Доброта человеческая

      Всё началось с денег.       Деньги были нужны: питались скудно, точно стая воробьёв. Сюрикены заканчивались, и все понимали, что новые не выточить из оставшихся обрезков метала, а больше и не было ничего. Кунаи, верёвки, бинты – все расходные материалы, необходимые ниндзя, было негде достать. Вернее, не на что: не хватало ведь даже на еду.       Ещё год назад у клана Наито не было никаких проблем. Каждому полагался собственный дом, продукты, снаряжение, отдых и по надобности наблюдение у целителей. Такао планировал будущее и распределял миссии между шиноби. Кадзу не знал, что такое счастье, но, казалось, это было похоже на него.       Сложности начались с появлением принцессы.       Кадзу, услышав от Сатоши об этом, не придал новости значения: император находился в том возрасте, когда дети должны быть уже взрослыми и обученными, а не новорождёнными.       Получив задание и выйдя в люди, Кадзу понял, что допустил ошибку. Новость оказалась интересной и важной – жаль, тогда он ещё не понимал, насколько.       Он шёл к постоялому двору, где по наводке заказчика остановилась его цель. Старательно следил за походкой. Как шиноби, естественно он двигался бесшумно, ступал легко, едва ли оставлял следы и казался слишком уж приметным на фоне простых деревенщин. Поэтому Кадзу старался опираться тяжелее на правую ногу и сжимал ладони в кулаки – будто боль терпел. Хромой бедняк.       Несколько дворцовых самураев, встретившиеся на пути, распивали саке и громко спорили. Кадзу замедлился, вслушался в разговор.       — Они там все из ума выжили, — распалялся один из них, тучный, неизвестно как служащий военным. С таким животом, подумал Кадзу, он и дёрнуться не успеет, прежде чем его найдёт ловкий кунай. — Восемнадцать лет училась, как мужчину ублажить, а теперь страной будет править? Бред, вздор!       — Гейши хорошее образование получают, основательное, — раздался голос молодого самурая с дорогой, изящно отделанной катаной, — зря ты так.       — Она же кровь Ириса. Священная. Всё выучит, всё успеет, до заката императора ещё далеко… Интересно, скорее, как её нашли?       — Говорят, дайдзё-дайдзин, тот, что в отставке, признал: на мать похожа…       Чтобы не вызвать вопросов, Кадзу продолжил путь: у самураев в телеге стояла огромная клетка, и он не мечтал в ней оказаться.       Значит, принцесса – взрослая дочь какой-то наложницы, раз императрицы в Нойрё не было. Станет ли она наследной правительницей? Император старел, трон надлежало в скором времени передать. Будет ли принцесса править так же, как её отец? Изменит ли что-то?       Простой люд жил бедно и голодно. Коррупция и жестокость процветали, военные бесчинствовали. Кадзу судить не брался: сам в крови по плечи. Жизнь, такая, какая есть, представлялась понятной и простой. Заказов было много. Смерти вокруг – тоже.       Оттого угроза новой власти кралась по коже неприятными холодными мурашками: принцесса могла изменить привычный уклад вещей.       И она изменила.       Началось это незаметно. Снижались понемногу налоги, уменьшались объёмы изъятия продовольствия. Появлялись по-новому одетые самураи на улицах, помогали бедным, останавливали разбой.       Со временем становилось лучше. Для страны. Шиноби же не радовались. Работы становилось меньше: в свои отряды принцесса отбирала воинов сама, они были опасны не катаной или нагинатой, но честью и принципами, и их боялись возможные наниматели.       Так ниндзя и пришли к нынешней ситуации. Денег не было.       По покрывшемуся ледяной коркой снегу Кадзу шёл в дом Такао. Солнце стояло высоко в чистом морозном небе, из дома Чонгана доносились его неумелое старческое пение и запах трав. Утро выдалось бы хорошим, если бы Кадзу съел что-то кроме чёрствой корки хлеба. От голода в теле поселилась нежелательная, отвратная для шиноби слабость, а руки порой охватывала дрожь.       В доме Такао, как и всегда, было тихо. Ни одна половица не скрипнула под ногами, когда Кадзу пересёк коридор и открыл дверь кабинета. Такао сидел на полу перед столом и что-то читал с хмурым выражением лица.       — Плохо? — спросил Кадзу без предисловий.       — Плохо, — кивнул Такао. — Если дальше так пойдёт, придётся подаваться в ремесленники или дворцовую армию. Не шучу.       — Власть изменится – люди останутся. Пройдёт первый страх и очнутся, захотят убрать, кого надо.       — А нам до тех пор корой питаться? — угол губ Такао поднялся в невесёлой усмешке. — Времена нестабильные, неясно, что завтра будет. А жить надо сейчас.       Кадзу сел напротив, оглядел друга. Под глазами Такао рисовались усталые тени. Со своими седыми волосами и заботами, расчертившими лицо, он выглядел много старше своего возраста. Хотелось снять часть груза с его плеч.       — Отправлюсь в столицу, работу найду. Там полно.       Такао покачал головой и свёл брови к переносице.       — Народ напуган, и простой, и знатный. Если донесут, тебя казнят сразу же, судя по действиям принцессы. Так рисковать нельзя.       — Тогда что? Я сын рыбака, не рыбак.       — В столице иначе можно действовать. Я хочу, чтобы ты вступил в военные отряды принцессы и приблизился к ней. Она юная, ты красивый, а нам нужно продовольствие и свобода от разведчиков.       Кадзу резко поднялся. Дёрнул щекой. Ярость ледяными волнами поднималась в нём, штормом разливаясь по венам, как северное море.       — Кагэма я, по-твоему?       — Ты шиноби. Я шиноби. Мы все ниндзя, работа грязная, но это то, что мы делаем. Если хотим продолжать существовать как клан, кто-то должен решать наши проблемы.       — Глупый, — зло зашипел Кадзу. Голос лился изо рта шумом водопада, сметающего всё на своём пути. — Не понимаешь, взгляды у неё какие? Узнает, прикажет уничтожить. Вот как будет.       — Узко смотришь. — Видя, что в Кадзу кипит несогласие, Такао вскинул руку – сухую, без бинтов. Давно не колдовал. — Не так просто нас найти. Будь принцесса простым человеком, не нашла бы во веки веков.       Кадзу сощурился:       — Не простая?       — Нет. Ёкай, кицунэ.       Кадзу резко выдохнул. Не видел смысла уточнять: Такао наверняка узнал от ёкаев, с которыми заключил договор и поддерживал связь. Они не соврали бы. Выходит, в роду Ириса водились лисицы? Или императорскую кровь ошельмовала та самая неизвестная наложница?       — Ёкаи – и союзники наши, и враги – величают принцессу спасительницей. Что-то она сотворила там, во дворце…       Кадзу хмыкнул:       — Секретничают?       — Скорее, обдумывают принятые решения. Из благодарности своей спасительнице могут с нами рук больше не пожать.       Теперь возмутительное предложение Такао обрело смысл. Ёкаи, пока не известно за что признательные принцессе Хаттори, глупыми или глухими не были; явно видели, чего та хотела для Нойрё, и шиноби в эту дивную картину не вписывались. Донести о их существовании могли в любой момент – честью монстры не отличались.       — Рано или поздно о нас узнают, придут на гору, перебьют. Ты понимаешь не хуже меня, что к этому всё идёт. Расположение принцессы может нас не только обеспечить, но и уберечь. Только лишь нужно, чтобы в гору не шли, а обходили её стороной.       Такао поднялся и, шелестя кимоно, приблизился к окну. Снег отражал солнечный свет. Кожа Такао казалась белой, а впалые щёки видны стали ещё отчётливей.       Кадзу знал, какими словами друг попытается убедить его. Не хуже знал, что никогда не согласится на подобное.       — Заговоришь, увлечёшь. Расскажешь, что всегда хотел семье спокойствия, рад, что скверные времена в прошлом. Ей пока не покорилась знать, вокруг стража, верная отцу, а не дочери. Когда рядом кто-то, разделяющий ценности и сложности…       — Нет. Не кагэма я, не отокоши, не кейго. Работать пойду. Азуми – шить, Сатоши докеяку станет. Протянем, не вынюхают.       Друг усмехнулся.       — Разговор дураков. Оба знали, к чему приведёт, и всё равно время потратили.       — Кто начал? — Кадзу встал рядом с ним, лукаво заглядывая в колдовские глаза.       — Пóлно. Иди, снасти готовь.

