Ich habe nichts dagegen

      Внезапно настигшая полночь, по обычаю подразумевающая невозможно долгое, даже болезненное и терзающее ожидание, в этот раз настигает Мастера врасплох.       Довольно резкий стук оконных ставней и порыв свежего воздуха, удивляет писателя, но ничуть его не пугает. Только заставляет развернуться и молча поприветствовать Его, снова возвращаясь к плывущим строкам рукописи. Воланд, явно недовольный таким сухим приемом только хмурится и поджимает губы. Мастер не видит этого, но чувствует, что его явно забавляет, однако вида тот не подает.       Писатель уже порядком привыкший к таким появлениям своего ночного гостя, давно смирился с чужой вальяжной походкой и изящной ухмылкой, так красиво касающейся тонких губ.       Смирился, но намного быстрее, чем с обстоятельством, что перед Воландом совсем необязательно открывать дверь.       При всей его манерности и галантности, с тех пор, как Дьявол раскрыл перед Мастером свою истинную сущность, к счастью получив вместо ожидаемого и привычного ему испуга, только короткий и понимающий кивок, настолько понимающий, насколько в данной ситуации он вообще может им быть, он, как правило, больше не церемонился. Стал уделять меньше внимания фамильярности, в которой Мастер однако, вкупе с таким нравящимся ему немецким акцентом, находил какую-то его изюминку, и больше совсем не беспокоился насчет своего внешнего вида. Впрочем, как и сейчас: волосы его растрепанны, легкая синеватая рубашка, повисшая на плечах, и подобие длинных свободных брюк, все же с иголочки, что вопреки его усердным попыткам социализации, с треском выдает его европейские издержки.       Воланд без особо выраженного на то разрешения, да и кому оно нужно, позволяет себе шагнуть вглубь комнаты, все же заставляя Мастера ощутить его тягучее, проникающее присутствие. Бедром оперевшись о письменный стол, дьявол только молча глядит на мужчину, словно в попытке понять причины такого поведения. Когда он уж было задается характерным вопросом, его прерывает зависшая в воздухе рука, крепко сжимающая переплет свеже написаной главы.       — Вы ведь пришли за этим?       Черт подери, они снова на «Вы».       На лице Мессира появляется легкая улыбка, за которой он упорно прячет свое раненое эго, негодование, все ожидая когда Мастер удостоит его своим взглядом.       — Все верно. — Он, тем не менее, все же берет в руки рукописи, кажется, в первый раз не ощущая никакого к ним интереса. Точнее, интерес этот намного более незначительный, чем любопытство, которое в нем пробудилось и теперь упорно мечется по отношению к их автору. — Может быть, я не вовремя?       — Может быть и не вовремя. Однако присаживайся, не думаю, что тебе удастся сильно меня потревожить.       Воланд не сдерживает восхищенного вздоха, но правила принимает. Босыми ногами ступает по прохладному полу и, попутно пролистывая перед собой совсем еще свежие страницы, располагается на привычном своем месте. Как бы он не пытался, взгляд его никак не хочет концентрироваться на тексте, предпочитая скорее, на свое удивление, линии чужой спины, склонившейся над скомканными листами.       Кажется, проблемы с концентрацией сегодня не только у него.       Воланд смеется тихо, все же никак не желая потревожить чужие попытки сохранять самообладание. О, Воланд определено любит это слово. Щурит глаза, ощущая внутри что-то вроде восторга. Неистового, горячего, что часто бывало с ним, когда он встречал кого-либо, кто хоть на каплю близок к тому, чтобы попытаться быть равным ему. Однако сейчас, Воланд отмечает к тому же и чужую искрящую глупость, отчаянные попытки дать отпор, но он соврет, если скажет, что это не подогревает его интереса.       — Сегодня выдался тяжелый день? — Дьявол ходит первым, нападая и только убеждаясь в своих заурядных предположениях, когда почти сразу получает весьма ожидаемую реакцию.       — Вы сегодня не так увлечены романом, я прав? — Мастер немного нервно поправляет волосы.       — Поверьте, не правы. Вы даже не представляете насколько я увлечен.       Слова эти как никогда двузначны, но в Воланде нет и не капли сомнений, что его поняли.       — Тогда, смею предположить, Вам не понравилась глава?       Мастер разворачивается, бросая на лежащего Воланда немного затуманенный взгляд. Дьявол ликует, ощущая дурман чужого искушения.       — Не могу сказать, так как я еще ничего не читал. — Солгать значило сделать их внезапную игру более дешевой, поэтому Воланд радуется, замечая в чужих глазах танцующие огоньки. — Беспокоюсь за Вас, Mein Freund. Выглядите бледным. Отсюда полагаю, что беда с Маргаритой?       — Упрямо придуриваетесь, что не следите за тем, что творится в моей голове?       Да уж, на Маргариту там не было и ни намека.       Мастер усмехается, получая в ответ скупое молчание и снова опуская взгляд на страницы, казалось бы, с большим удовольствием бегающий по строкам рукописей. Признаться, Воланд был удивлен чужой смелости.       — Если быть честным, а я, прошу учесть, всегда честен с Вами. — Воланд вскидывает в воздух указательный палец, теперь уже совершенно очевидно откладывая отданные ему рукописи в сторону. — Иногда даже мне становится трудным следить за Вашими мыслями. Иногда они меня беспокоят, иногда даже пугают. Но сейчас меня все устраивает. Впрочем, как и Вас, я полагаю.       Дьявол улыбается и приподнимается со своего места, с пока еще немым удовлетворением наблюдая за тем, как наблюдают за ним. Воланд подходит ближе, закуривает, смотря на сидящего писателя сверху вниз, однако ловит себя на мысли, что здесь, в эту минуту, ощущает подчиненным именно себя.       И вправду необычно.       — Присяду, Mein Freund? Не возражаете? — Дьявол не дожидается ответа, опускается на край чужих коленей, затем все же умещаясь удобнее, не замечая на лице Мастера мотивов к противодействию. — Предпочитаю оставаться с Вами на одном уровне.       Повисшая тишина иногда прерывается потяжелевшими вздохами, пока Воланд неведомо откуда достаёт сигарету, вопрошающе заглядывая в глаза писателя. Губы Мастера изгибаются в насмешливой улыбке и он, не отводя своего взгляда, наощупь отыскивает зажигалку и чиркает ей, наблюдая за тем как пламя освещает расслабленное лицо Воланда.       — Сегодня ты особенно удивителен, не замечал за тобой подобного кокетства. — Мастер убирает зажигалку в карман, предпочитая продолжить изучение чужих черт вблизи, раз уж ему дали такую возможность.       — Стараюсь оставаться изощренным. — Мессир расплывается в широкой улыбке и снова закуривает, вытягивая шею и вкрадчивым взглядом заглядывая за чужое плечо, там где в беспорядочном хаосе покоятся новые строки. — Так что, все же не поделишься причиной своего недовольства?       — Думаешь, что оно есть?       — Думаю, что да и мне кажется, что я понимаю его причину. — Воланд улыбается, не отводя взгляда от страниц, ощущая чужое теплое дыхание на своей коже. Мастер разворачивается вместе с ним, бросая быстрый взгляд на ненавистные ему строки, затем вновь оборачиваясь на мужчину на его чертовых коленях. Кажется, до него только дошло.       — Думаю, что именно сейчас меня все устраивает.       Воланд поднимает взгляд и вскидывает брови, пока глаза его неосознанно касаются чужих губ и подбородка, внезапно оказываясь довольно близко к чужому лицу, однако даже не пытаясь делать вид, что все это не было им же запланировано. Уголки его губ расплываются в привычной ему ухмылке и он снова делает затяжку, на этот раз немного медленнее, неторопливо, словно он получил, что хотел и теперь ему спешка больше не требуется. Он выпрямляется, а Мастер на пробу тянется ближе, носом соприкасаясь с чужим и выдыхая теперь уже в чужие губы.       Да, с Маргаритой определенно беда. Причем случилась она именно тогда, когда сомнений в исключительности своей возлюбленной уже не должно было оставаться.       