Тот, кто теряет, тождественен потере.
Тот, кто тождественен потере, приобретает потерянное.
Лао-Цзы «Дао дэ цзин» / «Книга о пути и добродетели»
Возвращаться в сознание было тяжело. Хуа Чен будто пытался выплыть из чёрных вод, которые упорно затягивали назад. Чернота, казалось, хватала за щиколотки, манила-шептала и утягивала глубже. Глубже. Глубже! Туда, где не будет ни страданий, ни боли. Не будет ни-че-го. «И Се Ляня тоже не будет!» - лихорадочно билась мысль в мутном сознании и Собиратель цветов под кровавым дождем, непревзойденный демон, все продолжал выгребать. Выбираться. Туда. К Нему. Все что угодно, только бы вернуться к нему. Не оставить его одного. Только не снова! Только не заставить его страдать еще больше. Еще сильнее. Он сделает все что угодно. Только вернуться туда, где его ждут. Вернуться к тому, без кого существование теряет смысл. Сань Лан не сразу понял, что сознанию удалось выбраться из пучины. Он со стоном разодрал склеенные слезно-кровавой пеленой ресницы. И первое, что увидел, - это лицо своего супруга. Заплаканное. С отблеском боли, скорби и надежды на дне золотых глаз. С тенями под воспалёнными веками. С искусанными губами, на которых запеклись коричнево-чёрные ранки. Со впалыми, заостренными тревогой и усталостью скулами. И все из-за него. Сань Лан хотел было позвать супруга. Пасть ниц, молить о прощении. За то, что посмел оставить. Посмел напугать, явившись окровавленным и обессиленным. За то, что посмел потерять… Боль опалила сознание вместе с мертвой плотью, и с бледных губ сорвался только сиплый стон. - Сань Лан! – Его Высочество тут же подлетел к возлюбленному. Коснулся холодной, дрожащей ладонью щеки. Всмотрелся в открывшийся глаз. И зашептал в губы. Горячо, лихорадочно. – Ты очнулся. Милый мой, любимый мой, ты очнулся… Ты вернулся ко мне. По щекам божества заструились слезы, но он этого не замечал. Его с головой накрывало облегчение. После стольких дней, проведенных у постели бездыханного, мертвого тела, его супруг, наконец, пришел в себя. Се Лянь шептал благодарности, мешал их с обещаниями больше не оставлять ни на миг, ни на взмах ресниц. Шептал все, что скопилось на сердце за эти бесконечные дни одиночества, когда в сердце Бога Войны жила только надежда и вера в своего Демона. Только они не позволяли сойти с ума. Все это и ещё много чего было сказано дрожащим голосом, в котором отчетливо слышались всхлипы, пока Его Высочество касался губами мраморного льда чужой щеки и уголка губ. Преодолевая боль и бессилие, Хуа Чен накрыл руку своего Бога ладонью, и потянул на себя, укладывая рядом. Принц повиновался. Уткнулся в шею истерзанного слабостью демона, судорожно втянул аромат его кожи, который сейчас искажали целебные масла и травы. Вцепился в рукав его ханьфу до треска ткани. И говорил, срываясь на отчаянную мольбу. Его принц. Его Бог. Его сердце. Его все… Он молил ничтожного демона! Молил его, недостойного даже взглянуть на след ступни, оставленный на песке божеством. Молил, захлебываясь в отчаянии слез. Молил никогда больше не покидать его. Пока, вымученный усталостью, рыданиями и радостью от возвращения любимого, не уснул на чужом плече. Хуа Чен ласково гладил трясущиеся плечи, и не думал, что сможет ненавидеть себя ещё больше.