* * *

      Важно сказать, что Кадзу никогда не поступал опрометчиво. Он считал себя человеком, может, и не таким мудрым, как Такао, но точно дальновидным. Конечно, способности красиво говорить он так и не обрёл за годы своей жизни, но действия его были всегда красивыми. Точными, быстрыми. Ничего лишнего.       Именно в этом и заключалась его новая головная боль: Кадзу впервые поступил опрометчиво. И даже очень.       Поначалу, пусть голодный и ослабевший, он хранил в столице главное – трезвость разума. Вёл дела осторожнее, чем когда-либо. Об этом не хотелось думать, но если ками и одарили его даром, то лишь одним. Нести смерть. Убитые им люди даже в мгновение своего конца не подозревали, что кроме тьмы больше ничего не увидят – до того тихо и талантливо работал Кадзу.       Услугу редко удавалось продать, но денег за неё платили больше, чем прежде: в такие смутные, сложные времена найти шиноби, готового взять заказ, оказалось для знати задачей трудной. Полные страха, они напрямую не говорили, пытались понять, перед ними послушный исполнитель или императорский шпион.       Немногословность и прямолинейность Кадзу наконец стали его преимуществом. Впалые глаза богачей глядели на него с ненасытной жадностью, когда он просто и спокойно называл цену и соглашался на предложения. Без отрубленных пальцев и языков не обошлось: кто-то распускал руки, посчитав его достаточно привлекательным и бедным для такого заработка, а кто-то угрожал раскрытием его деятельности, если без оплаты не поработает. Всё это Кадзу было неинтересно.       Что его интересовало, так это бездействие других членов клана. Все они жили тихо и мирно в деревне, пока он рисковал каждый день жизнью, своей и их. Они исправно забирали деньги, запрятанные им в тайниках, но сами не показывались. Не работали. Нахлебничали. Кадзу знал, что сказал бы Такао: «Лишь один ты можешь с этим справиться» – но, в глубине сердца, в это не верил. Сатоши лучше врал. Хонг медленнее дрался, но бил тяжелее. Азуми могла войти в те круги общества, куда Кадзу дороги нет: помогла бы смести конкуренток с пути, выкроила бы из хитрых сплетен нужную правду.       Вместе стало бы легче.       Но он был один.       Может, потому и попал в такую ситуацию.       На пальцах застыла неприятная липкость. Кадзу тёр ладонями одежду и подбирал подтаивающий снег, растирая в руках, но это не помогало. Всё его тело было ему тогда отвратительно: он годами поддерживал один вес, с которым привык работать – знал, как им управлять, как двигаться, чтобы достичь цели – и который теперь стал заметно меньше. Голод привычным отдалённым ощущением гудел в его ослабевших мышцах и оставлял кислоту на языке, но Кадзу учился не обращать на него внимания. Почти все деньги он отдавал голодающему клану, сам перебивался, чем попало: рисом да нори.       Для работы этого не хватало. Ему нужно было есть мясо, потреблять горячие супы вечерами, растирать каменные мышцы мазями. Он сам себе казался теперь изнеженным богатством, но к плохому оказалось куда сложнее привыкнуть, чем к хорошему.       К счастью, для следующего заказа ему надлежало выглядеть прилично, о чём вызвался позаботиться наниматель – до смешного отталкивающий лысеющий аристократ Хасегава Тору с масляным взглядом. Он выделил Кадзу хорошую комнату в собственном доме, провёл лично, отозвав всю охрану. Выказывал доверие.       Господин приказал слугам вымыть Кадзу – обоих несчастных мальчишек шиноби прогнал, блеснув кунаем в рукаве, и искупался сам, – подготовить для него новый удобный сёдзоку и расшитое кимоно, которое стоило надеть поверх для маскировки и скинуть в удачный момент, и накормить.       — Мне нужна вся твоя сила завтра, — объяснил Хасегава Тору, его рот елейно изгибался, но глаза не улыбались.       Кадзу решил не думать об этом. Он так долго, отчаянно голодал и обтирался одними только ледяными тряпками, что с благодарностью принял данную ему возможность. Не стеснялся, ел много и долго, а то, что не портится, решил забрать и позже оставить в тайнике.       Ещё не покончив с ужином, Кадзу услышал, как скрипят в коридоре половицы, и встал, неосознанно вынимая два сюрикена и зажимая их между пальцами. Человек шёл не так, как ходят в знатных домах: бесталанно крался, держась у одной стены. Остановился у дверей комнаты, куда сопроводили Кадзу. Кадзу мгновенно и бесшумно переместился, встав справа от входа, и ждал, раздумывая, стоит ли убить незваного гостя сразу же или дать ему объяснить, зачем пожаловал.       