немерено

      Джисон бежит, не жалея сил, не жалея ног, бежит так быстро, как это в принципе физически возможно для восемнадцатилетнего парня. Он знает, что даже секунда промедления может стоить Минхо жизни.       В руке Джисон держит телефон, экран которого так и горит единственным источником света в темном переулке. На экране — одно сообщение, белые буквы на синем фоне.       На меня нап…       Он даже не успел дописать сообщение, значит, все действительно плохо. Джисону уже тысячу раз прежде приходилось вытаскивать Минхо из различных передряг, но тот никогда будто бы не переставал искать себе приключения на одно место. Джисон и жалел, и ненавидел Минхо в такие моменты — жизнь его явно не щадила.       Джисон искал Минхо интуитивно, зная, что у него были занятия по живописи днём, на которых он, вероятно, снова задержался допоздна. Его могли подкараулить или у школы, где камеры висели чисто ради приличия, или у дома в небольшом закоулке, где дома образовывали звездочку. Джисон заметил толпу у школы, громко гогочущую, будто бы окружившую кого-то. Джисон слишком хорошо знал эти ситуации. Наверное, там был Минхо.       — Эй, придурочные! — закричал он, еле переводя дыхание и сгибаясь пополам, опираясь руками на колени. — Толпа на одного — разве честно? Подеритесь еще и со мной, м-м, или слабо?       Джисона местные задиры, честно говоря, даже побаивались. Джисон был первым в школе спортсменом, который и на секции волейбола ходил, и в баскетбол за всех отдувался, и в футбол гонял летом чуть ли не каждый день. Отец Джисона был милиционером, что будто бы тоже прибавляло ему бонусных очков в глазах всей школы. За что они так вгрызлись в Минхо — вот этого Джисон никак не мог взять в толк.       — Иди своей дорогой, Джисон, мы сами разберемся, — ответил Ходжун, предостерегающе вытягивая руку вперед, останавливая Джисона. За его спиной Джисон смог разглядеть Минхо, лицо которого в настоящий момент больше напоминало причудливый алый цветок с прожилками синеющих синяков. У него была рассечена бровь и разбита губа, а под глазом красовался наливающийся цветом фингал. Над ним хорошо потрудились. Джисон почувствовал, как сердце обожгла абсолютно чуждая ему обычно ярость. Он что есть мочи побежал к Ходжуну и изо всех сил толкнул его в грудь так, что тот упал на спину, больно стукнувшись копчиком о землю. Джисон правда не хотел отвечать насилием на насилие, но сейчас чувствовал, что только кулаками способен вдолбить в этих идиотов, что Минхо — не кукла для битья и им давно уже пора от него отвалить.       — Ты, — удар кулаком в нос. — Прекратишь. Превращать жизнь Минхо в ад, — еще один удар. — Ты меня понял? — схватив Ходжуна за ворот куртки, спросил Джисон. Тот, абсолютно обомлев от страха, только отрывисто кивнул, и тогда Джисон обратился к остальным, которые боязливо оглядывались и только и ждали удобного момента, чтобы улизнуть.       — Это касается всех. Вы, суки, перестаньте портить жизнь Минхо. Иначе будете иметь дело со мной, — злость по-прежнему клокотала в Джисоне, и ему честно хотелось получше начистить морду Ходжуну, но он и так уже вляпался в неприятности, не хотелось еще сильнее усложнять себе жизнь.       Он отпустил Ходжуна, который попятился назад, поднялся на ноги и пустился бежать куда глаза глядят. За ним потянулись вереницей и все остальные. Джисон снова взглянул на Минхо и медленно пошел к нему.       — Не стоило тебе вмешиваться, — сказал Минхо, с помощью Джисона поднимаясь на ноги. — Теперь огребешь за меня.       — Пустяк, — отмахнулся Джисон. «Я ради тебя и не на такое готов» — осталось невысказанным.       Они шли домой молча, каждый думал о своем. Джисону хотелось пригласить Минхо на чай — мама испекла медовик, скоро вернется отец с новыми историями с работы, Минхо очень любил его слушать, да и лицо его надо поскорее обработать, мама бы подсказала, чем лучше смазать… Только Минхо помощь всегда принимал так неохотно, что иной раз и предлагать было страшно — опалит сердитым взглядом и пробубнит свое привычное «Я в порядке, спасибо», истекая кровью, но сохраняя по крупицам свою гордость.       Они тем временем уже подошли к дому Минхо, но сам Минхо не торопился уходить, мялся отчего-то у подъезда, словно решался на что-то. Джисон решил протянуть ему руку помощи.       — Может, хочешь зайти к нам в гости? — спросил он осторожно, словно бы протягивая руку уличной кошке, чтобы она могла её понюхать и решить, стоит ли доверять новому человеку или нет. Минхо посмотрел с надеждой.       — Точно можно? — он пытался не выдать своей радости, но от Джисона не укрылось, как засияли его глаза. — Мне так неохота сейчас возвращаться домой…       Джисон взял его за руку — вместо тысячи слов — и потянул за собой дальше по улице.       Дома у Минхо и правда все было не совсем в порядке. Отец ушел от них с матерью, когда Минхо был еще совсем маленьким, а мать пила, почти не просыхая. Чаще всего ей не было никакого дела до того, чем занимается её единственный сын, но иногда, когда Минхо возвращался домой чуть позже обычного, или делал что-то недостаточно тихо, или просто попадался ей на глаза — она таскала его за уши, давала оплеухи, винила во всех своих бедах — мол, и отец сбежал из-за него, и алкоголичкой она стала из-за того, что он грузом висел на ней.       