Любит — не любит

После их с Венти неловкой перепалки с элементами заботы все отправились обратно в палаточный лагерь. Они отдыхают за общим длинным столом. Целая толпа лучников в виде Эмбер, Коллеи, Тигнари, Чайльда, Венти и Е Лань, и исключение составляют лишь Люмин, Чжун Ли и Паймон с ее оружием — довольно острым языком. Деревья вокруг деревни — удивительно успокаивающее буйство всех существующих оттенков зеленого. Деревья, светлый лес и ветер выглядят и звучат как биение сердца этих земель Мудрости, где вечное лето, а осени никогда нет места. Здесь пахнет так, будто кто-то разлил нектар из свежих цветов или персиков. Воздух и свежее дыхание леса. Только сейчас Чжун Ли почувствовал, насколько щедр кислород вокруг него. После настойчивых просьб остальных Чжун Ли начинает рассказывать об исторических взаимоотношениях соседних регионов, торговых путях и даже забавную легенду о том, как улица Сокровищ получила свое название, — даже те, кто родился и вырос в Сумеру, узнают что-то новое. — О, кстати, Ваш голос! — подмечает Люмин, когда возникает пауза. Не потому, что история закончилась, очевидно, просто пришло время напомнить, что это не лекция, в конце-то концов. — И что же с ним? — Нормальный как раз, ничего с ним! Просто до этого он был очень странным, мы немного испугались… — Да уж, да уж, Чжун Ли! Твой голос просто идеален для сказочек на ночь! — Венти заливается смехом. Лицо Чайльда полно вопросов. Он сидит рядом, подперев щеку рукой. Возможные вопросы справедливы, конечно, учитывая, что из ниоткуда появился какой-то паренек с косичками и начал фамильярничать с Чжун Ли, чего обычно никто не делает, не говоря уже о пассивно-агрессивных замечаниях этого барда. Возможно, что в какой-то степени объясняется тем, что он один из немногих, кто решил попробовать предложенный на застолье алкоголь. Они сидят рядом на длинной деревянной скамье, и Чжун Ли накрывает своей ладонью руку Чайльда под столом. Тот начинает ерзать на своем месте. Когда слово переходит к Люмин и Паймон, и они начинают обсуждать свои планы на покорение столицы Сумеру, Чайльд ловит момент, чтобы отойти. К их счастью, Венти слишком занят своей лирой, чтобы обратить внимание и съязвить. — Эй, можно тебя на секунду? — Чайльд поворачивается к Чжун Ли и тянет его за руку, даже не дождавшись кивка в знак согласия. Видимо, решил, что обладает отныне всеми правами на его волю и решения. Их путь оказывается недолгим: сразу за домиком Коллеи под собственный удивленный смех Чайльд берет его за шею и притягивает для поцелуя. — Прости. Не мог ждать и вести себя нормально, — он говорит, и слова вызывают улыбку на лице Чжун Ли. — Это взаимно. Скоро останемся вдвоем, — заверяет он, соединяя их лбы. Чайльд вздыхает с невысказанной жалобой о том, что они не могут телепортироваться на край света, где нет других людей и забот. — Я знаю. Просто нам нужно много всякого обсудить. Они стоят там вдвоем еще недолго. Как раньше Чжун Ли прятался от других, держа в секрете целую гору лепестков боли, которых хватило бы, чтобы усыпать всю центральную улицу любой столицы, так и теперь — по совершенно другой причине. У этой причины звонкое имя, самая любимая улыбка, веснушки на носу. И вот, наконец, после этого самого длинного из дней, Чжун Ли и эта причина оказываются на своем спальном месте. В той самой палатке, где Чжун Ли даже не стал проводить первую ночь, которую хотел покинуть на вторую ночь, но вернулся, не позволив себе еще раз проявить эгоизм. Место, где он однажды был почти уверен, что вот-вот умрет. И та же палатка теперь, но на этот раз все