Мастер тянет руки к Его телу, ладонями зарывшись в чужие волосы. Мужчина подтягивает Воланда к себе за макушку, пока он разводит ноги и усаживается, наконец, так, как хотел изначально. Постеснялся ли он или будь оно что-то иное, сейчас уже не важно, потому что теперь стеснение становится немного второстепенным. Сигарета легким движением руки или еще чего-то — Мастер не хочет сейчас об этом думать — исчезает, словно ее никогда и не было. Воланд кладет руки на чужое лицо и так странно заглядывает в глаза, что писатель мысленно чертыхается, улавливая в чужом взгляде неведомую доселе нежность, даже бережность, что в данной ситуации, признаться, совсем неожиданно.       Воланд, кажется, действительно наслаждается своим таким положением. Не то, чтобы он никогда не был с мужчинами, скорее наоборот: за свое долгое и весьма интересное существование, насыщенное самым разным опытом, он успел многое попробовать и многое вкусить. Половина из этого, скромному Таланту и не снилась, пусть даже с его довольно неординарным воображением. Однако сейчас все немного по-другому и Воланд соврет, если скажет, что его самого подобное свое поведение не вводит в замешательство. Более того, это бросает его в странные сомнения, ведь если дело до такого и доходило, обычно он старался собственноручно все контролировать.       Сейчас же, жажду контроля исключительно одолела жажда самым похабным образом отдаться Мастеру на скрипучем диване.       — И что, она даже не испарится?       Чужие слова щелчком выводят Воланда из раздумий, разрезая повисшую тишину. Писатель тоже успел усомниться, Дьявол видит это по немного недоверчивому, даже обеспокоенному взгляду.       — Кто, она?       Воланд думает, что скорее всего пропустил часть чужого диалога.       Нет, скорее, монолога, пока сам плавал в подозрительных раздумиях.       Да, по всей видимости снова она, Маргарита.. Признаться, Воланд уже успел разлюбить эту милую особу.       Нет, какая к чертям Маргарита. Здесь она точно совершенно не к месту.       — Рубашка, Воланд. Твоя рубашка.       Мессир поднимает взгляд и не сдерживает удивлённо-радостного вдоха, когда он вдруг ощущает чужие руки и в правду, только немного неряшливо, сжимающие ткань чуть ниже ворота. Волланд смеется и губами тянется к чужой щеке, крепко обнимая шею писателя, ощущая вдруг странную радость. Губами оставляя легкое, почти не ощутимое прикосновение рядом с чужим ухом, спускаясь немного ниже, действительно начиная замечать в себе, казалось бы, забытые приступы кокетства. Далее его поцелуи становятся чуть более частыми и требовательными, пока он и вовсе не добирается до чужих губ.       Теперь уже не сдерживается Мастер.       Ему приходится приложить немного усилий, чтобы отлепить от себя Воланда и в следующий момент снова прилепить, теперь уже прилепиться, довольно неожиданно, в том числе и для самого себя, накрывая чужие губы своими.       Мужчина в его руках замирает и отвечает далеко не сразу, вынуждая Мастера задуматься о том, что по всей видимости он сделал что-то не так. Затем, когда Воланд все же включается в процесс, которого он по сути и добивался весь этот вечер, на лице писателя прокрадывается странная улыбка, и он смеет предполагать, что попросту Дьявола засмущал.       — Можете даже не надеяться, Mein Lieber. — Воланд говорит почти шепотом, все же выдавая себя немного сбитым дыханием и, о, Милостивый, странным покалывающим ощущением в районе щек. Честно говоря, он даже не знал, что так умеет.       — Хорошо, так что насчет рубашки? Она исчезнет или?       Воланд отвечать не торопится, вместо этого кладет ладони на чужое запястье и поднимает его в воздух, чуть выше, сначала оставляя на тыльной стороне невесомый поцелуй, затем и вовсе укладывая его на собственную грудь. Благо там ничего не стучит.       — Предположим, я хочу, чтобы Вы справились с ней сами.