1968
Сильвен обустраивает старый чердак, вешает штору на вымытое окно. — Плохо погладил. Плохо помыл окно, в разводах. — Зефирка, ты мне помогаешь или мешаешь? Я лежу на кровати с большим животом. Конечно помогаю. — Зачем тебе чердак, если ты живёшь в моей спальне? — Ты сказала, он нежный. Он ещё маленький. Предлагаешь забирать его к нам в спальню? Положить между нами или в кроватку к Гайе? — Мальчики его возраста живут в комнате дворецких и не жалуются. Фату только нескольких успокаивает. — Вот пускай Фату и успокаивает этих нескольких, я буду успокаивать одного. Сильвен ждёт встречи с новым дворецким больше, чем с дочерью. Нервничает, переживает, путается в мыслях. Подготовил одежду заранее, выбрал кровать в комнате дворецких. Сильвен рад, что у нас будет дочь, и для дочери воспитает лучшего дворецкого. — Вот зачем ты поехала со мной? Сколько раз за твою беременность я справлялся без тебя? Делов на две минуты. Нет, ты поехала! — Конечно поехала, Сильвен! — поддерживаю живот. «Акула» могла быть и побольше. — Мы приехали за дворецким нашей дочери! Сильвен выкуривает сигарету — я бы тоже не отказалась. Ночь. Нужный дом, свет погашен. Сильвен звонит в звонок. — Вечер добрый, — улыбается сонному месье Ригéру. — Обещаем, сделаем всё быстро, — нож вонзается в сердце не ожидавшего смерти мужчины. Грохот мёртвого тела заставляет женщину на втором этаже выйти из спальни. Она не успевает в детскую — я останавливаю ей сердце. Это было быстро, как и обещал Сильвен. — Нормально себя чувствуешь? — поддерживает меня Сильвен. — Да, — опираюсь на стену. — Забираем и уезжаем отсюда. В детской я по щелчку пальцев зажигаю лампу. Двухлетний мальчик не спит, стоит в кроватке. Не плачет, топочет по одеялу, держится ручками за ограждение. — Какой ты маленький, — суровое лицо заливается улыбкой восхищения. Сильвен вытаскивает из кроватки мальчика. — Какой ты сладкий, — прижимает к груди, целует в щёчку. Мальчик непонимающе оглядывает меня, Сильвена, трогает шею незнакомого Сильвена. — Зеленоглазенький, — глажу по тёмным волосам. — Миленький, — кладу ладонь на сердечко под пижамой. Тук. Тук. Тук. Его сердце соответствует сердцу нашей дочери. У него длинные ресницы и маленький носик. Пухленькие щёчки и коротенькие пальчики. Он трогает белый галстук. Сильвен плывёт: глаза блестят, улыбка не сходит с губ. — Посмотри на него, — Сильвен обнимает мальчика. — Он похож на котёнка. Милый маленький котик, — дважды целует в щёчку. — Вырастет милым большим котиком. Не понимаю, что меня убивает сильнее: зелёные глаза мальчика или чёрные Сильвена. — Ты забудешь это, — глажу мальчика по голове, забираю навсегда воспоминания о родителях и этой ночи. Он засыпает. Месье Ренé Ригер, мадам Гаэлль Ригер, никто не обидит Паскаля. Мы возвращаемся в пансион. Паскаль спит на Сильвене за рулём. — Он должен привыкать к ребятам, Сильвен, — я в кровати на шести подушках в ожидании фаворита. — Он привыкает только к тебе. Сильвен ходит в трусах по спальне с Паскалем на руках. Песенки поёт, уши щекочет кончиком носа. Я потеряла дворецкого! — Не хочу его отпускать, — Паскаль висит на Сильвене. — Не хочу! Не хочу! Не хочу! Как отпустить такого котёнка? Никак! Сильвен ждёт появления дочери, хочет, чтобы её встретил идеальный мальчик. — Отнеси его в комнату дворецких. Команда «Отбой!» прозвучала час назад. Сильвен, он не будет спать с нами. — Жалко подушечку маленькому котику? Тебе не жирно шесть подушек? Ведьма! — Сильвен