***
Старый То, кряхтя и переваливаясь, шлепал по коридорам Дома блаженств. Ему нужно было проверить градоначальника и его супруга, что уже который месяц сидит возле чужой постели, не смыкая глаз, не беря в рот ни крошки. Пусть божеству не требовалось ни первого, ни второго, Его Высочество тлел на глазах. С каждым днем, что Хуа Ченчжу продолжал безмолвствовать. Безжизненное сердце лекаря кровоточило. Когда он зашел в комнату, смог лишь ахнуть. И тут же, переполненный радостным облегчением, подлетел к постели. - Повелитель! Вы очнулись! – воскликнул лекарь, хватая непревзойденного за запястье, проверяя пульс. - Тише, - просипел чужой голос. Едва слышно, но с нотками явной угрозы. – Разбудишь. То перевел взгляд на уснувшего бога и облегченно вздохнул. Наконец, все началось налаживаться. Не успел врачеватель открыть рта, как его схватили за тонкую жабью руку с поразительной силой. Он вгляделся в лицо очнувшегося повелителя. На дне его чернильного зрачка плескалась злобная ярость. Собиратель цветов был одним из двух самых сильных демонов. Искусным, виртуозным, безжалостным и беспощадным. Ни один простой демон не знал ни единой его слабости, помимо Его Высочества. Но не было глупцов, что решились бы на него покуситься. В природе любого демона прятать слабость. Это инстинкт выживания, что вплетается в подкорку бессмертной жизни. Любой другой не увидел бы в полыхающем алом взоре ничего, кроме злобной ярости. Но старый лекарь То слишком давно существовал на этом свете. Он стал демоном задолго до того, как Повелитель, его супруг и даже их родители родились на свет. Он видел, что там, еще глубже, спрятанные от чужих глаз, таились боль и отчаяние. - Она ведь ушла. Не вопрос. Утверждение. У врачевателя в который раз сжалось сердце. Он вздохнул, накрывая чужую когтистую кисть своей ладонью, крючковатой и тонкой. - Да. Чужой зрачок на мгновение расширяется и тут же сужается в точку. Боль и горе грозятся выплеснуться и затопить все, как река, вышедшая из берегов. Но непревзойденный не дает этому случиться, пряча бессилие за смеженным веком. Через два удара небьющегося сердце, хват на руке становиться крепче. Старые кости скрипят, грозя вот-вот раскрошиться в труху. - Не смей, - голос Собирателя цветов как незакаленная сталь. Грозит сломаться от одного неудачного вздоха. – Не говори ему. Он не должен зна... Хуа Чен смотрит на слезу, что чертит дорожку по морщинистой щеке, и понимает. Поздно. Он уже все знает. Пальцы соскальзывают с чужого предплечья, оставляя после себя только оцарапанную когтями кожу. Рука в бессилии падает на постель. Демон только крепче прижимает к своему плечу спящего возлюбленного. - Как вернуть? - На восстановление уйдет время. Ци придет в норму вскоре, а вот плоть, после проклятого клинка…Повелитель, я не… - старый демон запинается. - Говори. – Глаз Хуа Чена закрыт. Его губы касаются пряди волос Се Ляня. - Я не уверен, что Вы сможете привести душу в этот мир еще раз, Повелитель. Не в ближайшие пол тысячелетия точно. А дальше уповать только на милость судьбы. Непревзойденный издает смешок. От его дыхания чужие локоны приходят в движение и щекочут мраморную кожу. Только единожды судьба была к нему милостива. Когда Его Высочество ответил на чувства, что теплились в демонической груди. Похоже, он исчерпал лимит её милости. - Как долго я спал? – спрашивает он после недолгого молчания, пока лекарь шуршит полами халата, меняя повязку на его ране. - Четыре месяца. – Звучит ответ и Алому бедствию хочется провалиться сквозь землю. Он покинул своего любимого так надолго. Уничижительные мысли прерывает голос. – С Вашего позволения, Повелитель, я обрадую Его Превосходительство Демона Черных вод, Повелителя Ветра Ши Цинсюаня, Её Высочество Юйши Хуан и Посланника убывающей луны Инь Юя. Мы все ждали Вашего возвращения. Хуа Чен кивает. Лекарь кланяется и зажигает сонные травы в благовониях. А после оставляет уснувшего целебным сном градоначальника и его супруга наедине. Он шлепает по коридорам и залам Дома блаженств и слуги почтенно расступаются перед ним, склоняясь в учтивых приветствиях. Он несет благую весть. Хотя сердце по-прежнему не спокойно. «Ничего» - думает старый То, - «Ничего. Государи залечат душевные раны друг друга, а со всем остальным поможет время. Ничего, ничего…».***