Поддерживал ли временный покровитель Кадзу нововведения? Решил окропить роскошью последний – как дурак, видно, думал – вечер Кадзу, прежде чем сдать неуклюжему самураю принцессы? Или в коридоре ждёт чей-то исполнитель, заказанный для устранения угрозы?       Слабый стук по тонкому дереву и громкий шёпот обратили предположения в прах.       — Кадзу… Спишь?       Голос, пусть и приглушённый, несомненно принадлежал его заказчику. Он откуда-то знал его настоящее имя ещё до того, как Кадзу обозначил, кто он такой. Это пугало, но показывало, что отказаться от работы он не может.       Кадзу поморщился от фамильярности, ею же и ответил, приоткрыв дверь:       — Нет, господин Тору. Случилось что?       Маленькие чёрные глаза напротив озарились, на лоснящемся лице показалась улыбка, и даже не такая гадкая, какую ожидал Кадзу. Хоть что-то в Хасегаве Тору не вызывало у Кадзу желания расчертить клинком его самодовольную рожу.       — Что ты, Кадзу… Я зашёл по делу: думал вызвать тебя, но зачем тревожить? Завтра трудный день. Расскажу тебе подробнее о нём.       Кадзу кивнул и отошёл в сторону, в полупоклоне пропуская мужчину в комнату. Тот огляделся и улыбнулся шире, увидев, что на столике ещё дымятся чашки с имони и мисо-супом. Сел по-хозяйски на спальный футон. Кадзу терпеть не мог, когда его постели касались, но лишь дёрнул щекой. Не его это место, чтоб возмущаться.       — Ешь пока, Кадзу. Я объясню.       Под внимательным взглядом Кадзу опустился на татами и взял палочки в руки, в ответ не сводя глаз с господина Тору.       — Хороший мальчик, — паршивая похвала залила грудь Кадзу тяжёлым яростным чувством, но он молчал, вынуждая себя терпеть. Деньги были важней гордости. — Завтра Сэцубун. В этом году празднование особенно затратное и масштабное в связи с… некоторыми событиями во дворце. Людей будет много, бедняки со всей Нойрё уже ночуют на улицах города в ожидании по… Ты всегда так ешь, Кадзу?       Кадзу приказал себе успокоиться. Деньги, деньги, деньги. Только о них он должен думать.       — Как, господин?       Хасегава Тору рассмеялся так громко и звонко, точно Кадзу, как самый искусный из докеяку, выдал лучшую шутку.       — Возьми миску и палочки, Кадзу, и подойди ко мне.       — Это имеет отношение к делу? — Всё достоинство, всё естество Кадзу упрямо связывало его по ногам, молило, чтобы тело не шевельнулось в сторону опротивевшего за короткий срок знакомства мужчины.       — Не расстраивай меня, милый ниндзя. Обойдёмся без сцен. Подойди.       Вынужденный слушаться, но желающий прокрутить в чужом животе кунай, Кадзу поднялся. Вновь сел перед господином Тору, выставив перед собой остывший суп.       — Дай мне палочки. Вот, смотри. Ты используешь их так, что суп может оставить много брызг на салфетке. В знатных домах это не приветствуется. — Перехватив палочки иначе, мужчина накрутил совсем немного лапши на них и поднял к губам Кадзу. — Открой.       Кадзу отшатнулся. Тщательно сдерживаемый гнев подпитывал ослабшее тело получше любой пищи, и он выдохнул, прошелестел хриплым голосом на грани слышимости:       — Бесстрашный? Или бессмертный?       Но его слова не произвели должного впечатления на Хасегаву Тору. Он наклонил голову набок и улыбнулся. В этот раз его улыбка показалась Кадзу гораздо более мерзкой.       — Дело, Наито Кадзу, в том, что ты очень хороший шиноби, а я очень влиятельный человек. О тебе, о вас говорят, особенно в последние недели. Говорят-говорят, не смотри так. Пусть и шёпотом, пусть боятся, но тебе всё равно стоит быть осторожным… Особенно когда не я один знаю о твоём нахождении в моём доме. Не расстраивай меня. — От повторного унижения Кадзу почувствовал, как бессильный злой румянец пятницами покрывает лицо и шею. — Открой рот.       Дрожа от ярости, Кадзу разлепил губы. Едва-едва, достаточно ровно для того, чтобы просунуть меж зубов кончик палочки.       — Шире, Кадзу. И не дёргайся, предупреждаю.       Остывшая, склизкая лапша скользнула на язык, когда Кадзу усилием чистой воли чуть расслабил челюсть. Кадзу держал её на языке, не желая глотать. Рука ублюдка легла на шею. Его большой палец помассировал кадык.       — У меня примерно сто пятьдесят человек охраны, не считая десятки на каждых воротах и двадцати одного, патрулирующих периметр по трое, — проникновенно, тихо заговорил Хасегава Тору. — Ты великолепен, Кадзу, но даже тебе с таким количеством противников не справиться.       