло, что я давно хочу курить. Фёдор молча встал и направился на выход из квартиры, чтобы вновь перекурить на излюбленном подоконнике. Осаму пошёл за ним, прихватив сигареты. Между соседями опять была тишина, но она воспринималась больше не как что-то давящее, а скорее как-то, что было необходимо обоим. Дазай сегодня знатно вымотался и посидеть в тишине на компанию с сигаретой стало отличным способом расслабиться, а Достоевский просто переваривал всё произошедшее за несколько дней. Осаму, фигурировавший в каждом из воспоминаний, вызывал невероятное раздражение, но почему-то Достоевский не прекращал думать о том, что они теперь соседи и будут частенько пересекаться. Ему даже захотелось вновь начать с идиотом рядом диалог, но вдруг дверь его собственной квартиры открылась, и в проходе показалась Полина с вещами. — Ты что. — Девушка странно посмотрела на брата, — Куришь? Фёдор сразу одёрнулся и затушил сигарету. Сидящий рядом Осаму заметил то, как Достоевский стал часто и громко дышать, что вряд ли было нормально. — Дост, всё норм? — Дазай смотрел то на Фёдора, то на его сестру, — Она не знала, да? — Да, я не знала! Что это такое, Феденька? Представляешься как Божье дитя и постоянно жалуешься, что папенька зря на тебя ругается, а теперь куришь! — Я никогда не жаловался, ты сама себе это придумала, — Достоевский более-менее успокоился, или хотя бы сделал вид, — И да, я курю. Побежишь отцу ныть? — Правильно! Полина радостно побежала по лестнице и совсем скоро оказалась перед тем самым подоконником. — Папуля позвонил, извинился передо мной и сказал, что ждёт меня дома, поэтому я уезжаю из вашего городишки! Представь, как он похвалит меня, когда я всё-всё про тебя расскажу! Фёдор злобно смотрел на сестру, но говорить не спешил. Он кивнул и помахал ручкой, прощаясь с Полиной. — Говори. Нам обоим девятнадцать, Полин, и если ты пока этого не понимаешь, то я достаточно взрослый, чтобы улавливать твои манипуляции, которые всегда были глупыми, и на них ведутся только детки. Удачи и хорошей дороги, передавай отцу привет. Полина ещё немного посмотрела на брата, потом бросила взгляд на Дазая, а после наконец ушла, характерно топая каблуками. — Ебать… Знал бы, предложил покурить у меня на балконе, — Осаму не знал, что сказать, поэтому пытался перевести тему, — Sorry ещё раз, братан. — Вау, сам Дазай Осаму, да и извиняется передо мной уже второй раз? — Фёдор посмеялся и встал с подоконника, — Проехали. — Вау, сам Фёдор Достоевский, да и смеётся? Осаму встал следом. Вскоре оба парня стояли около дверей в свои квартиры и пристально смотрели друга на друга. — Это был самый ужасный вечер в моей жизни. — Согласен. И Фёдор, и Дазай улыбнулись. Улыбка эта не проявляла какие-либо дружеские чувства. Только ненависть и раздражение. Эти двое просто невероятно ненавидят друг друга.