Жизнь идет своим чередом. Но все чувствуют изменения, произошедшие с тех пор, как Собиратель цветов под кровавым дождем очнулся. Дышать становиться легче. Однако Призрачный город в целом и Дом блаженств в частности укреплены так, будто находятся под осадой. Щиты над городом поддерживаются силой двух непревзойденных. А щиты над резиденцией – двумя небожителями: низвергнутым, чья сила отвечает за ловушки и тайные ходы, и Императором Небес, что готов положить все свои силы на то, чтобы ни одна муха не пролетела рядом с Сань Ланом, задев его крылом. Даже если все небесные, земные и демонические силы разом решат взять штурмом Дом блаженств, им вряд ли удастся это сделать. Трое демонов и четверо небожителей живут все вместе, как семья. Пэй Мин, единственный, кому позволено приходить и приносить новости из «внешнего мира», с горечью думает о том, что сам с удовольствием бы заперся в демонической резиденции. Ведь небеса прогнили. Сейчас он фактически возглавлял их вместо Се Ляня и с его молчаливой просьбы. Несмотря на все свои амбиции, генерал Мингуан никогда не стремился к власти. И уж тем более, не таким способом. Небеса трещали, но не в сплетнях о его очередном похождении, а от грозного кулака, который он не стеснялся обрушить на провинившихся. В один из дней, генерал Пэй привычно пришел с докладом к своему Императору и другу. Но сегодняшний день отличался от других. - Ваше Высочество, - поклоном головы поприветствовал он вошедшего в залу хозяина. Се Лянь был одет в привычное белое ханьфу простого покроя. Без следов крови на рукавах и подоле. Волосы его были распущены, не забраны даже простой лентой. Мингуан предпочитал думать, что принц не считает нужным церемонничать дома, и эта деталь не несет в себе какого-то более ужасающего знака. Ведь Собиратель цветов был жив и шел на поправку. - Генерал Пэй, - ответил Се Лянь, приветственно склонив голову в ответ. – Присаживайтесь, чаю? - Благодарю, но откажусь. – Бог войны севера тяжело вдохнул. Этот разговор будет тяжелым для собеседника. – Мы нашли его. Пэй Мин достал из мешочка цянькунь меч. Се Лянь закаменел. Он смотрел на алый клинок, пронизанный голубоватыми жилами хищным и испуганным взором одновременно. Генерал не хотел знать, какие воспоминания сейчас проносятся в его памяти. Но вскоре, наваждение спало. И все же, чужая кисть чуть дрогнула, прежде чем обхватила рукоять меча, что чуть не унесла жизнь его супруга. - Спасибо, генерал Пэй. – ответил Его Высочество. Взор его не отрывался от острия клинка. – Не возникло никаких… недоразумений с передачей мне этого оружия? - Даже если они и возникли, то уже улажены, и, предрекая вопрос, нет. Я не пускал его в ход. Даже Мингуана не вынимал. - Хорошо. Спасибо. – Голос Се Ляня задрожал. – И за это. И за то, что встали на мою сторону тогда. И простите, Владыка Линвень… - Умолчала и хотела мстить, - покровитель севера вздохнул и потер нахмуренную бровь. – Месть никогда не приносит ничего хорошего. Ши-сюн понес наказание. Цинсюань тоже его понес. Даже Хэ Сюань нес наказание и за месть, и за жизнь, и за посмертие. Свое и чужое. Хватит, пора прервать этот порочный круг. Дражайшую Цзе я не оставлю. Она по-прежнему моя близкая подруга. И исследование свое ведет исправно в одном из моих храмов. Полагаю, скоро завершит его и вернется на свое законное место. Се Лянь кивнул и приподнял губы в улыбке. Чуть измученной, но искренней. У Мингуана потеплело на сердце. Все-таки Его Высочество, наследный принц Сяньлэ стал его добрым другом. - Когда Вы вернетесь в столицу? Генералы Наньян и Сюанчжень крайне сильно жаждут видеть Вас. О том, что двое богов войны хотят брать резиденцию штурмом он решил не упоминать. С встревоженного Императора станется действовать на опережение. Только положение Пэй Мина, как исполняющего обязанности Владыки небес, сдерживало их буйный нрав. - Не знаю, не сейчас. Пока что, не могу там находиться. А Фэн Синю с Му Цином передайте, что со мной все в порядке. Чуть позже я обязательно с ними свяжусь. Но пока, мне лучше быть здесь, рядом с Сань Ланом. Генерал кивнул. Они обменялись еще парой фраз, и Мингуан поспешил откланяться. Се Лянь уже начинал поглядывать на дверь, из которой вышел. Видимо, после ранения Собирателя цветов, ему нелегко было находиться поодаль от супруга. Покидая пределы Призрачного города, Генерал Пэй думал, что ему стоит быть благодарным судьбе за то, что она лишила его возможности любить так.***
