«Словами не описать красоты Что я видел сегодня во дворе дома Так смысл же мне говорить От того ей не стать тебе боле знакомой Боле знакомой»
Ночь. Февральский холод уже не так сильно морозит. Природа будто замерла, ожидая, что в скором времени наступит весна. Все расцветет. Но самое страшное было в том, что вновь началось цветение сливы. Ванцзи благодарил богов, что даже спустя столько лет так ни одно деревце не проросло на территории Гусу. Воспоминания через годы все еще казались слишком болезненными. Проклятые цветы. Упасть в сон совершенно не выходило. По затылку ползли мерзкие мурашки, будто кто-то смотрел на него. Каждый раз, прикрывая глаза, он снова их распахивал, тревожно осматриваясь. Мертвых, не упокоенных душ и прочей нечисти и в помине не могло тут оказаться. Вся территория была чиста от темной ци. Оставались только живые. Никому бы и в голову не пришло смотреть на него, пока тот пытается заснуть. Про учеников и думать нельзя, а взрослые… таких было невозможно найти. Однако Ванцзи никогда не замечал за собой беспричинной тревоги. Значит, что-то и правда происходило. Второй нефрит бесшумно поднялся со своего уже согретого места, накидывая на себя верхнее ханьфу. Стоило пройтись. Если что-то не так, то решить проблему. Если же все в полном порядке, то просто развеяться. Правила запрещали гулять ночью, но всегда можно было скинуть на обострившееся чувство опасности. Его поймут. Ванцзи вышел на морозный воздух. Нельзя было сказать, что на улице оказалось слишком холодно, но при дыхании шел пар. Не стоило долго прогуливаться, чтобы не простыть. Даже сильные заклинатели могли болеть. Как бы они не были сильны, они все еще оставались людьми. Поэтому, как и люди, могли отравиться, приболеть, устать. Уставали они даже чаще. Просто их долг требовал не показывать этого никому и терпеть. Все просто, им всегда прощалось меньше. Домик был осмотрен со всех сторон. Ничьего присутствия не было обнаружено. Оставалось только вглядываться в темноту. Он смотрел, смотрел и смотрел вокруг, пытаясь увидеть хоть какой-либо силуэт. Пока Ванцзи глядел в темноту, начинало казаться, что темнота глазеет на него. Неприятное чувство слежки так никуда и не пропало. Не мог же он, в самом деле, стать душевнобольным, чтобы начало мерещиться преследование. Кто знает, быть может, так и сходят с ума. Просто в один день обнаруживают у себя навязчивые мысли, чувства и идеи. И вот уже ты ходишь по улице, пугая людей. Никто из сумасшедших никогда не мог сказать что именно его привело к такой жизни, так как сумасшедшими они себя вовсе и не считали. Территория вокруг дома была изучена, насколько то позволяли его глаза. Спокойнее от этого не стало, потому осталось лишь идти спать, заставляя себя насильно погрузится в сон. Не сон, так медитация. Отдохнуть он сможет и таким образом. Даже восстановит душевное равновесие ровно до того момента, пока не обнаружит красные пятна по утру на пороге дома. Настолько красные, что могло показаться, будто кому-то безжалостно вскрыли шею , а пятна лишь отказались впитываться в землю. Лучше уж так, чем осознать, что весь внутренний двор засыпан алыми лепестками сливы Мэйхуа. Теми лепестками, которые, будто клинок в сердце, пытались убить, вырезая болезненные воспоминания из тёплой души, ледяного нефрита. Это чья-то жестокая шутка?***
«Я любовь эту буду теплить и вынашивать так Чтоб она разрослась во мне деревом Чтобы кончики пальцев стали ею окрашены И чтобы её во мне немерено Немерено…»
