Цена желания

Кому: Старшему медиуму Внутреннего круга Храма Инпу и Отдела N Софии А. Фелл От: Медиума-глашатая Отдела S Луизы П. Кросс Мадам. Как и вы, скажу сразу: никаких писем и других сообщений я от вас и о вас не получала. Кроме того, хочу сказать, что в своем ответе ограничусь только двумя словами: ваши предположения, которые заставили вас оставить меня при штабе, верны. И потому прошу вас уделить внимание делу, пренебрегая обменом письмами со мной. А чтобы вас развлечь прилагаю открытку с видом Йоркского Собора. Возможно, вы захотите и найдете возможность побывать в его парижском собрате и ровеснике, и поболтать с отцом Себастьяном: он сможет вас утешить не хуже меня, поверьте.

С уважением, Луиза П. Кросс. 8 февраля 1947 года. Лондон.

18 февраля 1947 год Церковь Сен-Пьер-де-Монмартр и окрестности, Париж.       Найти нужную церковь оказалось задачей непростой. Войти – еще сложнее. София никогда бы не подумала, что это будет так тяжело. Нигде она еще не ощущала себя настолько чужой. В последний раз в христианский храм она заходила еще ребенком до того, как поступила в Лицей. Это, конечно, если не считать тех ночей, которые ее отряд проводил под крышами покинутых церквей во время войны и поездок с классом в тот же самый Йоркский Собор.       Но там и тогда все было иначе.       Здесь и сейчас она должна была вести себя каким-то определенным образом и совершенно не помнила каким. Это был даже хуже, чем обычно, когда она просто не знала, как себя вести и делала ошибки. Тут она ощущала себя так, что память о том, как о правилах накладывает на нее дополнительную ответственность за неправильное поведение. А ведь еще она – Старший медиум Храма и своего отдела. Одно из его лиц. И должна достойно представлять отдел, “Уиджа” и Храм. И если она сделает хоть что-то не так, то все это заметят и она навлечет позор на себя и всех, кого она представляет, а саму ее, возможно, поразит бог этих людей.       Но когда София вошла ничего не произошло, несмотря на то, что она не была уверена, что сделала это правильно. На нее не накинулись прихожане и не начали стыдить жрецы и их подручные. На нее даже внимания никто не обратил.       Да и некому почти было – в этот час, когда утренняя служба закончилась и все пришедшие на нее уже разошлись по своим делам, главный зал храма был почти пуст. Напротив дверей, в самом конце, за алтарем, возвышалось огромное распятие с человеческой фигурой на нем. Иисус. Это имя всплыло в памяти как будто нехотя. Его поминали моряки на флоте, но София уже почти забыла эти имена и то, что с ним связывали люди. Помнила только красивые рождественские службы в маленькой церкви деревни, где она жила. Сама же она годы и годы приносила свои молитвы Шакалу и Царице, знала только их алтари и только их храмы.       Там она была своей.       Здесь – в гостях.       И где же искать отца Себастьяна?       А главное – как.       София огляделась и стала обходить главный зал: выполняя свои обязанности как Старший медиум Храма, она знала, что всегда есть комната, где жрецы отдыхают и хранятся книги и другие нужные в служении вещи. Даже в приходской церкви ее родной деревни была библиотека – она помнила, как читала в ней, когда была ребенком.       Значит, и тут такая должна быть.       Думая об этом, она прислушивалась и приглядывалась, желая услышать голоса или найти какую-нибудь дверь, в которую можно было бы постучать.       Наконец, София что-то услышала. Речь. Она доносилась из-за приоткрытой двери, которую она бы и не заметила – так ее скрывала тень. Лишь на мгновение София замерла у двери прежде, чем в нее постучать, повторяя про себя почти заученную фразу на французском “Простите, я ищу отца Себастьяна”.       