Восстанавливался Хуа Чен быстрее, чем предполагал врачеватель, чему несказанно радовались все вокруг. Особенно Се Лянь. Он действительно не отходил от своего супруга ни на шаг. Беспрестанно касался: кончиков пальцев, плеча, руки, губ, щеки, виска. Уцелевшего глаза. Прижимался к груди, замирая и вслушиваясь в прерывистый, лихорадочный и частящий бой мертвого сердца. Сань Лану хотелось выдернуть его из собственной груди и вложить в ладони своего Бога. Но он лишь прижимал свое сокровище, своего самого дорогого человека ближе и целовал в макушку. Они делили все. Радость и облегчение от воссоединения. Боль и скорбь от потери. И только время могло зарубцевать ту открытую рану, что навеки отпечаталась на их душах. Хуа Чену часто снились кошмары. В основном, в них был Се Лянь. Се Лянь пронзённый сотнями мечей, умирающий на алтаре Белого бедствия. Се Лянь, смотрящий на него с презрением и отвращением. Говорящий такие слова, что хотелось размозжить себе голову, дабы их не слышать. Снилось собственное бессилие, где он не успевает, не спасает, не появляется. И самый дорогой человек страдает в одиночестве. Из-за него. Хуа Чен видел много кошмаров. И теперь, к ним прибавился ещё один. Было темно. Так темно, будто демон лишился и второго глаза тоже. Он не чувствовал ни себя, ни пространства, ни времени. Плыл в этой тьме, пока абсолютную тишину не разрезал звон вынимаемого из ножен меча. И крик. Настолько пронзительный, что в полной удушающей тишине звучал взрывом, грозящим разметать несуществующего Хуа Чена по несуществующей черноте. Крик, что был невыносим, длился мгновения и вечность одновременно. А потом обрывался так же резко, как начинал звучать. Лишь скрежет стали завершающим аккордом бил по ушам и воспаленному сознанию. Снова наступала тишина. А потом приходила боль. Дикая боль, разрывающая нутро. Размазывающая мертвое сердце по вырубленным изломом ребрам. И кровь, заполняющая собой несуществующее все. Он не чувствовал ни себя, ни пространства, ни времени. Только захлебывался в крови, пока собственный вопль не вырывал его из этого ужаса. Очнувшись от кошмара впервые, Сань Лан едва успел перекинуться через край постели прежде, чем его вывернуло кровью и желчью. Он знал, чей это был крик. Хуа Чен не сразу услышал голос обеспокоенного Се Ляня, что звал его. В ушах до сих пор стоял этот дикий отзвук, полный боли, страха и отчаяния. Крик души, впервые явившийся, не знающей перерождений. Души, что выбрала своим творцом демоническое отродье, не способное ее защитить. Души, обреченной на нерождение. Не сразу он почувствовал прикосновения нежных рук, что дарили объятия и успокаивающее гладили по вздрагивающей спине. Не сразу осознал, что это всего лишь сон, навеянный собственным убогим сознанием. Сань Лан, постепенно приходящий в себя, взглянул в глаза своему Божеству. И увидел в них только беспокойство и понимание. А еще страх за него, ущербного. И горе, разделяемое с его горем. Увидел в золотых глазах ту же тоску, что видел в отражении собственного глаза. Великий демон больше не смог хранить то, что было на его уже давно мертвой душе. Он согнулся. Сжался в комок, цепляясь сведёнными судорогой пальцами в нижние одежды супруга, и отпустил себя. Нет смысла притворяться. Только не перед ним. - Простите меня, - хрип сорванного голоса разрезал дробь стучащих друг о друга зубов. – За то, что не смог защититься и снова Вас оставил, нарушив обещание. За то, что так долго не возвращался. И за то…- лоб уткнулся в колени, разметав по ним чернильную челку. - За