совсем иначе. Чжун Ли едва успевает снять перчатки и закатать рукава рубашки, чтобы зажечь фонарь, как Чайльд кладет руки на его талию и целует. Все начинается спокойно, и Чжун Ли не соврал бы, сказав, что вовсе не рассчитывал на что-то большее. Им столько нужно обсудить, так сам Чайльд и сказал, верно же? Но фонарь просто падает на землю, а они в почти полной темноте опускаются вниз, только спальный мешок отделяет тела от поверхности земли. По позвоночнику Чжун Ли пробегают мурашки, и он едва успевает использовать конструкции Гео в качестве уже знакомой ему фирменной системы звукоизоляции. Чайльд устраивается сверху, сжав ноги Чжун Ли между его ногами. Он помогает ему приподняться, чтобы их лица были на одном уровне, обхватив его запястья руками — крепко, но осторожно, как и при их первом поцелуе. Вряд ли это совпадение, что Чайльд устроился так, чтобы их бедра упирались друг в друга. У Чжун Ли нет причин стыдиться себя: не только его член явно тверд под слоями одежды. — Ты уверен? — он уточняет. — Будь добр, заткнись уже, а? — Чайльд вежливо отказывается отвечать. Поэтому он просто сильнее прижимается к Чжун Ли. Его пальцы находят заколку на его волосах и снимают ее, распуская прическу. Чайльд проводит языком по внешней стороне его губ, и это их первый контакт, который больше, чем просто губы. Чжун Ли чувствует, как самообладание окончательно покидает его, когда чужие руки запускаются в его распущенные волосы. Он обхватывает шею Чайльда, притягивая его ближе и проникая языком в его рот. Они оба понимают, что у них нет ни единого шанса продержаться долго: обстановка грязной земли под ними вряд ли располагает к тому, чтобы начать раздеваться и исследовать тела друг друга. Без лишних договоренностей они просто отпускают себя. Он чувствует, как Чайльд прижимается к его паху, их языки переплетаются, и ему ничего не остается, как податься бедрами вперед — идеальное трение для ситуации, когда они оба слишком сильно одеты. Чайльд такой теплый, что любой солнечный свет позавидовал бы, и Чжун Ли не может перестать думать о том, каково это будет, когда их тела действительно соприкоснутся, по-настоящему, кожа к коже. А если бы все эти слои одежды не мешали, он бы тоже ловил ртом воздух? А серьга в его ухе качалась бы так же или даже сильнее? Может быть, он даже мог бы снова одолжить ему свою собственную: на этот раз все будет совсем по-другому, залечит его сердце. Может быть, он оперся бы руками о стену у изголовья кровати, чтобы сохранить равновесие и двигаться более уверенно. Но сейчас этого более чем достаточно, потому что Чайльд всем телом вжимается в него, и Чжун Ли стонет — трения о ногу Чайльда слишком мало и слишком много, когда с ним. Он прячет лицо у него в шее, целует кожу там, уши. В одно мгновение он бы променял все это на то, чтобы выбить из него стоны и зацеловать до безумия, но кто он такой, чтобы решать это сейчас, когда Чайльд явно решил посвятить себя тому, чтобы Чжун Ли кончил первым. — Блять, — Чжун Ли шипит, цепляясь за его рубашку. — И чего это мы теперь материмся? — он игриво усмехается; проводит языком по его шее, приближаясь к губам. — Чье-то дурное влияние. Их глаза встречаются в этот момент, света нет, чтобы отчетливо видеть расширившиеся зрачки, привыкшие к темноте. Сердце бьется в такт словам о любви и секретах, которые он не произносит вслух, и само это сердце, он уверен, вот-вот ударит его в ребра и вырвется наружу. Возможно, сейчас, в этой темноте, он даже осмелится мечтать о тысячах ночей, которые они могли бы провести вместе, ночей, полных нежности и