Любит — не любит

Чжун Ли проспал. Чжун Ли никогда не просыпал. Никогда. Чжун Ли контролирует свое тело. Это часть природе Адепта, не говоря уже о сущности Архонта. Он не любит опаздывать, лениться, да и вовсе начал узнавать, что значит отдыхать только после отставки. — Эй, Чжун Ли. Соня. Голос Чайльда будит его. Он наклоняется к его телу, рука легонько поглаживает его плечо. — На, держи, — Чайльд протягивает ему знакомый т уже наполненный термос с горячей водой. — Сделал тебе. Не знаю, где ты хранишь свою жижу, но воду я тебе нагрел. Я еще помыл стакан этот. Чжун Ли загипнотизировано кивает и берет предмет в руки. — Спасибо. Если бы Чайльд только знал, зачем тот чай нужен, хохотал бы: рассмеялся так громко, что его услышали бы в Инадзуме и Снежной одновременно. Сам же Чжун Ли предпочитает сейчас не напрягать свое тело ненужным смехом. А глаза Чайльда все еще сонные: очевидно, он и сам недавно проснулся. Взгляд добрый. — Люмин сказала, что минут через десять у нас будет что-то вроде собрания. Прости, но пора вставать, будем обсуждать планы на день. Чжун Ли кашляет, прежде чем затронуть тему участия Чайльда: — Ты уверен, что достаточно здоров, чтобы принять участие в этих планах? — Пфф. Абсолютно. Это лекарство действительно работает, — Чайльд прикладывает руку к сердцу в знак благодарности Тигнари. — По крайней мере, это лучше, чем твоя ромашковая дрянь, которая, судя по всему, еще и не работает. Если честно, голос у тебя так себе. Чжун Ли снова кашляет. Если вдуматься, его голос после ночи звучит так, будто горло покрылось ржавчиной, это правда. Слова, что он пытается произнести, выходят слегка хрипло, и замечание Чайльда вполне справедливо. Подождите. — Откуда ты знаешь, что это именно ромашковый чай? — Это не так сложно, я всегда узнаю этот запах, — он хлопает по плечу Чжун Ли и показывает на выход из палатки. — Ладно, давай уже вставать. Чжун Ли надевает все оставленные вчера аксессуары, перчатки, кольца, серьгу, и выходит наружу. Солнце уже давно взошло, и приближается час, когда оно начнет палить сильнее всего. По крайней мере, он не проснулся последним: из палатки, зевая и потягиваясь, торжественно вылетает Паймон. — Доброе утро всем! Паймон собирается сообщить вам, что нам пора в путь! Вперед, трепещите, монстры! — Большое спасибо, Паймон. Сарказм Люмин по поводу ее лучшего компаньона — это признак хоть какой-то стабильности: Паймон, там бодро говорящая об этом, вообще-то не собирается сама драться. Все слегка посмеиваются над активностью Паймон, а она высовывает язык, болтает в воздухе ножками и упирает руки в бока: — Эй! А ну хватит смеяться над Паймон! — Мы не смеемся, да и ты права, — Люмин разряжает обстановку, но все же берет дело в свои руки. — Нам дали поручение. Я еще не встречала этот вид монстров, называется Гаргулья Руин. Возможно, это похоже на Стражей Руин, ничего страшного. Там есть проход, где их около семи одновременно, так что нужна большая команда, чтобы справиться. — Да! И, конечно, мы согласились помочь! — Паймон кивает, словно слова Путешественницы требуют ее подтверждения. — Это все? — спрашивает Е Лань, — Семь — довольно много. Есть ли что-то еще, что мы должны знать? — Вообще-то, есть, — Коллеи начинает говорить, и ее голос слегка дрожит. — На этом перевале также были замечены сбежавшие механизмы, обычно их можно встретить только в пустынях. Они известны как Первобытные Конструкты. Не очень приятные! — Мне говорили, что они могут притворяться спящими, — Люмин кивает и складывает руки на груди. — Поэтому нам всем нужно быть осторожными. Так, Чайльд, как ты себя чувствуешь? Предсказуемо, что его глаза возбужденно