то, что не сберег. Не сумел защитить. Его Высочество наградил этого ничтожного великим даром, а этот… эта тварь не смогла уберечь…- Его поднимают рывком и целуют, не давая закончить фразу. Се Лянь кусает губу демона, разрывая иссушенную кожицу, и слизывает выступившую кровь. - Молчи, не говори так о себе, - шепчет Се Лянь, обнимая своего непревзойденного за плечи, и касается лбом его лба. – Ты ни в чем не виноват, слышишь? Ни в чем. Виноваты небожители, что призвали тебя запрещенным ритуалом. Они пленены, и я отдаю их судьбы в твои руки. Виноваты жители деревень, что поддались чужому намерению тебя убить, и я обагрил Эмин их кровью. И все. Ты, Сань Лан, мой дорогой, мой нежный, мой любимый, не виноват ни в чем. Ты вернулся ко мне. Это главное. Все остальное мы выдержим. Переживем. Только будь рядом со мной. А я буду с тобой. - Обещаю. – Срывается с выдохом с мертвых губ. И его губы накрывают снова. Поцелуй отдает солью слез и горечью на конце языка. Но объятия двух пар рук – самые крепкие. Общая Ци струиться из одного тела в другое. Белое мешается с черным. И ничего больше не остается, кроме двух сердец, пытающихся утешить друг друга.***
Следующим днём Се Лянь отдает «Возмездие смертных» Сань Лану. И Хуа Чен выбивает все стекла в доме, поддавшись отчаянной попытке уничтожить эту мерзкую вещь. В его ушах стоит звук рвущейся связи и крик из сна. На алом лезвии с синими прожилками не остается ни царапины. Демон несет меч в алтарь, сооруженный в маленькой комнатке, и ставит на стойку. Вместо таблички с именем. Именем, которым не успели никого наречь. Они возжигают благовония и стоят, прижимаясь друг к другу плечом. А после скрываются в мастерской. Сань Лан собственноручно делает ритуальные деньги и ленты. Се Лянь наделяет их божественным благословением. Ночью они возвращаются на ту поляну. Их руки крепко переплетены. Земля здесь до сих пор черна. Ни травинка не выросла с тех пор, как ее коснулся демонический огонь. -Его сердце забилось за минуту до того, как сработала печать призыва. - Говорит Хуа Чен. Се Лянь сжимает его руку так, что трещат кости. -Клянусь, Ваше Высочество, они пожалеют, что их души когда-то пришли в этот мир. У Се Ляня тревожно срывается сердце. Не за предателей. За Сань Лана. Сколько ещё тот мальчик, которого принц когда-то поймал у стены, должен познать потерь? Сколько должен потерять он сам? Из тёмных мыслей Императора Небес вывел поцелуй, что невесомостью крыла призрачной бабочки коснулся его руки. Се Лянь прижался к чужому, но такому родному плечу. Дальше они все делали молча. Сложили костёр, окружив им всю поляну, по обугленному контуру. Сожгли деньги и ленты, развеяв пепел по ветру. И стояли, в объятиях друг друга, пока первые рассветные лучи не погасили тлеющие угли. Перед уходом, Сань Лан нарушил молчание, поймав взгляд божества. -Позволь дать тебе ещё одно обещание. Се Лянь кивнул. Только крепче сжал чужую ладонь в своей, переплетая пальцы. -Я обещаю тебе, мой свет, когда-нибудь, его душа вновь придёт в этот мир. И мы найдём его. Найдём наше дитя, чтобы больше никогда его не потерять. -Я верю тебе, А-Чен. Я верю.***
Дня своей казни плененные небожители дожидаются в тесной общей комнате, обнесенной специальными чарами. Для двадцати и даже пятидесяти заключенных она казалась бы просторными хоромами. Для ста сорока четырех – бочкой, в которую их, как сельдей, набили под завязку. Ни отдохнуть, ни лечь, ни сесть так, чтобы никого не задеть. Для небожителей, привыкших к своим просторным дворцам и залам, в которых свободно помещалось и полтысячи человек, такое скудное пространство было пыткой. Хуа Ченчжу шел по коридорам-катакомбам своей темницы. Чеканный шаг эхом разносился по туннелю, закручиваясь в басистое завывание. И даже перезвон цепей и стрекот бабочек, украшающие голенища его сапог таил в себе угрозу. При нем не было меча. Единственное духовное оружие обнимало левое запястье демона, и тот поглаживал его холодными пальцами. Лента ластилась в ответ, словно послушный зверек. Завернув за угол, непревзойденный чутким слухом уловил часть разговора, что