Любит — не любит

Бей, беги, замри. Это естественные реакции любого организма, будь ты монстр или человек. Скирк преподала этот урок маленькому Аяксу. Нет, точнее, не этому она его учила. Ее работа заключалась в том, чтобы заставить его использовать в основном «бей», в самом крайнем случае — «беги», но никогда, никогда не «замри». Это не сделает из тебя воина, строго говорила она, не удостаивая его даже улыбки. Однако один дурацкий консультант похоронного бюро заставил его замереть. Мало того, Чайльду пришлось испытать на себе словно все стихии сразу: как от Пиро у него горят щеки, как от Электро тело словно поражает молния, Гидро — когда нужно сходить в туалет и срочно умыть лицо холодной водой. И, конечно же, чертово Гео, когда ему кажется, что он вот-вот провалится под землю от одного взгляда. Такое ощущение, что Селестия просто взяла и впихнула в одного человека все, что только можно пожелать. Невероятно красивый и очевидно сильный, сдержанный, добрый, знающий практически все. Последнее хорошо для его миссии в Ли Юэ. А еще он слишком уверен в себе, хотя у него и есть на это полное право. Чжун Ли интересовался им, задавал вопросы, улыбался и пожимал руку. Ему было словно плевать, Предвестник он или кто угодно еще. Надо бы пригласить его на… ужин? Не обед в дружеском и платоническом смысле, они и так постоянно это делают. Только это и делают, если честно. Просто попробовать, а там уже плыть по течению. Если бы глаза Чжун Ли обладали не только цветом, но и голосом, Чайльд поклялся бы, что они обещают, что на него всегда можно положиться. Он ценил честность, контракты, высшую ее форму, поэтому если Чжун Ли чего и не знал, так это как быть неискренним. Иногда эта преданность истине оборачивалась против него, и он мог целый час спорить с лавочником о натуральности какого-нибудь бесполезного камня на прилавке. Но это все не считается свиданием. Нет, Чжун Ли наверняка откажет ему, если он пригласит его на настоящее свидание. Он решит, что Чайльд — это просто глупый и наивный ребенок, а это будет обидно. С другой стороны, Чжун Ли, весь такой галантный и осторожный, видите ли, он просто вежливо откажет. Все равно будет обидно, но нет, он не станет над ним смеяться. Ведь так? Так. Слишком много мыслей. Как ему лучше поступить? Понятия Чайльд не имел ни малейшего, никогда ведь в жизни этого не делал: убивать монстров проще. Может, просто поцеловать его? Нет, слишком настойчиво. Может, написать письмо? Тоже нет, банально и пошло. Не подходит. Попросить Люмин или Ху Тао разузнать? Ерунда. Предложить стать друзьями с привилегиями, что бы это ни значило? Может быть, господин Чжун Ли по душе придется хотя бы его тело, это бонус регулярных тренировок. Не обязательно любить его, может быть, хотя бы хотеть или что-то в этом роде. Он ведь не совсем уродлив. Или совсем не уродлив. Бей, беги, замри, верно? Ему нужно собраться с силами и выбрать первый вариант. Но он откладывает это снова и снова, одно "потом" сменяется следующим "ну, в другой раз", когда он пялится на его губы на прощание. Тысячи слов на кончике языка, когда он остается наедине с собой. Может быть, у него есть шанс? Нет, правда. Может, он и не очень опытен, но, в конце концов, не такой уж он и невезучий. Ведь так? Так. Конечно, жизнь преподносила ему взлеты и падения, но он выбрался из самого проклятого места, забытого Богами, стал самым молодым из Предвестников — есть куда более невезучие люди! Как тот паренек из Мондштадта, про которого рассказывала Люмин, что вечно навлекает на себя неудачи. Как бы он оделся на их свидание, этот господин Чжун Ли? Был бы это его обычный образ или он придумал бы что-то особенное для Чайльда? Чушь собачья, думает Чайльд и мысленно дубасит себя по голове. Зачем ему вообще как-либо одеваться, когда это всего лишь фантазия. В один прекрасный день он решается. Немного откладывает: когда миссия закончится, он проверит, как обстоят дела между ними, а потом обязательно пригласит