Это все казалось ужасной жестокой шуткой. Шуткой от кого? Видимо, от самой судьбы. Сердце будто пытались заживо вырвать, такое теплое, хрупкое. Ванцзи никогда не скрывал ту трепетную любовь, которую испытывал к своему давно погибшему другу. Судьба довольно быстро развела мальчишек по разным дорогам. Они, вероятно, и хотели быть рядом, но было не то время и не то место. Самое важное, что они прекрасно это понимали сами. Та любовь проросла в душе, будто наполняя сосуды жизненно важного органа своими корнями, не оставляя места больше никому, кто хотел бы поселиться в этих сердцах. Никто из них так и не смог перерасти ту юношескую влюбленность, оставляя в памяти нежные вечера, когда дети за закрытыми дверьми могли заниматься относительно невинными вещами, отдавая себя друг другу. Целовать чужие руки, щеки, губы. Целовать то, что позволяли. А позволяли все. После… после им стало просто не по пути. Как бы не хотелось расходиться, разойтись пришлось. Даже в самые последние мгновения жизни одного их них, во всем, что они говорили, было уважение, забота, трепет и море тех чувств, которым так и не дали расцвести, как те самые цветы, что однажды их свели. Это было жестоко.***
«Её храни, и храни, и храни глубоко в себе, там ей теплее и мягче Там она в своём белоснежном белье тихо-тихо от счастья плачет Её бы укрыть, её бы обнять, её бы раздать Дай Бог её хватит»
Ванцзи весь день чувствовал себя тревожно. Вновь всплывали в памяти все те немногие вечера, которые он успел провести со своим благоверным. Страшно было думать не о том, что у них успело быть за тот небольшой подростковый роман, а о том, чего так и не произошло. Он хотел рассказать и о матери, и об отце, познакомить с братом еще ближе, а также показать родные сердцу места. Показать звезды оттуда, откуда он любил смотреть на них в детстве. Судьба имела другие планы. Но даже так, те редкие встречи, которые у них были после, они проводили в теплом общении, без лишних слов, показывая, что никто не забыт и ничто не забыто. Лишь раз Вэй Ин позволил себе вновь взять того за руку, когда они остались без чужого внимания. Совсем одни. Им было чуть больше двадцати, и этот балбес без конца извинялся, что не смог сделать их счастливыми. Не смог сохранить все то, что у них было. А Ванцзи только перебивал несвойственно себе, что ничего не потеряно, у них все есть. Они так и не остались вместе. Со вторым нефритом остался лишь холодный труп. Холодное, бледное, исхудалое, будто и не жившее никогда тело, которое он поцеловал в последний раз.***
«Сколько бы ты не терял — так падают звёзды, снова сияя в небе синем Сколько бы сердце твоё по частям не разбивалось, оно вновь расцветёт с новой силой Сохрани свой свет, ведь не опустеет твоя ладонь До тех пор, пока ты — любовь, пока ты — любовь Пока ты — любовь»
Возвращаясь домой после тяжелого дня, он так и не заметил, что у порога были вновь разбросаны лепестки. Прекрасные цветы сливы. Было слишком темно, чтобы насторожиться и вновь попытаться поймать шутника. Однако, перешагнув порог, он заметил лежащую на кровати ветку. Вновь ветка… и записка. До боли в сердце знакомая рука мастера, что вывела для него эти иероглифы. Всего несколько слов. «Следуй за цветами.» Ванцзи уже ничего не мог слышать. Сердце взяло такой ритм, что зашумела кровь в ушах. Руки неприятно покрылись холодным потом, и тот судорожно вышел на улице. В таком мраке он пытался рассмотреть хоть что-нибудь. Оно все это время было здесь? Лепестки образовали не просто случайно высыпанную лужу, а если присмотреться, вели дальше. Дальше, в более тихое и одинокое место. Становилось лишь темнее, но будто бы уже сердце начинало освещать дорогу. Он шел медленно, еще не сразу осознавая куда. В то скрытое место, где они однажды попрощались. В то место, где они клялись, что расстаются не на долго, но все-таки обманули друг друга и разбежались совсем. В то место… где сейчас стоял не знакомый ему человек. Не знакомый на первый взгляд, а на второй, третий и так далее взгляд приходило осознание. Его улыбка. Его лукавый прищур глаз. Его смех. Его привычный, будто особенный хвостик. Его лента в волосах. Его почерк. Его цветы. Их цветы. Ему протягивали ветвь сладко-сладко благоухающих цветов. К черту цветы. Он хотел лишь поцеловать этого человека вновь. Ничего больше не спрашивать. Сейчас ему хватало того, что его самого утянули в поцелуй. Такой знакомый сквозь многие годы.