И тут же ее забыла потому что на нее сразу перевели взгляды, резко замолчав, двое мужчин в длинных черных одеяниях, какие носили жрецы этих храмов. Под этими взглядами, в тишине, нарушаемым только шумом улице, доносившимся сквозь открытое окно, Софии стало как-то не по себе. Никогда, с ее первого дня на флоте, на нее не смотрели с таким хорошо читаемым недоумением. Тогда капитану Робинсу не понравилось, что к нему отправили детей, к тому же девчонок, хоть и под присмотром, как он говорил, “мамочки”. Теперь… Теперь она ощущала себя как если бы пришла на погребение в свадебном облачении. Хотя она, на самом деле, мало отличалась от них внешне – вместо черного платья прямого кроя на ней была черные длинная юбка и жилет, надетые поверх такой же черной рубашки. Вместо белой полоски у горла – металлическая пластина со знаком различия ее ранга.       Заминка затянулась и вдруг тот из жрецов, что сидел за столом над кипой бумаг на хорошем английском, хоть и раскатывая на французский манер “р”, сказал, встав:       – Могу предположить, София Фелл?       Над чашками с чаем поднимался пар. Отец Себастьян, сидел перед Софией и помешивал ложечкой сахар, задумчиво, глядя перед собой. Они оба понимали, что она не за духовным водительством к нему пришла, но, непривычные к таким играм, не знали как подступиться к тому, что он должен ей сказать, передать от Луизы.       – Времена непростые, – наконец, сказал он, – В такие становиться не так уж важно, к кому мы обращаемся в своих мыслях, ища заступничества и опоры. Но вы искали именно меня, не так ли?       – Да, – кивнула София, – Моя подруга, Луиза Кросс, сказала, что вы способны успокоить и утешить меня. Не хуже нее, – медиум позволила себе улыбку.       – Она всегда обо мне была лучшего мнения, чем я стою, – хмыкнул отец Себастьян. И пояснил с улыбкой, – Луиза – моя единоутробная сестра. Младшая.       – О, – София посмотрела на жреца теперь совсем другим взглядом. И стала угадывать общие черты. И правда, они были неуловимо похожи, хотя скорее как дядя и племянница – настолько отец Себастьян казался старше мисс Кросс, – она о вас не рассказывала.       – Наше общение никем не одобряется по понятным причинам, – развел он руками, – я ее не видел уже много лет и рад встретить хотя бы ее подругу, но переписку мы поддерживаем, с известными ограничениями, конечно. Мы умеем обращаться с тайнами. Потому некоторые вещи она предпочла передать вам через меня, – он достал из стола книгу и лаконичный нож для бумаг, – именно это было в посылке для вас. Еще она просила рассказать вам все, что я знаю о том, чем вы занимаетесь.       София взяла книгу и пролистала: страницы ее были разрезаны, а на полях попадались заметки. Книгу явно читали. Похоже, это был личный экземпляр фривольного романа прошлого века – “Дом у красных вод” – принадлежавшей мисс Кросс. В Лицее этот роман ходил тайком по рукам, но Софии не достался, а потом стало не до того. Однако, она знала, что это последняя книга, которую стоит посылать такому жрецу – вроде бы у них был строгий обет, налагающий запрет на все, что связано с телесной близостью даже с самим собой, что служило неизменной темой шуток в Храме. Зачем же Луиза отправила Софии именно его? Чтобы брат не стал обращаться к книге? И зачем нож?... Думая об этом, София нащупала несколько неразрезанных страниц, которые при этом были толще, чем ожидалось. Вот это было странно. Взгляд невольно остановился на ноже.       – А вы, – между делом, сказала София, – знаете что-то о том, чем я занимаюсь? В чем ваш интерес?       – У каждого есть те, кто его привели в этот мир, – отец Себастьян – София это чувствовала – наблюдал за ней, отвечая, – И эти люди приходят ко мне, рассказывают о том, что те, кто должны были позаботиться об их детях, молчат. Я не мог остаться в стороне, – в его голосе София услышала явное осуждение.       – И все-таки хотите рассказать все мне, – София убрала в сумку книгу и нож, переводя взгляд на отца Себастьяна. Тот кивнул:       – Мы союзники в этом деле, а вы, в отличие от меня, не привязаны к городу долгом, а Луиза вам доверяет. Значит, лучше будет передать вам все, что я успел узнать на этот счет, – он встал и, проверив, что дверь заперта, начал говорить.       Попрощались они ближе к обеду. Им было еще что обсудить, но отца Себастьяна ждали дела, а Софию – книга с ее загадками, которые оставила ей мисс Кросс. Договорившись о связи между друг другом и мисс Кросс в обход почтовой службы “Уиджа”, София и отец Себастьян разошлись.       