доносилась из глубины коридора. - Почему, Лин Сю? Разве Его Высочество или Хуа Ченчжу тебя обидели? Разве было за что тебе хранить на них обиду в своем сердце? – голос Повелительницы Дождя дрожал. Она едва держалась, чтобы не дать нефритовым слезам покатиться по щекам. - Он порочит саму суть небес! Снюхался с демоном и тот ходит по небесам, как по собственному дому! Чем он лучше Белого бедствия? Возможно, сдохни эта темная тварь, Император бы открыл глаза на свою порочную суть! Надо же! Ха-ха! Решились привести душу. Породить уродство смешанной крови и мертвой плоти. Глупцы! Жаль, что «Возмездие смертных» не вошло в его гнилую утробу по самый эфес! - Что ты говоришь! Услышь себя, Лин Сю! Ты же добрый. Твое сердце всегда было светлым и чистым! Ты был мне близким другом и верным помощником. Я доверяла тебе как никому. Так за что же ты меня предал… За что? Она не сдержала слез. Ее тихие всхлипы перебил звон серебряных украшений. Богиня Дождя повернулась к хозяину здешних земель и склонилась пред ним в глубоком поклоне. Стыд и вина жгли бледные щеки. - Простите меня, Хуа Ченчжу. Если бы я более тщательно хранила Ваш секрет, ничего бы не случилось. - Вознамерившийся предать обязательно предательство совершит, Госпожа Юйши. Не стоит лить слезы о тех, кто их не заслуживает. Ступайте. Речи его были вежливы, но голос безэмоционален. Из алого одеяния, сидевшего на точеной фигуре словно вторая кожа, отличительно выделялась белая шелковая лента, что заменяла подвязной пояс. Юйши Хуан удалилась, не посмев поднять глаза на демона. Так тяжело и больно ей не было даже тогда, когда она перерезала себе горло под горящим взглядом предводителя армии Сюйли. Хуа Чен дождался, пока шаги богини дождя затихнут. И лишь потом позволил себе кровожадный оскал. С него слетела вся напускная вежливость, что еще держалась при богине. Сейчас остался лишь Непревзойденный демон. Алое бедствие. Сильнейший демон всех трех миров. Небожителей пробрала дрожь цепенения. Они сбились в кучу. В угол. Самый далекий и темный, желая слиться со стенами и уйти из под огненного взора Кровавого дождя. Лишь несколько самых***
Зима. Ночной мороз ещё не скоро уступит свои права, но утреннее солнце уже потихоньку пробиралось от линии горизонта выше, пригревая кожу. От реки, что бежала извилистой змейкой сквозь леса, поля и деревушки, отчетливо слышится смех. Задорный, ребяческий хохот божества войны разлетается по округе, как брызги снежинок из-под руки непревзойдённого демона. Они бегали по извилистым сугробам и кидались друг в друга наскоро слепленными снежками. Тревожить громкими голосами им было некого. Эта дикая опушка находилась слишком далеко от обитания кого бы то ни было. Когда Сань Лан наконец поймал своего супруга и повалил его в сугроб, намочив волосы, и зацеловал красные от смеха и мороза щеки, они все таки, довольные и счастливые, поднялись. Помогли друг другу отжать волосы от лишней влаги. Собрали пару капель, сбежавших по разгоряченной коже, губами и языком. Отряхнули накиди от снега, пригреваясь на солнышке. Опалили руки друг друга дыханием. Да пошли в сторону дома. Пальцы их были сплетены. Красная нить вилась и отдавала теплом в стылом морозном рассвете. Двое тихо переговаривались, наслаждаясь обществом друг друга, свежестью зимнего, погожего утра и счастьем, что унисонным биением сердца разливалось у них в груди. Много печалей и горести выпало на их сплетенную судьбу. Много веков прошло с той поры. Боль не ушла совсем, но притупилась. Осталась тоска и надежда, что годы их ожидания вот вот подойдут к концу. Что выжженная сотни лет земля, наконец, начнёт плодоносить. День почти вступил в свои правила, когда Се Лянь и Сань Лан добрались до дома. Их сад разросся и стоял в благоуханном цветении. Принц замер у калитки и вдыхал аромат, что так напоминал аромат его супруга. Сань Лан вплёл в его волосы цветок мэйхуа, что ветром был сорван с дерева и пойман ловкими пальцами демона. Они потянулось друг к другу, как тянется трава к живительной влаге земли по весне. Только поцелуя так и не случилось. С губ Сань Лана