преданности, прикосновений, обещающих залечить самые глубокие раны друг друга. А ведь еще вчера он собирался умереть. — Я люблю тебя, ты знаешь? — Чайльд шепчет вопрос рядом с его ухом. Еще вчера он собирался умереть, но теперь слышит слова, которые значат все. Волна напряжения накрывает телу, он вздрагивает, каждый мускул тела сжимается. Прижавшись к нему, Чайльд тоже замирает, оставляя лишь несколько легких поцелуев на шее. Чайльд берет его лицо в ладони с улыбкой — немного неловкой, но все же самодовольной, удовлетворенной. Он слезает с его тела, садясь сбоку, чтобы встать: взять салфетку или выпить воды. Как бы то ни было, он оказывается перехваченным сзади руками: Чжун Ли притягивает его назад, чтобы Чайльд устроился спиной к нему на его коленях. — Куда это ты собрался? — он шепчет. Чайльд откидывает голову на плечо Чжун Ли и негромко усмехается, чем еще больше подбадривает. Он гладит его тело нежными, медленными прикосновениями, лаская плечи, запястья, спускаясь к шее. Под его рукой шевелится кадык, когда Чайльд тяжело сглатывает. Чжун Ли добирается до нижней части живота и чувствует, как Чайльд на секунду дергается и перехватывает его руку — рефлекторная реакция. Он медленно отпускает ее, словно разрешая, и тогда ладонь Чжун Ли скользит ниже, пальцы нащупывают застежку брюк. Чайльд дергается и хватается за ткань брюк Чжун Ли, когда он берет его член в свою руку. Он двигает рукой медленно, первое прикосновение сопровождается глубоким вздохом Чайльда, как будто ему нужно набрать воздуха, чтобы не дышать в течение следующих нескольких минут. Чжун Ли чувствует, как на его ладони появляется немного Гидро для лучшего скольжения, вязкое, густое, вызывающее ухмылку на его лице. А он еще думал, что на пенсии будет скучно. Люди, наверное, могут позавидовать многим его вещам: статусу, власти, знаниям. Но если бы его спросили, он бы сказал, что завидует самому себе лишь из-за того, что происходит сейчас. Он целует его шею, рисуя языком невидимые рандомные узоры, водя кулаком вверх и вниз. Чайльд тоже любит его. Он любит его сейчас, любил всегда. — Чжун Ли, пожалуйста. Не останавливайся, еще — Он понимает, что на некоторое время замер не давая ему ничего, лишь едва ощутимое прикосновение пальцев к члену. Чайльд ждет внимания, имея полное право отчаянно нуждаться в дополнительной стимуляции, Чжун Ли лишь дразнится. — Прости. Не могу налюбоваться тобой. Шепчет слова и чувствует, как член в его руке дергается и становится лишь тверже, и как только он начинает двигать рукой в ответ, Чайльд делает еще один глубокий вдох, словно утопая в своих реакциях, удовольствии, пытаясь скрыть сладкий стон. Такой красивый и с ума сводящий в его руках, словно все так и должно было быть. Всегда. Хочется сделать ему хорошо, хотя их совместное тяжелое дыхание в темноте уже само похоже на глубочайшую близость. Чжун Ли наклоняется вперед, вглядывается в туман страсти в его глазах, совершенно не похожей на ту, что он видел раньше на поле боя. Тогда он делает это намеренно. Ухмыляется и снова замедляет движение руки. Короткий всхлип. Он не открывает глаз, лишь отворачивается, пытаясь скрыть напряженное лицо, но его рот все еще открыт для тяжелого дыхания. Чжун Ли чувствует, как подгибаются его пальцы ног и напрягаются мышцы, пальцы пытаются найти что-то, за что можно ухватиться, и Чжун Ли представляет, как его пальцы впиваются в шелковые простыни и него дома. Пока же Чайльд цепляется с одной стороны за ткань спального мешка, а с другой — за ткань брюк Чжун Ли. Он почти не ускоряет темп, лишь самую малость, в основном уделяя внимание