В целом, встречей медиум была довольна. В первый раз с того момента, как пропал Казимир, ей удалось с кем-то серьезно обсудить происходящее: пан Неповим слишком любил кривляться и имел манеру выставлять ее за дверь, говоря, что поиск он ведет “под ключ” и “любезной Софи” не стоит тратить силы на то, чтобы вникать в его выводы и методы. Это раздражало Софию. Наверное, поэтому она не сказала ему ничего о том, куда и зачем она идет.       В кафе напротив София, с трудом сделав заказ, занялась книгой, размышляя над словами отца Себастьяна, над тем, что он смог найти и тем, что ему писала мисс Кросс. Подозрения и опасения Софии, похоже, подтверждались. Конечно, это было неприятно, но, очевидно, крысы есть везде. И они – не ее дело. Но все же, следует после завершения дела сообщить о них Кругу Верховных на регулярном докладе.       Успокоив себя этой мыслью, София закончила разрезать страницы и извлекла из них сложенные пополам тонкие листы бумаги, исписанные убористым почерком. Вот, что утолщало страницы! Мисс Кросс серьезно постаралась, чтобы только подготовить это послание. И это делало его уже чрезвычайно важным, требующим с большим вниманием отнестись к написанному.       Впрочем, даже без этого София не смогла бы поступить иначе. Чем дольше она читала, тем в большее оцепенение впадала, видя, широту проблемы и ощущая как время утекает сквозь пальцы. И в то же время в ней поднималось новое чувство.       Она знала его.       Помнила.       И очень стыдилась, когда оно возникало в таких сложных обстоятельствах.       Азарт. Она испытывала азарт.       – Черт возьми, – прошептала София, закончив с чтением, пытаясь согнать с лица улыбку. То, что она прочитала, в сочетании с тем, что узнал отец Себастьян и, за время попытки убить Софию, пан Неповим, меняло слишком многое. И времени возвращаться на стоянку цирка, искать пана Неповима, пересказывать ему все это не было.       Надо было действовать самой и немедленно, если она не была готова смириться с тем, что упустит только-только взятый по-настоящему толковый след.       Торопливо попросив завернуть с собой все, что она не смогла доесть, София допила кофе и, едва получив свертки, выскочила за дверь. Ей нужен был вокзал и немного удачи, чтобы поезд в нужном направлении еще сегодня был и она на него смогла попасть. 18 февраля 1947 год Предместья Парижа.       Все это, конечно, было не по статусу: Старшие медиумы очень редко бегали и еще реже залезали в заброшенные дома через окна.       Тем более подвальные и в одиночку.       По правде говоря, София вообще ни разу не видела, чтобы Старшим приходилось так себя вести. С другой стороны, мало кому из них приходилось делать дела, не имея в распоряжении команду помощников, и еще меньшему количеству из них было меньше сорока.       Это как будто бы извиняло неподобающие поведение Софии, которому все равно не было свидетелей. К тому же ей, что уж там, это понравилось. В отличие от попыток в буквальном смысле замести следы, Которые на снегу оставляли подошвы ее сапог. Впрочем, шансы остаться незамеченной были – когда она подходила к дому, начинался снег. Если он усилиться, то оставшиеся следы заметет и никто ничего не узнает.       Спрыгнув на пыльный пол, София отряхнула руки и подняла с пола пальто с сумкой – их пришлось сбросить вперед себя: вместе она бы не пролезла да и неудобно было бы.       Теперь же надо было принимать решение. Чтобы забраться сюда ей пришлось снять еще и юбку, кое-как запихав ее в сумку. Отчего та некрасиво и неудобно раздулась, а ткань, которая не влезла в нее еще более некрасиво и неудобно болталась сбоку как плед для пикника. Под юбкой София имела привычку носить бриджи, что ни раз помогало ей проворачивать такой трюк. Но обычный ее военный вещмешок был больше и можно было оставаться в бриджах и дальше. Сейчас же надо выбирать и все варианты были так себе.       