Жар

      Рюсей незаконно фигуристая и горячая, как самая настоящая печка. А Рин кажется, что хуже всего то, что она бесстыже этим пользуется, пристраиваясь прямо под боком в самые неподходящие моменты: перекидывает одну ногу поверх чужих бёдер, а вторую пропихивает между ними, зажимая в тиски. Коротенькие домашние шорты оставляют чересчур много голой кожи, из-за чего жар чужого тела ощущается слишком остро. Рин не успевает ничего возвратить или взбрыкнуться, когда напротив её лица оказывается пышная грудь, едва прикрытая розовой майкой, а в её волосы впутываются длинные пальцы, массируя кожу головы кислотно-розовыми ноготками. Липкие от блеска губы тычутся куда-то в макушку, мурлыча хорошо знакомое «Рин-рин». Та непростительно долго приходит в себя, перед тем как начать ерзать на месте, больно тыкая то себя, то Рюсей куда-то в живот углами книги, которая так и осталась открытой, будучи зажатой между двумя телами. Пара секунд промедления в борьбе за личное пространство оказываются фатальными, потому что Рин чувствует, как стремительно млеет от чужого тепла вечномерзнущее тело, а веки предательски слипаются.       —Отлепись от меня, ты слишком горячая, — пихает руками в голый живот скорее для галочки, чем реально на что-то надеясь. Рюсей, кажется, уже заметила близость чужого поражения: одна из ладоней скользит вниз, слегка царапает загривок, спускается к плечам и прижимает ближе.       Рин фыркает в привычном раздражении, пытается вывернуться, уйти от чужих касаний, но Шидо всегда была какой-то абсурдно-проницательной во всем, что касалось младшей Итоши: знает, когда стоит быть настойчивой, а когда действительно не стоит напирать; выучила всё слабые точки и активно ими пользуется, раз за разом окуная Рин в какой-то непонятный коктейль из раздражения и того тепло щемящего в груди чувства, которое игнорировать становится всё труднее.       Рин тычется носом куда-то в ямку между чужими грудями и отчаянно борется с подступающей сонливостью. От Шидо приятно пахнет, она слегка накручивает короткие тёмные волосы на пальцы одной руки, а второй скользит под футболку через горловину и почти невинно гладит между лопаток. Итоши хочет сдаться окончательно — слишком уж соблазнительной кажется мысль забить на учёбу и задремать на чужой груди, наверстывая часы недосыпа, скопившиеся за последние пару недель, — но держится на голой упрямости и нежелании добавлять единичку к чужому счету в их маленьком противостоянии «Шидо-Итоши».       —Рин-рин, убери свои заумные книжки. Будешь много читать — голова опухнет, — Рюсей хихикает куда-то в копну тёмных волос, а потом мажет ярко-розовыми губами по чужому виску. Рука с затылка соскальзывает ниже, проходясь по предательски расслабленным плечами и пробираясь между животами, чтобы вытянуть из чужих пальцев учебник.       Те неохотно, но поддаются, и книга летит куда-то на прикроватный столик. Рин морщится от резкого звука: наверняка ведь всё страницы помялись, да и закладка точно куда-нибудь улетела; однако же тяжело вздыхает, принимая поражение. Шидо торжествующе улыбается и мурлычет что-то себе под нос, сжимая угловатые ноги своей в-скором-времени-уж-точно-девушки собственными мягкими, но крепкими бёдрами и возвращая обе руки под чужую футболку. Рин откровенно ведёт под касаниями горячих ладоней, теперь уже бесстыже поглаживающих поясницу — извечно холодная кожа согревается, оставляя в теле какую-то приятно-неприятную тяжесть. Хочется закрыть глаза и спать, но Рюсей, кажется, категорически против: плотнее зажимает чужое бедро между своими ногами, слегка трётся о него и нагло лезет целоваться, пачкая щеки, подбородок и губы розовым цветом. Рин уворачивается из вредности, какого-то остаточного раздражения и упрямства, хмурится, глядя на довольно щурящуюся блондинку, когда та фыркает, приподнимается и пихает вниз, вынуждая лечь на спину.       Сильные руки сжимают плечи, пока одна девушка устраивается поверх бёдер другой. Улыбается довольно — знает чертовка, что Рин при всём желании не вывернется в таком положении. Сонливость как рукой снимает. Или губами, нагло мажущими по шее. Шидо напирает с упорством мотылька, бьющегося в стекло, но вместо того, чтобы разбиться о него, лишь упрашивающе вылизывает длинную напряжённую шею, чтобы потом перейти на слегка сухие губы.       Рин сгибает ногу в колене и без энтузиазма бьёт по чужой пояснице, просто чтобы успокоить задетое самолюбие — не без боя же сдалась, а значит можно гордо принять поражение и посильнее цапнуть Рюсей за мягкую нижнюю губу. Она на вкус сладко-горькая — смесь клубничного бальзама и мятных леденцов, которые та грызёт от скуки. Шидо торжествует, лезет языком в рот, а руками под домашнюю футболку, но раздражённо вздыхает в поцелуй, наткнувшись пальцами на плотную ткань спортивного топа. Рин находит съехавшиеся к переносице брови забавными, с нажимом скользит короткими ногтями вверх по бёдрам и останавливается на выпирающих из-под шорт тазовых косточках.       —Вот как тебе не мешаются эти тряпки, Рин-рин! Жмёт ведь, — голос искренне удивлённый и любопытный, он совершенно точно не сочетается с руками, нагло задирающими «лишнюю» ткань вверх и оказывающимися поверх небольшой — идеальной чтобы держать в руках, как заявляет сама Рюсей, — груди.       Рин не брыкается и не перечит — приятно ведь, да и распалившуюся дурочку не сгонишь в любом случае. Нет, можно было бы попытаться: поваляться по полу, получить пару болезненных синяков, стереть в кровь колени и, быть может, даже разбить кому-нибудь из них нос. Но последние пару месяцев к своему логическому завершению их драки не приходили, и, вместо того, чтобы сердито разойтись по разным углам, они в конце концов сидели на одной кровати, прижав друг к другу холодные компрессы или заклеивая ссадины. Так что идея пойти на поводу у взбалмошной идиотки кажется не такой уж плохой.       —Это ты любишь голая походить, а мне ничего не мешает, тараканиха, — Рин закатывает глаза и слегка царапает ногтями чужую поясницу, когда Рюсей наклоняется ближе к лицу, —Не отрастила бы такие сиськи — никаких неудобств бы не было.       —Не веди себя так, словно они тебе не нравятся, — Шидо смеётся и снова лезет целоваться.       Рин в этот раз даже не возмущается — сама широким движением мажет языком от загорелой шеи к подбородку, сама слизывает с губ оставшуюся помаду, сама тянет вверх чужую майку, молча прося снять к чертям лишние «тряпки».       Рюсей просить дважды не нужно — скомканная одежда летит в дальний угол, чему Рин не успевает возмутиться — Рюсей на её бёдрах снова начинает возиться, стягивая с себя уже шорты и отправляя их куда-то за спину.       —Сама потом свои тряпки по углам искать будешь, — Итоши ворчит беззлобно, приподнимаясь на руках и почти невинно касаясь губами небольшой родинки между грудями.       Шидо смеётся громко, по-кошачьи щурит глаза и всём весом валится вперёд, вдавливая Рин в подушки:       —Я и твою одежду туда кину. Будем искать вместе. Романтичный квест, правда?       У Рин на лице недовольство настолько очевидное, что Рюсей не может сдержать хихиканья, когда съезжает по чужим бёдрам вниз, раздвигая колени Итоши в стороны, чтобы удобно устроиться на кровати.       Та, полусидя на кровати, хмурит брови в немом вопросе, но стоит чужому горячему дыханию коснуться тонкой кожи подколенной ямки, как в собственном горле застревает судорожный вздох. Девушка выпускает воздух через сжатые зубы, откидываясь на подушку в бессловном дозволении продолжать.       Рюсей, кажется, рада: скользит губами вверх по бедру, трётся о него довольной кошкой, поднимаясь к выступающей тазобедренной кости, чтобы оставить влажный след губ поверх тёмной родинки на границе со свободными шортами.       Рин мерещится, что сейчас в комнате стало жарче, чем когда Шидо просто липла к ней. Радость от того, что она не может видеть себя со стороны, такая глупая, что становится смешно с себя самой, но почему-то от этого спокойнее: если она сама на видит ни раскрасневшийся щёк, ни липнущих к вискам волос, то всё в порядке, верно? Но влажные пятна, которые остаются от чужих губ на бледных подтянутых бёдрах такие осязаемые, что жар заливает щеки, стучит по вискам судорожно бьющимся сердцем.       Рин успевает где-то на окраинах сознания отметить то, что этот вечер какой-то странный: Рюсей, кажется, ведёт себя тише обычного, воздерживаясь от комментариев и глупых шуток, а сама Итоши не возражает, впервые не желая бороться за первенство и позволяя снять с себя шорты.       Кусачие поцелуи на бледной коже кажутся определением слова «комфорт», кончик носа, приходящийся по кромке белых трусов, — «удовольствие», и язык, мокро скользящих прямо поверх ткани, — «блаженство».       Когда влажное прикосновения повторяется, она не сдерживает шумный выдох сквозь зубы и прижимает тыльную сторону ладони ко лбу. Рюсей щурится, царапает зубами по внутренней стороне бёдра и тянет нижнее бельё вниз, оставляя его болтаться где-то на левой лодыжке.       Рин дышит громко, идёт пунцовыми пятнами по бледной коже и хмурит тонкие брови, пока Шидо возится снизу, вытворяя какие-то невообразимо неприличные вещи наманикюренными пальцами. Касания жгут ноги огнём, и у Рин мозг плавится от того, как рядом с Рюсей легко. Грудь сжимает сладко-сладко, дыхание спирает где-то в горле, оно выравается хриплыми вздохами, но у Итоши не остаётся желания стесняться лишних звуков.       Напротив, Рин хо-ро-шо до звона в ушах и мелких судорог в мышцах.       —Вау, Рин-Рин, вот это тебя размазало сегодня, — Шидо оказывается в считаных сантиметрах от чужого лица неожиданно настолько, что Рин, действительно ощущающая себя так, словно её размазало по простыням, не успевает возмутиться, — Я хорошо постаралась? Наградишь меня?       Влажные губы тычутся куда-то за ухом — Итоши вздыхает и путает свои пальцы в светлых волосах, слегка оттягивая их назад.       —Ложись нормально, надоела уже.       Рюсей сияет, словно рождественская ёлка, не слыша в чужом голосе ни нотки искреннего раздражения, и улыбается Чеширским котом:       —А ты поцелуй меня сначала.       И Рин целует, чувствуя на чужом языке собственных солоноватый вкус, но ни капли не брезгуя.