уносит Паскаля на чердак. Я рожаю при Сильвене и лекарской ведьме. Альвалиди трясёт кистями в воздухе. — Сильвен, ты-то зачем трясёшь? — я тужусь, краснею, и вообще помираю на подушках. — Я думал, так надо. А не надо? Я колдую! Сильвен теряет дар речи, когда на свет появляется Гайя. Опьянённый, ошарашенный, не понимающий происходящего. Держит на руках дочь и боится сойти с места. Фату заглядывает в спальню: — Тебя можно поздравить, «Дижонская ведьма»? Как дела? — Уже родила! — смеюсь. — Дела — хорошо. Сильвен… — перевожу на него взгляд — у того глаза навыкате, — Сильвен тоже хорошо. — Она такая волосатая! — показывает покрытую тёмными волосами голову Гайи. — И в кого она такая?! Ты волосатая или я? — Фату, приведи, пожалуйста, Паскаля. — Ну колдун! — Сильвен качает Гайю и не может отвести от неё взгляда. — Ну наколдовал такую красоту! Жух-жух-жух. Моя магия! Наступает момент «Х». Проходит две недели после рождения Гайи. — Какая хорошенькая, — мадам Хорхолле гладит по щёчке Гайю. Сильвен держит дочь. — А у кого папины глазки? — спрашивает игривой интонацией. — Надеюсь, что не у Вас, — подшучивает Сильвен. — Гайя на тебе, — приказываю Фату. Ладно, Фату в моей спальне, но мадам Хорхолле — уже перебор! — Нас не будет пару часов. — Поняла, — она забирает из рук Сильвена Гайю. Как только касается её, тут же Гайя начинает хныкать. — Ну-у, Фату! Злая ведьма! — распыляется Сильвен. — Чует! Чует моя дочь, с кем остаётся! А сожжение — это больно? — обращается к мадам Хорхолле. — Не представляешь насколько. Мадам Хорхолле берёт нас за руки и телепортирует на пустырь, где на песке у двух обсыпанных соломой столбов поджидают мадам Дармон и господин Габин. Факелы на длинных палках подсвечивают вуаль на лице и шляпу на голове. — Бензинчиком не будете обливать? — Оболью лучшим, Сильвен, — господин Габин колдует канистру. — Велочетте его одобряет, одобришь и ты. «Я до конца не уверен, Зефирка. Она точно воскресит нас?» «Мадам Хорхолле не обманывает». «Ага, она воскресит тебя, а про меня забудет! На кого я оставил Гайю и Паскаля? На злую Фату и злую тебя?» — Габин, прошу, — просит мадам Хорхолле. Господин Габин подводит меня к столбу, привязывает не туго: — Чтоб не убежала, — крутит узел на руках. — Мы пробовали не привязывать — получается глупо. Горящий дворецкий бежит, горящая ведьма улетает в небо. — Спасибо, что не раздел её, — Сильвен напрягает губы у соседнего столба. — Я столько женских, — господин Габин приближается «сломанным картофелем» к уху Сильвена, — писек, — отдаляется, — видел, что тебе и не снилось. А твоя, — водит пальцем поверх паха, — штучка сделала бунтарочку? — Как Дениз, Габин? — Сильвен улыбается. — Не приведёшь её учиться в пансион? «Не впутывай Дениз», — строго прошу. Господин Габин туго завязывает верёвки. Кривые пальцы вспотели — путы распадаются на волокна. — Не ответишь? — Сильвен поворачивает голову в поисках колдуна. — Несмотря на то, что моя дочь мертва, — господин Габин ставит руку на столб и нависает лицом, — она проживёт долго, как и твоя. Мадам Дармон достаёт свиток и перо из перчаток: — Мадам Жозефина Бут и дворецкий Сильвен Виаль. Записала. «Мы в истории, Зефирка», — Сильвен смотрит на меня с улыбкой. «Пор фавор, не смотри на меня, когда нас подожгут». «Не могу по-другому». Господин Габин выливает на нас две канистры с бензином. Меня тошнит от запаха, Сильвен плюётся и отсмаркивается. Нас не раздели, но огонь сожрёт моё