В бриджах удобно двигаться, но ходить с этим пузырем сумки на боку – нет. Можно оставить его и пальто здесь, но кто знает, сколько ей придется провести здесь времени? В юбке теплее, а уж про пальто можно молчать. Надеть пальто, а юбку носить с собой? Тоже неудобно. Как же некстати, что она не пошла в полевой форме к отцу Себастьяну! Но что уж тут. Поздно жалеть об этом.       Постояв так еще с минуту и ощутив как холод тянет по голеням, защищенным только чулками, сквозь разбитое подвальное окно, София сдалась: в проходах для слуг наверняка мало места и очень холодно, а до погони дело может и не дойти. А то, что ей предстояло передвигаться именно по ним было очевидно еще в Париже.       Еще на подходе к дому, она приметила окно, обозначенное для нее на плане, как место, где планировалось проведение встречи, ради которой она сюда и торопилась. Выше той комнаты был только чердак и, подумалось Софии, слушать происходящее в ней будет лучше либо из хода, либо с чердака, если пол достаточно дырявый – а шансы на это были неплохие, если учитывать состояние дома. Тот был явно заброшен и, похоже, серьезно пострадал в войну. Время выбрать подходящую точку обзора было, по ее расчетам, достаточно. С этой мыслью она вошла в довольно быстро найденный проход для слуг.       Эти проходы всегда были своего рода лабиринтами. Софии приходилось в них блуждать несколько раз, пока она училась в Лицее и их вывозили в настоящие “дома с привидениями”, где они учились на практике искать затаившихся призраков.       Но никогда она не бывала в таких домах одна.       Никогда.       Всегда в доме была учительница, а вместе с Софией в самом коридоре была минимум одна сестра. Да и дома те не были никогда в таком плачевном состоянии. Временами Софии, подсвечивающей себе путь тусклым карманным фонарем, казалось, что пол под ногами вот-вот провалиться, а пыль или паутина залепят ей очки до полной слепоты.       От тесноты же, куда более пугающей отчего-то, чем теснота корабля, ей в какой-то момент стало плохо. Появилось резкое желание найти ближайшую дверь и выйти, пусть даже и под взгляды тех, за кем она пришла следить и подслушивать. Все, что угодно лишь бы не находиться в этом узком, тесном и пыльном коридоре, где было тяжело дышать, а холод пробирал до костей.       …Рука в перчатке из мягкой ткани, которая зажала ей рот возникла внезапно. Шагов за спиной она не слышала. Другой рукой ее обхватили поперек плеч, прижимая к себе. Сердце сделало несколько быстрых ударов. Их хватило, чтобы София, так и не попытавшаяся закричать, пришла в себя и ударила каблуком туда, где должна была быть стопа напавшего. Этого хватило, чтобы тот разжал хватку, а София, по привычке, ударив его куда-то в район живота, резко развернулась, услышав, как мужчина сдавленно охнул. Голос показался ей знакомым.       – София, – хрипло и тихо сказал мужчина, – я же хотел пошутить.       Узкий луч фонарика выхватил бордовое пальто и шляпу в тон. Весьма характерные и знакомые Софии – видела она их не далее, как этим утром в цирке.       – Шуточки у вас, пан Неповим, – также тихо сказала София, узнав говорившего и немного испугавшись теперь уже того, не слишком ли больно она ему сделала. Показывать это беспокойство она, правда, не хотела: он сам виноват, что она его ударила. Нечего было подкрадываться к ней.       – А как еще с вами было заговорить? – пан Неповим чуть выпрямился, опираясь о стену предплечьем, – Вы бы закричали, а гости уже съезжаются.       – Определитесь уже, хотели вы пошутить или привлечь внимание, – сказала София с раздражением, испытывая, однако, облегчение: не так уж больно она ему, похоже, сделала.       Они недолго смотрели друг на друга. Наконец, пан Неповим дернул плечом:       – Идемте быстрее наверх, – и добавил, широко улыбнувшись, – А то все пропустим. Вы же сюда не ради острых ощущений пришли, не так ли?       Он был прав.       Вместе они забились в одну из бывших спален слуг, располагавшихся на чердаке. Она выгодно отличалась от соседней, которая тоже подходила для наблюдения, тем, что в ней не было окна вместе с частью стены и ветер, задувающий сквозь дыру, делал звуки, исходившие из нее менее подозрительными. А еще тут был шкаф, куда можно было успеть спрятаться, если что. Сплошные достоинства. Правда шум ветра мешал прислушиваться к разговорам, но София быстро поняла, что это имеет мало значения: языка, на которым они говорили, она все равно не знала.       