Кадзу не был глупцом. Он проглотил лапшу. Палец всё ещё неприятно давил на кадык.       — Очень хорошо. Видишь, как просто? Открой рот ещё раз, Кадзу, широко.       Кадзу прикрыл глаза. Во имя клана, взрастившего его и давшего ему всё, он терпел. Хасегава Тору оказался так влиятелен, что в клане и не слышали о нём – иначе Кадзу никогда бы не сунулся в его дом. Он думал, что аристократ перед ним – очередной жадный до власти дурак, но, впервые за годы работы, наниматель перехитрил его. Загнал в ловушку, голодного и грязного. Упивался его унижением.       Ему скормили ещё три мелких порции супа, когда вдруг, крепко обхватив его шею сзади, Хасегава Тору толкнул палочки вглубь рта Кадзу и покрутил ими, раздражая горло и дразня чувствительный рвотный рефлекс. Кадзу закашлялся, дёрнулся, вынул кунай, но остановил себя в последнее, роковое мгновение: если убьёт ублюдка, клан, о котором известно Тору и, возможно, его приближённым, может оказаться в опасности.       Вновь раздался смех. Отложив палочки, Хасегава даже захлопал в ладоши.       — Вот и всё. В горле страшного шиноби ковыряются палочками, а он принимает это покорно, как щенок, потому что хочет сохранить жизни тех, кто ему дорог. Что за сказка! — Всё тем же большим пальцем господин вытер слюну, оставленную палочкой, с подбородка Кадзу и поднялся. — Моё доброе замечание, Наито Кадзу: привязанности делают тебя слабым. Избавляйся от них, иначе так и будешь смотреть на мир снизу-вверх.       Встав следом, Кадзу крепко сжал челюсть. Он знал, что непременно убьёт этого человека, как только ему представится возможность. Хасегава Тору, очевидно, тоже это знал, и улыбался.       — Тебе нужно будет убрать кого угодно из знати завтра. Просто вызвать переполох, напугать люд. Сделай это как угодно и чем угодно, мне плевать. Но труп должно увидеть как можно больше человек.       Сказав это, господин, как ни в чём не бывало, вышел из комнаты ровной изящной походкой, не вяжущейся с его внешним видом. От дверей шаги раздавались не только его, но ещё трёх человек. Охрана.       Кадзу толкнул ногой стол: многочисленные миски покатились по полу и запачкали татами. Он ненавидел ситуацию, в которой оказался. Такой сильный и снаряжённый, как не бывало за последние несколько месяцев, но совершенно беспомощный, растоптанный и использованный. Грязный. Ему не хотелось больше никогда есть лапшу или смотреть на палочки. В горле всё ещё будто копошились черви, раздирающие его, и Кадзу бы извернулся наизнанку, лишь бы не чувствовать ничего.       Злость поселилась в ступнях и кулаках, побуждала к действию и желала мести, но холодный разум требовал спокойствия. Кадзу глубоко вдохнул, медленно выдохнул, усмиряя пыл. Не в том состоянии был его дух, чтобы медитировать, но и простая дыхательная гимнастика немного помогла. В голове прояснилось.       Нужно было поспать. Оставаться в доме этого человека Кадзу не стал; забрал снаряжение, маскировочное кимоно – можно потом продать хорошо расшитую ткань – и вылез из окна, умело прыгал по многоуровневым крышам, пока наконец не приземлился на землю, подняв низкое облако пыли. Мимо прошла тройка самураев, демонстративно не обращавших на Кадзу никакого внимания. Кадзу хмыкнул. Какое гостеприимство, Хасегава Тору.       Прекрасно понимая, что пусть и неумелая, но всё-таки слежка может иметь место, Кадзу направился не в клановое убежище, а в постоялый дом. На оставшиеся гроши едва ли представлялась возможность снять комнату, особенно накануне такого праздника, но колючий взгляд и блеск сюрикена работали не хуже увесистого мешка с деньгами. Со страхом Кадзу был знаком куда лучше, чем с увещеваниями и лестью.       От футона пахло потом и саке, половицы скрипели. За тонкой стеной смеялась, видно, юдзё: ненатурально и слишком громко. Новый сёдзоку пока не сел, как нужно, чувствовался инородно на икрах. Ощущений было чересчур много, чтобы уснуть. Кадзу глядел на деревянные панели на потолке и думал.       Хасегава Тору, очевидно, планировал воспользоваться переполохом завтра в своих целях. Какими они были? Хотел ли он навредить принцессе? Нововведения справедливой правительницы наверняка вызывали недовольство у такого человека, как он. В любом случае, раздражаться ему осталось недолго: Кадзу вновь найдёт его, но придёт не за деньгами, а за жизнью.       Он улыбнулся этой мысли. Что там говорил Хасегава? «Нужно убрать кого угодно из знати завтра»? Что ж, Кадзу сделал выбор.       Но и представления не имел, в чему он приведёт.