белое платье и костюм дворецкого. Перед нами Совет, или мы связанные перед Советом. — Мадам Жозефина Бут и дворецкий Сильвен Виаль приговариваются к сожжению, — объявляет мадам Хорхолле. — Да исполнится приговор. Щелчок пальцев зажигает пламя под ногами. Сказать, что это больно — ничего не сказать. Хотелось сбежать и улететь, телепортироваться я не пробую — подло по отношению к Сильвену. Наверняка верёвки заколдованы. Любая другая ведьма на моём месте давно бы покинула пустырь. А он смотрел на ту, что любила его. Она умирала, не сводя глаз с его горящего лица. «If I live to see the seven wonders, I'll make a path to the rainbow's end, I'll never live to match the beauty again», — слышу голос той, что пока ещё не умеет говорить.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ты тоже её слышала?
— Конечно.
— Колдует! Колдует, не иначе, маленькая ведьмочка.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— Просыпаемся-просыпаемся, — голос господина Габина, — не разлёживаемся. Я открываю глаза и вижу ночное небо, а вместе с ним Совет. Мадам Дармон курит, скрещивая лодыжки. Мадам Хорхолле наклонена ко мне. Господин Габин пинает Сильвена сапогом по плечу. — Сильвен, вставай! Хватит спать! Не на занятия тебя бужу! Сильвен просыпается, воздух попадает в лёгкие. На мне нет платья, на Сильвене — костюма. Мы не превратились в прах. Кости, органы и мясо не сгорели. Волос нет, кожа сильно обожжена, местами обуглилась. — А писька могла быть и побольше, Сильвен. Ха-а-а-ха-ха! Мне помогает подняться мадам Дармон, Сильвену — господин Габин. «Закройся. Закройся ладошками». «Сильвен, отстань от меня! Ничего не видно!» Мадам Хорхолле разводит руки: — С возвращением, — кладёт ладони на наши сердца. — У девочки должны быть родители, пример. Вам решать, какой пример подать Гайе. — А ещё решить, как добраться до пансиона, — ухмыляется господин Габин, подкуривая сигару. — У тебя, Жозефина, откат способностей, пока ты полностью не восстановишься после сожжения. Пару часов, не меньше. — Не подбросишь на Велочетте? — Сильвен ставит руки на талию. — Я потрусь о сиденье… — Мы разберёмся, господин Габин, — затыкаю Сильвена. — Спасибо, что предупредили. И спасибо вам, — оглядываю Совет, — за нисхождение. Ночь. Лунный свет и звёзды. Холодно. Два обгоревших человека несут за собой шлейф дыма и пыли от песка. Круглосуточная заправка со скучающим продавцом. — Извините, — обращается Сильвен. — Будьте добры, две бутылочки водички. Я захотела пить. Что тут такого? Я горела, а теперь хочу пить. Продавец молча достаёт из холодильника две бутылки воды. Непонимающий взгляд. Ребят, вы из крематория вылезли? — Два евро. — Минуточку, — Сильвен ковыряется в заднице. Показывает пустую ладонь. — Нет, нету. У тебя не будет? — обращается ко мне. Из какого места? — Войдёте в положение? Я запомню Вашу заправку и завтра завезу два евро. — Ага, — продавец продолжает не понимать. Забираем две бутылки, уходим. Сильвен прикрывает ладонью мою дымящуюся задницу, чтобы продавец не разглядывал. — Ох, вкусная водица! — капли заливают подбородок. — Ну что, ведьма, — Сильвен закручивает бутылку, — доставай свою метлу, полетели домой!1980