головке члена, задерживаясь на ней большим пальцем, слегка надавливая. И подливает масла в огонь: — Какой же ты красивый. Чайльд дрожит. Он прекрасен даже в темноте. Он слегка извивается и сильнее прижимается к сидящему за ним Чжун Ли, с отрывистым стоном наконец кончает, заставляя Чжун Ли замереть вместе с ним. С тяжелым вздохом он откидывает голову на его плечо, и он покрывает его шею и макушку едва заметными поцелуями — легкие прикосновения губ успокаивают и замедляют их обоих. То, что не сказано, очевидно по тому, как он это делает, как заправляет прядь рыжих волос за ухо — люблю. Чайльд поворачивает голову и смотрит на него немного усталыми глазами — то ли от дня и раны, то ли от того, что только что произошло: — Ух ты. Он медленно сползает вниз по телу, как будто готов заснуть в ту же секунду, и Чжун Ли вынужден ослабить объятия на время. — Ты жив там? — Чжун Ли не уверен, не видя его лица. — Нет. Ты убил меня, — Чайльд смеется в ответ. Он закрывает глаза, пытаясь восстановить нормальное дыхание. Лишь немного придя в себя, он вновь обретает способность говорить. — Ну, собираешься снова бросить меня сегодня вечером и отправиться на какую-то свою тайную миссию очередную? Чжун Ли даже забыл на мгновение о том, как это было. Вспоминать и не хотелось. Чайльд переворачивается, ложась ему на грудь. — Нет. Никогда больше. Он никогда не был поклонником столь громких слов — никогда, никто, всегда. Вряд ли даже боги могут обещать подобное, но почему-то это кажется честным ответом сейчас. Чайльд проглатывает какие-то невысказанные слова, и что-то внутри Чжун Ли сжимается при мысли, что ему действительно нужно рассказать о болезни. — Я так хотел, чтобы ты остался. Всегда, когда ты уходил. Мне тебя очень не хватало, — Чайльд пока говорит, рисуя пальцами что-то на его груди. — Прости. Пришлось. Он приподнимается на руках, чтобы посмотреть на него слегка пьяным взглядом. Алкоголь тут ни при чем, никто из них не пил, не отнимал у Венти его запасы. — Куда ты все время убегаешь? — спрашивает Чайльд. — Вчера. И сегодня тоже. Всегда бегаешь туда-сюда. — Нужно было встретиться со старым другом, — он отвечает. Вероятно, друг может означать как неожиданную встречу с Венти в первую ночь, так и близкую, но так и не состоявшуюся встречу с Гуй Чжун в его загробной жизни. Оба варианта подходят. — Вижу, что ты уже хочешь спать. — Прости, если я был груб, когда сказал тебе заткнуться. Я не хотел грубить, — Чайльд пожимает плечами и снова устраивается удобнее. — Я даже не против, если ты скажешь мне это еще раз. Чайльд хмыкает. Лунный свет холодный и серебристый, вокруг только тени. Никаких звуков снаружи, почти как ночное небо — колыбельная для всего в природе. Его мысли — исключение, вот, что не умолкает. — Я очень тебя люблю, — ни с того ни с сего произносит Чжун Ли, наклоняясь ниже, чтобы поцеловать его в макушку. В ответ раздается легкое довольное согласие. Чжун Ли гладит его по волосам, а мысли все же возвращаются к неприятным деталям. Цветам в крови. Будто его разум не может поверить, что все просто хорошо, подкидывая пищу для тяжелых размышлений. Он должен сказать ему. Надо прекратить бежать. Таков был первоначальный план. Шесть тысяч лет договоров с другими и с самим собой, планы, которых нужно придерживаться. — Я должен тебе кое-что рассказать. Послушаешь меня? Чайльд издает какой-то невнятный звук, прижимая голову к груди. Перед глазами Чжун Ли — поле, усыпанное ромашками, покрытое кровью вместо утренней росы. Ему приходится встряхнуть головой, чтобы прогнать этот образ из воображения и сосредоточиться. Он