его на свидание по-настоящему. И, мысленно извиняясь перед Ее Величеством, даже в тот день, когда он ставит под угрозу весь Ли Юэ, где-то в уголке сознания он ловит мысль, маленькую такую мысль, что сейчас, может быть, у них все получится. Правда выйдет наружу, и тогда все будет хорошо. Не факт, что проживут они долго и счастливо, но все же. Да, возможно, Чжун Ли будет милосерден и не станет смеяться над чувствами маленького наивного ребенка. Даже если он отвергнет его, что ж, этот риск может стоить того. Нужно подождать немного, вся суета и хаос забудутся, Рекс Лапис будет похоронен навсегда, а Чайльд наконец сделает шаг. Который он так и не сделал, потому что Чжун Ли оказывается Гео Архонтом. Это объяснило, почему он просто идеален. Объяснило, почему все стены, возведенные за долгие годы вокруг сердца в груди Чайльда, начали рушиться. Объяснило слишком многое. Если с Чжун Ли его шансы были один к десяти, то с Мораксом — минус десять к десяти. Простая математика. И тут он понимает еще одну вещь. Все это время, все эти месяцы, фантазируя о том, как он может пригласить его на свидание, он ни на секунду не допускал мысли, что Чжун Ли сам может сделать это первым. Это было бы на грани фантастики; тогда Чайльд пытается убедить себя, что ненавидит этого проклятого Чжун Ли. Конечно, ничего не получается. Да и не получилось бы, потому что, признаться, себя он ненавидит куда больше. Как ему вообще могла прийти в голову мысль, что он хоть что-то значит для него? Да и вообще, он уже почти не помнил, как это — быть любимым. Было бы несправедливо говорить, что его никто никогда не любил: он помнил тепло домашнего очага, который всегда принимает его в свои объятия и по сей день; мать и ее по-своему любящий взгляд. Тем тяжелее было это потерять, когда выяснилось, что любовь эта далеко не безусловна. Должно же быть какое-то объяснение, почему его больше никто не полюбил? Вещи не происходят просто так. Это закономерность, система, если хотите, должно быть что-то, что он упускает из виду. И вот так, одной ночью, полной навязчивых мыслей и ощущения себя самым жалким существом в Тейвате, он приходит к выводу, что объяснение есть. Его просто невозможно любить. Действительно, с чего бы? Такое ощущение, что все только и ждут, чтобы он снова все испортил. Он так и бродит по гавани, этот дурацкий мистер Чжун Ли, с той лишь разницей, что отныне он один. И тут Чайльду приходит в голову мысль, что, возможно, он использовал его не только как часть своей игры, но и как способ избежать одиночества. Да, это оно. Это и есть тот самый недостающий кусочек отвратительного пазла. Чжун Ли просто не с кем было проводить время, а Чайльд был идеальной мебелью для его монологов. Мебель с ушами, еще и по самые эти уши влюбленная. Если бы ему пришлось выбирать, он бы предпочел хотя бы быть хорошим шкафом, а не диваном под чьей-то задницей. Ну и ладно, думает про себя Чайльд. Любовь не обязательно должна быть взаимной, кто вообще придумал это? Можно просто продолжать любить его, дурацкого Чжун Ли, янтарно-медовые глаза, дурацкую манеру элегантно двигаться, его дурацкие волосы, которые когда-то он мечтал увидеть распущенными, его слои одежды, наверняка скрывающие нелепо завораживающее тело, его истории, что он готов рассказывать часами, и его дурацкий глубокий голос, которым он это делает, его дурацкий запах, этот дурацкий, дурацкий мистер Чжун Ли. Просто буду любить его, разрешает он себе. Может, днем это и работает, но ночью он снова и снова один. И тогда все, чего хочется, — прижаться к его губам, и каждую эту мысль нужно засунуть уда-то в уголок сознания, как в детстве, когда он заталкивал мусор под ковер, чтобы мама не заметила, что он не навел порядок в своей комнате как следует. Своим поведением он демонстрирует то же самое, давая понять Чжун Ли, что его это не волнует вовсе. Он даже внутренне радуется, замечая раздраженное удивление на лице Чжун Ли, когда говорит с ним грубо. Ха! Не