Сильвен стал лучшим дворецким для одного-единственного мальчика — для Паскаля. Сильвен стал лучшим дворецким, чтобы Паскаль им гордился. Узнает ли когда-нибудь Паскаль, каким на самом деле дворецким был Сильвен? Не от меня точно. В глазах маленького мальчика Сильвен виделся высоким, добрым, величественным, ответственным и примерным — отцом. Благодаря Паскалю Сильвен научился ровно заправлять кровать. Благодаря Паскалю Сильвен научился заплетать девочкам косы. Благодаря Паскалю Сильвен научился носить тарелки на прямых пальцах. Сильвен растил Паскаля, как сына, и взрослел, как мужчина. Сильвен сюсюкался с маленькой Гайей в нашей спальне, а потом бежал учить Паскаля завязывать галстук. Он любил их одинаково — сильно. Сильвен научил Гайю и Паскаля курить. «Зеленоглазый котёнок и весёлая ведьмочка-проказница» — так он называл их, когда ложился в кровать, рассказывая, как прошёл очередной день. Сильвен не умер, нет. Если бы умер, я бы не смогла прожить без него и минуты.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, Зефирка. Заканчивается ли на этом жизнь? Конечно нет.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
С каждым годом сходство Гайи и Сильвена увеличивается. Его глаза, его густые волосы, его мимика, его повадки, его крепкая фигура. Его ярость, его непослушание, его неповиновение. Однажды Паскаль спросил меня, кто папа Гайи. Однажды Гайя спросила меня, кто её папа. Салемские ведьмы не рождаются от дворецких. В мире ведьм дворецкие занимают низкую ступень. «Испорченная кровь, испорченная ведьма» — так называют девочек, рождённых не от тех людей. Он с любовью наблюдает за Гайей и Паскалем. Тепло сердца разливается по телу. Он смотрит на них со слезами восхищения. Клянусь, он никогда на меня так не смотрел. Он смеётся с Паскалем под капотом «Акулы», секретничает и разговаривает о жизни. Он изучает с Гайей арифметику, но ей она не нравится, и отец с дочкой уходят на кухню мешать Анн Ле. Гайе исполнилось 12, Сильвену — 51. — Она его любит, — Сильвен обнимает меня ночью в кровати. — Он её любит. — Но он не её фаворит. Звёзды не проложат ей мой путь. — Пора подавать пример, Зефирка. Сильвен купил мопед Мобилетт. В чемодане брюки, рубашки, майки. Его костюмы, его белые галстуки в шкафу на чердаке. — Не реви, — он сверху. — Зачем ревёшь? Не буду заниматься с тобой любовью, когда ты ревёшь. — Мы больше не займёмся любовью в этой кровати, — я прижимаю его. Задыхаюсь под горячим телом. Щиплю за шрамы на спине — по-дурацки пытаюсь удержать. — Жозефина, подумай о Гайе, — он приподнимается на руках. — Думай о Гайе, а не обо мне. Наша дочь не потеряет мать из-за отца. Я уйду, и все останутся в живых. Завтра он проводит последний день в Дижонском Пансионе Благородных Девиц. Шушукается с Паскалем в гараже, аплодирует Гайе во время вальса. Только Фату знает, что ночью Сильвена уже не будет в пансионе. Ночью он целует меня и с чемоданом спускается на первый этаж. Заглядывает в комнату ведьм. «Люблю тебя, проказница. Сильно не своди с ума Паскаля». Через центральный зал проходит в восточный коридор. Заглядывает в комнату дворецких. «Люблю тебя, котёнок. Люби Гайю». Сильвен прощается с пансионом и на белом Мобилетте уезжает навсегда. Утром я избавлюсь от костюмов и белых галстуков. Завтра на чердаке будет жить Паскаль.1988