блестят, и он гордо заявляет: — Всегда готов, товарищ! — Хорошо. Отправляемся через час, лагерь не собирайте, мы еще вернемся. — Если повезет, — хмыкает Е Лань и направляется к палатке, которую делит только с сама с собой. — Но сначала, — Паймон кричит остальным, что уже начали расходиться и болтать о чем-то своем, — мы должны позавтракать! Все это время Чжун Ли пил чай. То, что этот момент наступит, было очевидно: этап столкновения с монстрами. Это именно он и предложил отправиться в Сумеру до назначенного дня. Эта битва гораздо сложнее той, с которой они столкнулись по пути в Мондштадт и обратно, гораздо хуже тех тварей, которых они встретили, ступив на земли страны Дендро Архонта. Сегодня у него нет шансов скрыть свои симптомы. Он знает свое состояние: в течение дня ему приходиться столкнуться как минимум с двумя приступами. Чайльд здесь, что только усиляет их, и трудно не заметить, что с каждым днем симптомы только усуглубляются. Самое худшее, что может случиться во время такой битвы. Единственные разы, когда у него точно нет приступа, это... сразу после предыдущих. И этим, похоже, самое время воспользоваться. — Я немного прогуляюсь, — он бросает слова, не обращаясь ни к кому конкретно, и направляется к чаще. Болезнь прогрессирует, и новый приступ неизбежен. Если только он не предвидит его, а это не самая сложная задача в жизни Чжун Ли или Моракса. Ему просто нужно воспоминание, верно? Счастливое воспоминание, чтобы вызвать приступ. Взять хотя бы тот момент, когда Чайльд пригласил его в качестве своей пары на какое-то мероприятие в банке. Это было давно. Конечно, он тогда согласился, прежде всего, чтобы оценить ситуацию в рядах Фатуи, ведь приближался момент истины в его плане. Там был фуршет и странная смесь людей из Снежной и Ли Юэ, и Чжун Ли соврал бы, если бы сказал, что шел туда с огромным энтузиазмом. Но после этого они вдвоем вышли на балкон, и глаза Аякса загорелись так, что словно осветили всю улицу. Он боялся, что его спутник сочтет это мероприятие скучным, нудным, не стоящим внимания и фальшивым, вот только тогда, на этом балконе, Чжун Ли впервые за сотни лет поймал себя на мысли, что хочет кого-то поцеловать. Чего он так и не сделал, не имел права: Аякс даже не знал, кто стоит перед ним. Он пытается сконцентрироваться на воспоминаниях и чувствует, как в груди начинает нарастать давление. Это работает, но не так эффективно, как ему нужно сейчас. Его постоянно отвлекает звон монет где-то поблизости, сопровождаемый слабым свистом и писком. Чжун Ли начинает оглядываться по сторонам и замечает, кто издает эти звуки, — хорька-барахольщика. Существо, обожающее все блестящее, особенно драгоценности и мору. Он сосредотачивается, и так в его голову приходит идея. *** — Ну что ж, — Чайльд хмурится перед маленьким зеркальцем, что Чжун Ли всегда носит с собой на случай, если ему понадобится подправить подводку для глаз. На лице его довольная улыбка демонстрирует легкое самодовольство. — Зацени. Чжун Ли сглатывает шумно, теряется. Ведь Чайльд надел его украшение вместо своего обычного, его собственного. — Тебе идет. Все тебе идет. — И почему ты хотел, чтобы я ее примерил? — Как я уже сказал, я подумываю о смене стиля. И хотел бы посмотреть, как это выглядит со стороны. Дешевое дерьмо, а не отговорка. Он определенно мог бы придумать что-то получше, но, по крайней мере, это работает. — Правда, тебе идет. — Спасибо, — Чайльд пожимает плечами в легком недоверии и слегка краснеет. Он уже протягивает пальцы, чтобы снять серьгу, но тут Чжун Ли приходит в голову очередная блестящая в своей отвратительности идея. — Давай я сниму. Застежка не всегда