Языков.       Она различила минимум два, которые смогла узнать. Итальянский и японский. Вроде бы был еще один, но что это за язык она не поняла. Зато в бликах света, падавшего из дыры в полу, София видела, как хмуриться пан Неповим.       – Вы их понимаете? – тихо спросила София. Они лежали по обе стороны от дыры в полу, надеясь так услышать и увидеть как можно больше. Второе, правда, выходило так себе: обзор у дыры практически отсутствовал – ему мешали перекрытия и какая-то труха. Зато слышно все, что не заглушал ветер, было относительно неплохо. Понимать бы еще, о чем они говорят!       К этому моменту, София уже порядком устала от ощущения своей бесполезности в этой вылазки и во всей полноте ощутила правильность своего решения оставить при себе всю одежду. Лежать на полу, по которому тянуло холодом, было даже в ней не особо приятно. Думать о том, как бы она лежала без пальто и юбки так, не хотелось вовсе.       Пан Неповим, продолжая хмуриться, кивнул в ответ на ее вопрос и приложил палец к губам. Так они пролежали еще какое-то время, пока пан Неповим не взвился с пола одним невероятным слитным движением. София не стала дожидаться слов и тоже поспешно встала, не особо задумываясь, как привыкла это делать на войне. Она не успела выпрямиться до конца, когда пан Неповим потащил ее к шкафу и засунул в него, сам забравшись следом и замер, придерживая створки. Какое-то время стояла тишина.       Скрип двери.       Шаги.       Стон старых пружин кровати.       Пан Неповим прижался к задней стенке шкафа и зажал снова Софии рот, сделав второй рукой непонятный пасс. Дверцы шкафа резко открылись и незнакомый мужчина с азиатским разрезом глаз внимательно осмотрел внутренности шкафа, при этом явно не замечая ни пана Неповима, ни Софию. Ожидание момента, когда он закроет дверцы и уйдет, давалось тяжело. Пара минут растянулись как будто бы на часы и когда, наконец, азиат ушел, а пан Неповим опустил руки, София ощутила, что ее почему-то трясет. Стоило она только открыла рот, чтобы задать вопрос, пан Неповим поднял ладонь и покачал головой, кивая в сторону двери.       Так они простояли, наверное, еще с четверть часа.       Наконец, от подъездной дорожки послышался шорох гравия и шум моторов, которые начали очень скоро отдаляться. Только тогда пан Неповим вышел из шкафа и, оглядевшись, подал руку Софии:       – Вы уж простите за грубое обращение, – сказал он негромко, – не знал точно, сколько у нас есть времени.       Выглядел он все еще напряженным. София, впрочем, тоже не могла расслабиться: перед глазами все еще стоял азиат, шарящий по ним с паном Неповимом взглядом и отчего-то не видящий их. Похоже, циркач сотворил какое-то заклинание и это, весьма вероятно, спасло им жизни.       – Пустяки, – София вышла из шкафа и присела на кровать, чувствуя, что ей все еще нехорошо. Было уже совсем темно. Похоже, в цирк они сегодня не вернуться, – но как вы здесь оказались?       – Тот же вопрос я могу задать вам, – хмыкнул пан Неповим, – Давайте-ка перейдем в какую-нибудь другую комнату, где будет поменьше дыр, и там все обсудим.       – А это обязательно? – вопрос вырвался у Софии до того, как она толком подумала о том, что вообще спросила       – Вам так нравится мерзнуть? – не без иронии спросил пан Неповим, – Не смею вас критиковать или осуждать, но я люблю разговаривать в тепле. Желательно за бокалом хорошего вина, но тут уж придется как-то потерпеть.       Мерзнуть Софии не нравилось. Тем более, что после Пустыни ей было холоднее обычного практически постоянно. Но идти куда-то тоже не хотелось. Пан Неповим посмотрел на нее с пол-минуты, а потом махнул рукой:       – Сидите уж. Найду подходящую комнату и вернусь за вами.       Он развернулся и подошел к двери. Дернул ручку. Потом еще раз. И еще. А потом тихо и слишком спокойно сказал:       – Знаете, София, похоже, мы тут заперты.