Когда ведьме исполняется 50, художник пишет её портрет. Мне — 56, мой портрет давно написан. Он для Гайи, этот тоже для Гайи. Я уже видела, что сейчас произойдёт. — Как ты ведёшь себя в присутствии Совета?! — сажусь в кресло за столом, закуриваю. — Я срать хотела на Совет и всё, что они делают! Старые, салемские ублюдки! Она невыносима. Она не принимает законы ведьм — жаждет идти против правил. Ночует на чердаке у Паскаля, целуется с ним, влюбляется — любит. Я вскипаю. Не прощу себя, если потеряю дочь. Она бунтует в кабинете. Ходит на каблуках, косы разлетаются в разные стороны. Ноздрями пыхтит, слёзы льёт. Неугомонная двадцатилетняя девчонка. — Сколько лет мы живём по этим правилам, и всех всё устраивает, — пепел падает на столешницу. — Одну тебя это не устраивает. Вам с детства твердят, для чего ведьмам предоставляют дворецких. Для обслуги, Гайя! Секс не входит в их обязанности. Орор и Франсуа знали, к каким последствиям приведёт их связь. И ты знаешь! — тычу дымящейся сигаретой. — И Паскаль знает! — Сколько… раз… он… тебя… трахнул? — губы дрожат, глаза пылают, каблук вывернут. — За сколько шоколадок ты отдалась дворецкому? Пепел с сигареты падает на столешницу. Я разбиваю об пол пепельницу. — Не смей упрекать меня! Мы дали тебе всё! Любовь, — загибаю пальцы, — заботу, дворецкого, статус. — Статус дочери дворецкого? — ехидная улыбка на полных губах. — Ты трахалась с дворецким! — Ты — салемская ведьма! Самая сильная ведьма Дижонского пансиона! — выхожу из-за стола. — Ты сильнее меня, директора. Гены Сильвена только усилили ведьминские чары! — Да я, блять, летать не умею, мам! Какая, нахрен, я — самая сильная ведьма?! — Я верю в тебя! — кричу в смазливое, перепачканное потёкшим макияжем лицо. — Сильвен верит в тебя! — Где он?! — Гайя водит глазами по кабинету. — Где этот Сильвен?! Был и всплыл! Убежал! Ушёл! А ты приказала всем помалкивать, мол и не было никогда никакого Сильвена! — Он ушёл, — успокаиваю эмоции, — потому что так лучше для тебя. Он любит тебя, Гайя. Он знает, к чему способна привести любовь ко мне. — Он… — у Гайи слезятся глаза от обиды, как у маленькой девочки. Моська. — Он ничего не сказал… ничего не объяснил… Он даже не попрощался… — Потому что, — обнимаю её за плечи, — если бы он объяснился, то уходить бы было ещё сложнее. — Почему тебе можно? — скулит. — Почему тебе можно любить, мам, а мне — нет? Я тоже люблю дворецкого! Я тоже хочу быть с дворецким! Чёрт возьми, почему мне вечно ничего не можно?! — Потому что мой дворецкий — мой фаворит, — тихое признание. — Это другая история. Паскаль — не твой фаворит. Если ты с ним переспишь, Совет сожжёт тебя, и никакой Салем не поможет. — Я же охеренная, сильная ведьма, — Гайя вырывается из объятий. — Паскаля не воскресят, Гайя. Они вырвут его сердце и отдадут тебе на память. Оно будет биться на ладони, но ты не увидишь Паскаля. — Тогда я сожму его сердце, и мы умрём. — Сильвен уходил не ради такого вашего будущего. Глаза мечутся по кабинету, ноздри пыхтят сильнее. Ведьма в бешенстве. Взорви кабинет — так будет лучше для нас обеих. Мой портрет стоит на полу — сушится, хотя давно высох. Своим поступком Гайя убивает меня. Она ломает портрет о кедровый стол. Щепки рамы летят в разные стороны. Моё лицо — дырявое. — Сука! Сука! Ненавижу тебя, Бут! Ненавижу Виаля! Всех ненавижу! Тупые ведьмы и тупые дворецкие! Родили, блять, непутёвую ведьму! Это были последние слова Гайи. Мадам Гайя Бут и дворецкий Паскаль Ригер уехали в Лион. Дижон причинил им слишком много боли. Гайя и Паскаль уехали в Лион женатыми. Она поступила мудро — я горжусь ей. Я так и не вышла замуж за Сильвена.1989
Я приезжаю на место поздним вечером в пятницу. Под белым плащом белый костюм. Льёт сильный дождь. Холодно и мокро, но я улыбаюсь. Над погнутой вывеской «Pioche» горит свет в комнате.ɪ sᴀʏ ʏᴏᴜ ᴛʜᴇ ʙᴇsᴛᴇsᴛ
ʟᴇᴀɴ ɪɴ ꜰᴏʀ ᴀ ʙɪɢ ᴋɪss.