работает, заедает. Еще одна ложь. Он снимает перчатку, чтобы отстегнуть крошечную застежку, пока Чайльд дышит совсем-совсем рядом. Он пялится на него с замешательством, и Чжун Ли изо всех сил старается сосредоточиться на серьге. Это трудно, потому что он никогда не чувствовал его запаха так отчетливо, а еще Чайльд смотрит на него слишком расширенными зрачками — серьга выскальзывает из его слегка дрожащих рук. Чайльду удается поймать ее первым. Он вкладывает ее в руку Чжун Ли и слегка проводит подушечками пальцев по его голой ладони. Это идеальный последний удар. Просто идеальный. Он, довольный собой, быстро уходит из палатки, радуясь тому, что все остальные собрались на завтрак в другом конце лагеря. Он просто говорит Чайльду, чтобы тот присоединился к ним, а сам впервые за это время радуется приступу. Встречает его с гордостью. Уже проходя вдоль нескольких деревьев, он чувствует, что его пульс начинает учащаться, и больше не может сдерживаться. Кашель. Один цветок вырывается наружу. Воспоминания плывут перед взором. Улыбка Аякса, красуется с серьгой Чжун Ли. Еще одна ромашка. С болезнью все так запутано, может, ему все же стоит подумать о том, чтобы рассказать Бай Чжу правду? Если у него будет шанс добраться до Ли Юэ живым. Он обязательно расскажет все из первых уст, ведь Бай Чжу, например, ничего не писал об изменении голоса в своей статье. Хрипота в голосе — неожиданный симптом, косвенный результат воспаления горла от проходящих по нему колких цветов. И еще ромашка. Мазохизм, разве не так это называется? Еще один цветок. "Этот Чжун Ли из прошлого, он был моим лучшим другом". Еще один цветок на ладони, но он знает, что их будет больше. Он может позволить себе помечтать. Нет, он должен заставить себе мечтать, чтобы сработало до конца. Если бы ты был далеко, путешествовал на родине, ты бы написала мне письмо о первом снеге. Кашель, тошнота, ромашка. У нас был бы дом, ты бы рассказывал мне истории, а я бы положил голову тебе на грудь, чтобы потеряться сразу в двух звуках — биение твоего сердца и твой голос. Сразу несколько цветков. А еще мы могли бы посетить фестиваль вина в Мондштадте. Говорят, там очень романтично. Небольшая кучка лепестков от предыдущих цветов. Если бы ты любил меня тоже, кто из нас рискнул бы сделать первый шаг? Чжун Ли. Пригласил бы на первое свидание, поцеловал бы на прощание, а он бы улыбнулся в ответ. Или это был бы Чайльд? Мог бы осторожно приблизить свое лицо, как бы спрашивая разрешения, и Чжун Ли бы осторожно прикоснулся к его губами своими. Возможно, они бы вышли из ресторана после ужина с вином и просто по очереди прижимали бы друг друга к какой-нибудь стене, потому что отрицать или скрывать это было бы уже невозможно. Цветы, кровь из слегка поцарапанного горла. Все в порядке, он сможет залечить маленькую ранку, если у него хватит сил. Может хватить. Он резко вдыхает, и воздух начинает легче входить в его свободные теперь легкие. Только вот ноги подкашиваются, и он приседает на землю, жадно глотая кислород. Это прекрасно. Осталось заварить новую порцию ромашкового чая: тогда он будет абсолютно готов к этому дню. *** — Паймон считает, что сочетание Пиро, Гидро и Дендро имеет удивительно много смысла! Путешественница, здорово, что мы теперь все вместе в Сумеру, правда? — Паймон подносит свою маленькую руку к подбородку. — Но здешний воздух, похоже, все же обладает слегка пьянящим эффектом... Паймон уверена, что позавчера видела в лесу нашего Бродяжку! Какой-то мираж! Чжун Ли улыбается, зная, что это не мираж. Приятно думать, что все же есть кто-то, кому он небезразличен настолько, что проделать весь этот путь. Мудрые