ожидал, что кто-то окажется справедлив к нему, что ли, не кидаться целовать сапоги самого бога? Что-то новое, наверное, для существа, привыкшего, что все готовы пасть пред ним на колени. Так ему и надо. Бей, беги, замри. Беги. Время от времени уходит он подальше от гавани, смотрит вниз с вершины скалы там, где его никто не может найти. Если бы не работа, он, наверное, сидел бы там еще дольше, днем и ночью, сложив руки на коленях и глядя в пустоту: один лишь только он и пара цветков цинсинь. Его всегда забавляло, что цветы цинсинь растут только здесь, на высоких утесах, вдали от всего-всего. Даже Чжун Ли не мог дать ему вразумительного ответа, почему для этого растения нужны именно такие условия. Зачем он вообще заставил их здесь расти? Он, получается ведь, их создал. Чайльд крутит в руках душистые цветы, его любимые в Ли Юэ. Ванильного цвета, с желтой серединкой. Несколько растут из одного стебля, с зелеными листьями, сладко пахнут, напоминая черёмуху знакомых аллей и садов его родины. Первый лепесток, второй, третий. Любит. Чайльд только цокает языком и стряхивает все лепестки вниз с обрыва. Это просто случайный ответ, ему не следовало полагаться на цветок, и это даже не ромашка, так что не считается. Глупый, глупый цветок и глупый, глупый мистер Чжун Ли. Он поджимает губы, пытаясь сдержать слезы, что жаждут узнать, каково это, когда ты кому-то важен. Из-за тебя, не из-за твоей силы, искусного владения оружием или чего-то еще. Просто так, какой есть. Мать всегда повторяла идиотскую поговорку: чем дальше в лес, тем больше дров. Предполагается, что это означает, что в процессе работы над чем-то возникает все больше и больше проблем. Теперь поговорка действительно подходит, потому что этот поход в Сумеру, куда его затащили Люмин и Паймон, — просто идиотизм, и лучше в процессе не становится. Глупый господин Чжун Ли выглядит немного подавленным, и Чайльд не слепой. Может, его чем-нибудь развеселить? Зефир? Красивый рассвет? Может быть, это не Чжун Ли выглядит подавленным, а Чайльд просто с ума сходит окончательно. Например, его этот вонючий чай. Когда он успел полюбить такой странный напиток? Куда делся вкус к дорогущим и изысканным сортам? Кто ж его разберет. И все же Чайльд подходит к нему у костра, замечая одинокую фигуру, и вместо того, чтобы сделать вид, как обычно, пассивный, но все же агрессивный, что ничего не произошло, он вырывается. Его настоящее имя срывается с языка. А потом они даже договариваются о том, чтобы начать все сначала. Но и это напрасно, потому что даже после этого Чжун Ли встает и уходит как ни в чем не бывало. — Ну-ну, спасибо за все, дорогой Чайльд, — он произносит шепотом пародию на слова, которые так никогда и не услышит, и единственный, кто это замечает, — это горящий огонь. Бей, беги, замри? Вот и снова замри. И он проводит ночь в своей палатке в гордом одиночестве. Самый приятный момент, как ни странно, наступает на второй день, когда Чайльд испытывает адскую боль. Благодаря Тигнари и его защите от Фатуи он чувствует себя настолько отвратительно, что не может думать ни о чем другом. Только позже он понимает, что Чжун Ли, кажется, все это время обнимал его, прислонив к плечу. Может, показалось: в реальности же он снова не может даже снизойти до того, чтобы поспать с ним в одной палатке. Работа, говорит. Какая может быть работа, бабочек ловить? Придурок. — Блять, — говорит он себе в этой пустой палатке и смотрит в тканевый потолок, пытаясь быстро моргать, чтобы не дать подступить слезам. Верхняя часть груди предательски болит, и он всеми силами старается отогнать от себя мысль, что никогда, никогда не будет даже шанса на близость достоин. Он пытается сдержаться, но уголки губ стремительно тянутся вниз, а глаза уже начинают жечь. Чайльд пытается сказать себе, что это и так было очевидно — его проклятая надежда уже разбилась вдребезги, словно корабль из Снежной, попавший в убийственный шторм. Потом он, значит, объявляется. Лучше