совался шумный вздох. Глаз его округлился, а мертвенная бледностью щёк приобрела ещё более белёсый оттенок. -Что? Сань Лан, что такое? - встревожено спросил Его Высочество, сжимая пальцами чужое плечо. -Она вернулась,- улыбка тронула обескровленные губы. А руки непревзойдённого обвили тонкий стан принца, прижимая к широкой груди. - Душа нашего дитя вернулась в этот мир. - Сбитым от неверия и счастья голосом проговорил Хуа Чен. И выбросил кости. Они стояли у колыбели затаив дыхание. В ней, укутанный в одеяльце, лежал малыш. Его мирный сон не могли потревожить внезапные гости. Се Лянь не сдерживал слез, что градом катились по щекам и падали на бело-синий шёлк детской простыни. Кончиком пальца он огладил нежную щечку, заставляя улыбку, такую искреннюю и широкую, показаться на миниатюрных губах. - Он такой крошечный, А-Чен… - прошептал Его Высочество. Тихо-тихо, чтобы не потревожить, не напугать, не сбить слишком громким звуком улыбку на детском личике. Хуа Чен стоял ни жив, ни мёртв. Заворожённый. Взгляд его единственного глаза периодически туманился. Он едва дышал. Почти задыхался, не в силах вспомнить, что его давно омертвевшим легким не нужен кислород. Дрожащими пальцами непревзойдённый демон вцепился в рукав своего супруга, страшась, что ноги его не удержат. - Давай заберём его.- Слышит он собственный голос будто со стороны. - Пожалуйста, А-Лянь. Давай заберём. Я не смогу… - Тише,- его обнимают. Гладят по дрожащей спине, как тогда, в самую первую встречу десятки сотен лет назад. - Мы не можем, любимый. У него семья здесь. Брат. Орден. Родители… - Мы его родители,- перебивает Сань Лан своё божество. Почти грозно. Если бы не всепоглощающий страх потерять то обретенное вновь. Но краем воспалённого, объятого ужасом сознания, Алый демон понимает, что супруг прав. Пусть душа этого дитя была призвана ими. Кровь и плоть - пришла от чужих людей. - Он наш. - Словно в противовес своим же размышлениям заявляет Демон. - Наш. - Вторит ему принц. - Но и их тоже. Спор с самим собой и своим кровоточащим сердцем мог продолжаться еще долго. Если бы не тихое кряхтение со стороны колыбели. Они обернулись. И все потеряло смысл. - А-Лянь,- выдохнул Хуа Чен, опускаясь на колени перед колыбелью. Маленькие, но такие внимательные глазки с неподдельным интересом следили за ним. - Твои глаза. Соленая капля сорвалась из Алой глазницы. -Боже мой, А-Лянь, у него твои глаза. Се Лянь не мог вдохнуть. Воздух застопорился где-то в глотке, прижатый неконтролируемой дрожью. На его супруга действительно смотрели глаза цвета мягкого, чистого золота. В детстве, ещё до первого Вознесения, он каждый день видел такие глаза у собственного отражения. Рука с бледной, мраморной кожей потянулась к розовой щечке, но не достигла ее, попав в плен цепких крошечных пальчиков. Сань Лан улыбнулся. Серебристая бабочка, позвякивая крылышками, отвлекла внимание малыша на себя, позволяя освободиться из желанного плена. Се Лянь присел рядом, в объятия своего супруга. А после поцелуем коснулся младенческого лба, одаривая своим божественным благословением. - Его ждёт тяжёлая судьба. - С сожалением и горечью в голосе проговорил принц после некоторого молчания, когда дитя уснуло. - Мы будем рядом, мой свет. Ничто и никто больше не отнимет его у нас. И нас у него. - В голосе демона звенела угроза всему миру. - Нас - нет. - Вздохнул небожитель, пряча глаза, полные слез, в шее возлюбленного. - Судьба у него отнимет нечто более ценное. - Я бы поставил всю свою удачу на то, чтобы этого не случилось,- ответил Сань Лан, целуя висок своего божества. Его голос был усталым, пропитанным неизбежностью. - Но, боюсь, даже этого будет мало, чтобы переиграть судьбу. Ничего, мой свет, ничего. Он сильный. Он справится с этими тяготами. А мы поможем. - Ты прав, Сань Лан. - В поцелуе, коснувшимся шеи, чувствовалась слабая улыбка. - Все будет хорошо. Двое супругов, демон и небожитель, ещё долго сидели рядом со своим ребенком, напевая тихими голосами колыбельные. А Чёрная поляна выжженной земли впервые за последние пять сотен лет утопала в белизне подснежников.