люди говорят, что любой человек — сочетание частей других людей. Тех, кого встретил на своем пути. Он вспоминает слова Венти. Он сказал, что мальчишка, похоже, каким-то образом проник в его каменное сердце. Пожалуй, это он и сделал, преподав ему незаменимый урок: даже самый рациональный ум не может устоять перед чувством любви. Люди расцветают под влиянием доброты, твердила ему Гуй Чжун. Кто знает, может быть, именно по этой причине какая-то часть его души хочет признаться Чайльду: чтобы он чуть меньше ненавидел, ругал себя. Может быть, у одних на судьбе написано постоянно отпускать, а у других — нет. Он знает, что у смертных свои трудности, но все же, думает он, для них хорошо хотя бы то, что им не приходится наблюдать, как их любимые угасают бесконечное число раз за жизнь. Однажды он уже подтвердил предположения Люмин и Паймон: настанет момент, и эрозия начнет влиять на него сильнее, но это случится еще через тысячи лет. Ему пришлось бы потерять Аякса, как уже потерял его одежды, и он не смог бы смириться с такой потерей. Так что, в конце концов, болезнь — награда от жестокого взгляда Селестии. Он видел многих людей, способных смириться с потерей, перейти на новую ступень жизни. Не все люди привязываются вообще. Он другой, он привязывается, особенно если что-то действительно дорого его сердцу. И речь не о Чайльде одном. Это касается всех шагов Моракса и Чжун Ли по его родным землям, всех знакомых лиц в гавани. Тех, кого он видит сейчас, тех, кого видел сотню лет назад: звезд, что сияют и падают с неба, как и тысячи лет назад, самого неба, что принимает в свои холодные объятия новые созвездия. Это о напоминаниях на полках, о вещах с особым смыслом, даже о звуках мелодий, которые напоминают ему о чем-то в прошлом и заставляют улыбаться здесь и сейчас. О запахе земли и о том, что он чувствует во время дождя, о деревьях, растущих и увядающих на его глазах. Он не может сказать, что его сердце болит при мысли о том, что он не увидит, как рождаются новые поколения или деревья становятся еще выше — просто неправда. Он принимает свою судьбу так, как когда-то не принимал, не понимая, как Гуй Чжун может сделать то же самое. У него нет сожалений, зато есть воспоминания, сияющие как золото, и самая прекрасная дорога к смерти через любовь. Конечно, он хочет его. Обнять, когда ему это нужно, после долгого путешествия на корабле, после скучного дня в офисе, после получения гневного письма из дома, после всего, что может причинить ему боль. И он хочет, чтобы его руки в ответ обхватили его, чтобы длинные пальцы лежали на его лице, и он бы сам поцеловал их, снял перчатки и кольца. И, может быть, даже набрался бы смелости и подарил новое. Невидимая колючая проволока сдавливает его шею. Возможно, любой человек есть сочетание частей других людей, но какая-то его часть точно осталась в этой ночи в палатке, где, по словам Аякса, он мог бы быть его лучшим другом. Но очень скоро, менее чем через час пути, начинается битва, и у Чжун Ли нет времени на все эти мысли или возможности насладиться этими представлениями о прошлом и будущем, о дорогах смерти и неизведанных путях судьбы. Вместо этого он слишком сосредоточен на том, чтобы держать защиту. Чайльд и те, кто ему дорог, — те, вокруг кого сияет его нефритовый щит, истинное проявление Гео. Люмин и Коллеи оказались правы в своих предсказаниях относительно чудовищ, с которыми им предстояло здесь столкнуться. Еще больше завораживает то, как каждый применяет свои стихии, заставляя воздух вокруг себя светиться невероятными сочетаниями цветов элементов. Чжун Ли вызывает метеор, и две Гаргульи Руин оказываются парализованными, словно