бы Чжун Ли вообще не проводил с ним ночь, потому что, когда он возвращается в палатку в тот вечер, то как бы невзначай говорит какие-то приятные вещи, а еще, что он болен. Чайльд пытается отвлечься, думая о всяких совершенно неважных вещах, пока они разговаривают. И вот тут-то из его уст вырываются бессмыслицы о коврах на стенах в домах Снежной. Он хватается за эту тему как за спасательный круг, ведь гораздо лучше просто посмеяться вместе. Чем дальше в лес... Он бормочет что-то про то, что он знаменит в мире рыбалки. Как его мозг вообще породил это нечто? Каким жалким надо быть, чтобы пытаться этим произвести на кого-то впечатление. Тем не менее, Чжун Ли, похоже, немного веселится от этих новостей, так что, возможно, он не зря потерял все остатки достоинства, сказав это. Собственно, все это происходит, когда Чайльд просыпается посреди ночи, а Чжун Ли нигде нет, след простыл. На секунду он думает, что ему приснилось, да и было бы это не впервые, сны такого рода с его участием, где они просто говорят часами. И не только, к его стыду. Но взгляд его падает на дурацкое пальто Чжун Ли рядом с ним: похоже, в этот раз не приснилось. С тех пор как он был подростком, юный Аякс иногда представлял, как кто-то обнимает его по ночам. Ничего особенного, просто думал о том, как было бы это, ощущать чье-то тепло рядом с собой. Он никогда бы не признался в этом вслух, кто бы мог подумать, что в нем есть такая нежность, не свойственная мужчине, войну. С этим глупым, глупым господином Чжун Ли этот образ просто обрел лицо, конкретнее — бога. И плащ, который он прижимает к себе, вдыхает знакомый запах, а потом просто набрасывает на плечи. На нем болтается Глаз Бога, скорее всего, поддельное. Он даже не светится, как должен светиться обычный Глаз Бога, а Чайльд и не замечал. Дурак. А еще Чжун Ли сообщает ему, что Чайльд заслуживает того, кто его ценил бы. Ему не нужны добровольцы, они все равно не сравнятся с глупым господином Чжун Ли. От усталости и головной боли он наконец-то засыпает. Возможно, бархатный голос рядом с ним тоже играет свою роль. Утром Чайльд просыпается немного раньше, чем обычно, а Чжун Ли все еще спит, лежа на спине, — идеальная грация даже так. Его лицо повернуто в другую сторону, а крепкая грудь в облегающей белой рубашке тихонько вздымается и опускается. Нет, Чжун Ли точно сошел с ума. Сто процентов. Чайльд окончательно убеждается в этом, когда тот входит в палатку и предлагает примерить его серьгу. Чайльд сразу понимает, что мысли об этой сцене не дадут ему покоя еще несколько недель. Возможно, по возвращении ему придется просить об отпуске, ведь после такого он точно должен прийти в себя, уйдя куда-нибудь в горы, чтобы полностью исчезнуть без шансов быть найденным. Голые пальцы Чжун Ли скользят по его уху и неизбежно касаются нежной кожи шеи за ним и даже чуть ниже, заставляют бедного Чайльда вздрогнуть; Чжун Ли протягивает ему зеркало и просто стоит, наблюдает, а сам Чайльд просто поддается фантазии и получает небольшое удовольствие. Бей, беги, замри, так ведь? И по этой причине, когда он получает ранение посреди поля боя, а затем оказывается сверху на Чжун Ли посреди деревьев, единственная мысль, которая приходит ему в голову, — не могу так больше. Он замечает взгляд Чжун Ли, как он пялится на его губы, смотрит как завороженный, и Чайльд просто отключает контроль и отпускает себя. Бей. Первые несколько секунд он готов уже пожалеть об этом: почти уверен, что Чжун Ли ни за что на свете не поцелует в ответ. В этом случае он просто выставил себя дураком, и месяцы попыток скрыть своего внутреннего идиота не имели смысла. Отлично. Просто отлично. Теперь он будет отвергнут, и это станет пиком его карьеры полного идиота. Браво. Но по какой-то причине Чжун Ли не отталкивает, наоборот, хватается за предплечье и целует в ответ, еще крепче, и даже приглушенно стонет, тянет на себя. И тогда Чайльд думает, что это риск, на который точно-точно стоило пойти.