ᴘᴜᴛ ʜɪs ꜰᴀᴠᴏʀɪᴛᴇ ᴘᴇʀꜰᴜᴍᴇ ᴏɴ.
«Подойди к окну, пор фавор».ɪᴛ's ʏᴏᴜ, ɪᴛ's ʏᴏᴜ, ɪᴛ's ᴀʟʟ ꜰᴏʀ ʏᴏᴜ,
ᴇᴠᴇʀʏᴛʜɪɴɢ ɪ ᴅᴏ
ɪ ᴛᴇʟʟ ʏᴏᴜ ᴀʟʟ ᴛʜᴇ ᴛɪᴍᴇ.
ʜᴇᴀᴠᴇɴ ɪs ᴀ ᴘʟᴀᴄᴇ ᴏɴ ᴇᴀʀᴛʜ ᴡɪᴛʜ ʏᴏᴜ.
ᴛᴇʟʟ ᴍᴇ ᴀʟʟ ᴛʜᴇ ᴛʜɪɴɢs ʏᴏᴜ ᴡᴀɴᴛ ᴛᴏ ᴅᴏ
ɪ ʜᴇᴀʀᴅ ᴛʜᴀᴛ ʏᴏᴜ ʟɪᴋᴇ ᴛʜᴇ ʙᴀᴅ ɢɪʀʟs.
ʜᴏɴᴇʏ, ɪs ᴛʜᴀᴛ ᴛʀᴜᴇ?
Он отрастил бороду — колючую и короткую. Он укладывает волосы назад. Он носит джинсы с куртками, ездит на мопеде. Он без конца курит, запах сигарет смешивается с дешёвым французским парфюмом. Высокая фигура подходит к окну. Качает головой — ему не нравится, что я в такую плохую погоду на улице. Ставит кисти на подоконник. Щекочет мои щёки колючей бородой. Сигареты и парфюм. Я шлёпаю по лужам и наслаждаюсь дождём. В 57 веду себя, как ученица старших классов. В 60 он красив, как в 30. «Подставь ладони». Сильвен подставляет ладони. «Что хочешь?» — я мокну под дождём. «Шоколадка. Хочу плитку шоколадки, — он закрывает глаза. — Плитка шоколадки. Плитка шоколадки появись. Появись, пор фавор. Появись-появись». Жух-жух-жух. Ладони Сильвена светятся. Плитка молочного шоколада. Раз в год. На нашем месте. Сильвен убегает от меня, потому что любит, и потому, что любит, всегда возвращается.ɪᴛ's ʙᴇᴛᴛᴇʀ ᴛʜᴀɴ ɪ ᴇᴠᴇʀ ᴇᴠᴇɴ ᴋɴᴇᴡ.