каменные статуи. Их тут же обстреливают стрелами, а он сам вонзает свое копье прямо в тело монстра. Коллеи не зря тренировалась с Чайльдом и Эмбер. Они все используют свои стихии, и все вокруг расцветает, когда Гидро и Дендро сплетаются в единый поток. Автоматоны оглушают звуком металла, и трудно различить слова в криках людей. Эмбер применяет Пиро, и семена повсюду запускают другой процесс. Каждое семечко взрывается, заставляя монстров реветь, а Чжунл Ли снова и снова создает свой щит, делая все возможное, чтобы уберечь своих товарищей от повреждений. — Ты очень хорош! Ему будет этого не хватать. Древнее оружие в его руке, словно продолжение его тела. Это копье было с ним на протяжении столетий, а до этого — предыдущие, что были частью его самого. Но последнее, о чем он сейчас жалеет, — это озорная искорка в глазах рыжеволосого парня, который ловко материализует свое оружие из воды прямо у него на глазах, носясь по полю боя так, словно это его единственная и естественная среда обитания. — Вперед, вперед, Барон Зайчик! — успевает крикнуть Эмбер, и тут раздается взрыв, отбрасывающий волной как врагов, так и союзников. Чжун Ли знает, почему он здесь, ведь такой натиск стихий заставил бы каждого столкнуться с последствиями своих действий. Только благодаря его щиту взрыв никого не задевает, и на его лице появляется улыбка от почти забытого волнения. Он просто здесь и сейчас, нет ни прошлого, ни будущего, только адреналин, единый для богов и людей. Где-то впереди Люмин и Е Лань тоже сосредоточились на нескольких конструктах сразу, и Путешественница владеет Дендро так, словно родилась с Дендро Глазом Бога. Они слишком далеко, чтобы щит Чжун Ли мог защитить и их, но он слишком занят манифестацией метеора, чтобы оценить невероятную слаженность их движений. Он только слышит, как Е Лань кричит что-то о том, что они хороши, и, очевидно, соглашается с ней. Он знает, что у автоматона на голове есть слабое место, которое может парализовать его на некоторое время. Чжун Ли наносит удар конструкцией из камня. Последний монстр падает на землю, давая каждому из них возможность перевести дух. — Ха! Дай пять! — кричит Эмбер, отдавая должное реакции пара, что они только что создали вместе, и Чайльд быстро откликается на ее просьбу. Е Лань подбегает ближе, Люмин следует за ней, и она кричит: — Молодцы. Где остальные? Все оглядываются по сторонам: врагов оказалось не так много, как они ожидали; похоже, другие рядом. Звук приближающихся монстров все еще слышен, а жужжание поблизости становится все громче. Голова начинает кружиться сильнее. — Бегите! — Люмин только успевает дать всем команду. Они разбегаются в разные стороны. И как раз вовремя, потому что с мощным грохотом монстры, выпустившие залп, падают на землю. Чжун Ли не может быстро сосчитать их количество. Это не так важно: ужасающие машины в форме летающих драконов уже врезались в поверхность земли. Холмы поблизости начинают осыпаться от сотрясения земли, и Чжун Ли моргает снова и снова из-за попавшего в глаза песка. Он слышит крики и только успевает заметить, как волна удара отбрасывает в сторону кого-то с зелеными волосами и кого-то с рыжими. Его щита теперь хватит только на них троих, и он сосредоточен на этом: нет времени размышлять о других. Услышав крик девушки, Чжун Ли снова пытается открыть глаза. С трудом, но он видит, как рыжеволосый юноша бросает на него последний знакомый взгляд, полный восторженного безумия. — Как же круто! — довольно кричит Чайльд, и Чжун Ли только надеется, что он успеет заметить, как автомат выпустит в его сторону шквал ракет. Сердце, как говорят смертные, уходит в пятки.