выбирает спокойную интонацию, тихий голос, в пустой надежде, что это поможет ему не сорваться на эмоции, которые не хотел бы, чтобы он увидел. — Не знаю, помнишь ли ты, но был день, когда мы гуляли в поле неподалеку от города, и ты достал из кармана засушенный цветок, подаренный тебе сестрой. Я тогда смотрел на тебя и думал о том, что было бы, если бы я в тебя влюбился. Но на самом деле я уже влюбился, — задерживает дыхание, — и существует одна легенда. Возможно, ты уже слышал о ней, это... Аякс? Он мирно сопит, а Чжун Ли легонько подталкивает его плечом, чтобы проверить, жив ли он на этот раз. Аякс поднимает сонные голубые глаза и что-то бормочет: — Прости, я на секунду заснул. Что ты хочешь сказать, любимка? Что-то о моей сестре? Чжун Ли мгновенно теряет рассудок. — Как ты меня назвал? — Любимка? Не знаю, мы так долго были дураками, что я подумал, что имею право так сказать, — Чайльд словно пугается. — Прости, если это глупо. Больше не буду. Ты даже не знаешь, до какой степени мы были глупы, думает Чжун Ли, именно об этом как раз собирался тебе сказать. — Это не глупо. Ты тоже моя любовь. Чайльд издает звук, напоминающий мычание, — смесь неловкости и благодарности. Чжун Ли накрывает своей ладонью его, отдыхающую на груди рядом с сердцем. — Все в порядке, — Чжун Ли усмехается, зарываясь другой рукой в его волосы. — Ладно, пора спать. И, похоже, так и происходит: Чайльд несколько раз перекладывает голову и руку рядом с телом Чжун Ли, чтобы устроиться поудобнее, а затем его дыхание становится ровным. Чжун Ли почти боится спугнуть его, как потерявшегося котенка. Он не видит лицо спящего Аякса, но есть звук его дыхания, тяжесть теплого тела рядом — все заставляет его размышлять и пытаться найти слова, чтобы описать чудовищное проклятие, которое он каким-то образом должен объяснить ему. Возможно, он размышляет слишком громко, потому что Чайльд начинает ерзать так, как может ерзать только бодрствующий человек, и бурчит: — Ой, прости-прости, даже не заметил, что снова отрубился. В ответ он лишь смеется, приглашая Чайльда спокойно отдаться в объятия сна. Тот хочет сказать что-то еще. — Слушай. Я просто...Скажи мне, если поймешь, что это была ошибка. Только не притворяйся, если передумаешь, хорошо? — Чайльд говорит тревожно и негромко. — С чего бы мне передумать? — Я просто не думаю, что подхожу тебе. Да и вообще никому. Но особенно для тебя, очевидно. Чжун Ли отвечает вздохом, который мог бы разнестись эхом по всему Тейвату: — Ну вот и все, боюсь, теперь моя очередь сказать тебе, чтобы ты заткнулся, — он притягивает его ближе, целует в лоб, так что Чайльд жмурится и хихикает, сразу с облегчением. Крепко обнимая его, он думает, что это еще более интимно, чем то, что было между ними раньше. — Но если понадобится, я буду часами говорить тебе, как сильно я тебя люблю, хорошо? — Понял, — Чайльд прячет лицо в ладонях и зевает. — Что он имел в виду, этот Венти? Ты как-то странно говорил с ним. Вообще он странный. — Можно сказать, я делился с ним некоторыми своими мыслями и соображениями. — О, короче, сплетничал с ним обо мне? Виноват. — Можно и так сказать, — признается Чжун Ли. — Знаешь, еще не рассвело. Мы можем пойти посмотреть на рассвет, как ты хотел. Я могу разбудить тебя. Только есть одно правило, Аякс. Только если ты поклянешься, что чувствуешь себя хорошо. — Да ладно, это же ты меня сам и исцелил! — Чайльд тычет его в грудь. — Я в полном порядке. Тогда Чжун Ли соглашается, признает его правоту, а затем дает еще одно обещание: — Я разбужу тебя. Отдыхай, Аякс. Как и ты уже разбудил во мне все.