ᴛʜᴇʏ sᴀʏ ᴛʜᴀᴛ ᴛʜᴇ ᴡᴏʀʟᴅ ᴡᴀs ʙᴜɪʟᴛ ꜰᴏʀ ᴛᴡᴏ.
ᴏɴʟʏ ᴡᴏʀᴛʜ ʟɪᴠɪɴɢ ɪꜰ sᴏᴍᴇʙᴏᴅʏ ɪs ʟᴏᴠɪɴɢ ʏᴏᴜ.
ʙᴀʙʏ ɴᴏᴡ ʏᴏᴜ ᴅᴏ.
На нём джинсы, ботинки и рубашка под свитером. «Зефирка приехала». Он бежит ко мне навстречу по пустой стоянке, тут же намокает под стеной дождя. Сильвен подхватывает меня и целует. Крепкие сигареты и дешёвый французский парфюм. Я плачу ему на ухо, на ухо он меня успокаивает и смеётся. В недорогом номере отеля над вывеской «Pioche» Сильвен насухо вытирает меня полотенцем. Чистая белая футболка лежит на кровати вместе с плиткой шоколада. — Зачем ты так делаешь? Телепортироваться разучилась? — Хотела, чтобы ты меня встретил, — подставляю губы для поцелуя. Сильвен вытирает мне волосы. — Старая тётенька, а всё о романтике думаешь. — В старости ты стал романтичным. Сильвен целует меня. Мокрые джинсы и свитер валяются на полу вместе с моими костюмом и плащом. Погнутая вывеска мигает, свет отражается от луж в наш номер. Сильвен кладёт меня на кровать поцелуями. Под ладонями пятьдесят шрамов. Сильвен остаётся в трусах, я надеваю белую футболку и раскрываю шоколадку. Одна подушка вместо шести и тонкое короткое одеяло. — Зубы не выпадут от сладкого? — Сильвен отламывает квадратик и утаскивает меня к себе на подушку. — У тебя выпали? — Некоторые, но не из-за сладкого. — Наколдовать новые? — чешу его за бороду. — Не надо. Мне и так нравится, — он целует в висок. — Гайя так и не разговаривает с тобой? — Нет, — шуршу упаковкой от шоколадки. — Фату говорит, что у них в Лионе всё хорошо. Гайя преподаёт Предвидение. — Вот как! Камешки кидает? — И карты, и камешки. — А Паскаль? — Мажордом. — Классно, — Сильвен тепло улыбается. — Статный котёнок и кидающая камешки бунтарка, — прислоняется затылком к стене. — Хм, мне надо как-нибудь поговорить с Гайей, съездить в Лион. — Я сомневаюсь, что она с тобой заговорит, — лежу у него на плече, жую шоколадку, передаю наверх. — Заговорит-заговорит. Я же колдун. Жух-жух-жух. Шоколадку наколдовал, вот и с дочерью поговорю, — Сильвен гладит по голому бедру. — Чем займёмся? — заговорщически шепчет. — Давай камешки покидаем? — подскакиваю с плеча. — Что? — он смеётся. — Зефирка, какие камешки? — Которые я всегда кидаю по твоему мнению, — щиплю его за бок. — И что они покажут? Наше будущее? — Прошлое. — Зачем нам смотреть прошлое? — Чтобы не забывать. — Хочешь вспомнить, как в меня влюбилась? — проводит пальцами по моим влажным волосам. — Хочу увидеть, как ты в меня влюбился. — А секс? — Сильвен хмурит хмурые-не хмурые брови. — А секс потом. — Ладно. Кидай свои камешки, ведьма. Я расстёгиваю браслеты с запястий и снимаю с цепочек разноцветные камни. Сильвен забирает шоколадку и меня на подушку. — Только я буду комментировать, — тянется к губам и целует. — Предупреждаю сразу. — Только не колдуй. Сильвен берёт горсть камней и кидает на одеяло: — Жух-жух-жух.