Поэтому Джисон частенько приглашал Минхо в гости с ночевкой, чтобы уменьшить время его пребывания в нелюбимом доме. Семья у Джисона была дружная, почти образцовая. Минхо любил играть с сестренками Джисона, часто рисовал и дарил им красочные картинки, учил и их рисовать, всегда был терпелив с ними и разговаривал на равных, как с ровесницами. Сердце Джисона каждый раз от их взаимодействий пропускало удар-другой, замирая в груди, будто напуганный зверек при виде чего-то большого, непонятного, раньше никогда не виданного. Минхо в их доме и смеялся звонче, и говорил громче, и ел больше, и спал крепче.       Джисон жил в старенькой пятиэтажке в одном из жилых районов. Лифта в их доме не было, поэтому они быстро поднялись по лестнице на пятый этаж, и Джисон нажал на звонок, потому что ему было лень искать ключи. Дверь открыла мама, вытирая руки о фартук и шире распахивая дверь, пропуская внутрь обоих парней.       — Господи боже, — она так и ахнула, увидев лицо Минхо. — Что же с тобой произошло, родной? Надо срочно обработать раны… — тут же засуетилась она и побежала на кухню рыться в аптечке и искать перекись и бодягу.       Пока Минхо и Джисон разувались, Минхо умоляюще прошептал:       — Пожалуйста, только не рассказывай, откуда у меня все эти синяки.       Джисон посмотрел на него с искренним недоумением.       — Это еще почему? Уж не думал ли ты покрывать этих мудаков?       Минхо дернул плечами, словно эта тема вызывала у него дискомфорт.       — Ты знаешь, что мне меньше всех хотелось бы покрывать их. Но это единственный способ выживания среди них. Мой донос только сильнее их разозлит. Ты же понимаешь…       Но Джисон смотрел твердо и строго сказал:       — Нет, вот этого я точно не понимаю.       Минхо начинал заметно раздражаться.       — Послушай, я меньше всего хочу сейчас говорить об этом, но ты — к сожалению или к счастью — никогда не поймешь, каково мне. Поэтому, прошу, сделай одну вещь, если я тебе действительно дорог — ничего не рассказывай маме. Я как-нибудь сам с этим разберусь.       Вот оно. Снова Минхо залез в свой панцирь, через который ни одна рука помощи не проберется, снова закрылся от Джисона. Джисон только поджал губы. Внутри по-прежнему тлела злость, ощутимо горели костяшки пальцев. На них теперь были ссадины. Минхо не знал, но Джисон готов был — ради него — получить еще тысячу таких, разодрать руки в кровь, разорвать кого угодно на части. Вот только чего Джисон никак не мог взять в толк — Минхо ничего из этого не было нужно.       Мама тем временем уже, вооружившись аптечкой, дожидалась Минхо на кухне.       — Так что с тобой произошло, в конце концов?       Минхо поджал губы, явно не продумав ответ на этот вопрос.       — Его ограбили, — находу выдумал Джисон, заходя на кухню и бросая на Минхо косые взгляды.       Минхо явно этого не ожидал. Только охнул, будто бы от удивления, и слабо кивнул.       — Ограбили? — женщина тоже была удивлена. — Так надо заявление написать! Папка вернется, сразу ему расскажем, он весь отдел на уши поставит…       — Не нужно, — выпалил Минхо. Он столкнулся с наигранно-равнодушным взглядом Джисона, потягивающего апельсиновый сок через трубочку. Вот удружил так удружил!       — Это еще почему? — спросила мама.       — Да я даже лиц их не запомнил… и ничего особо ценного они не стащили. Так, деньги на обеды вытащили, да пустой бумажник с заблоченной карточкой забрали. Ничего страшного…       Женщина покосилась на Джисона, а затем снова вернула свое внимание к Минхо.       — А уж не пытаетесь ли вы меня сейчас обмануть? Тебя в школе избили, не так ли?       Минхо молчал. Эта тишина была громче всяких слов.       — И ты, Джисон? Зачем же ты врешь матери?       — Это я его попросил, — спешно произнес Минхо и тут же понял свою ошибку. Да уж, конспираторы из них так себе.       Минхо виновато посмотрел на женщину. Джисон нарушил повисшую на кухне тишину, хлюпая остатками сока в пакетике.       — Это нельзя так оставлять, дорогой, — растирая бодягу по скуле, произнесла она, явно смягчившись. — А что, если они тебе что-то сломают?       — Я им этого не позволю, — встрял Джисон.       — С тобой я еще успею поговорить, — пообещала мама. — Ты не всегда можешь быть рядом с Минхо. Это надо как-то решить. Надо собрать родительское собрание, наказать этих засранцев…       Минхо схватил её за запястье, явно испугавшись.       — Умоляю, ничего не нужно. Иначе будет только хуже.       Женщина растерянно перевела взгляд с Минхо на Джисона. Она явно была сбита с толку такой реакцией; видит бог, ей хотелось понять, почему Минхо так реагирует, почему отказывается от помощи. Но она лишь поджала губы и взяла со стола пластырь. Про себя она подумала, что обязательно попытается во всем разобраться, втайне все решит; но это потом, когда мальчик немного придет в себя, а то аж смотреть больно.       Джисон достал из холодильника еще одну пачку сока и передал её Минхо, «боевые» раны которого были уже обработаны и заклеены пластырем. Они отправились в комнату Джисона, и когда за ними закрылась дверь, Минхо шумно выдохнул и выпалил:       — Сильно мы вляпались, да?       Джисон лишь несмело кивнул.       — Мама этого точно так просто не оставит. Если она к завтрашнему вечеру не поставит на уши всю школу вместе с родительским комитетом и администрацией, я очень удивлюсь. Обычно у нее все это ловко получается.       — Господи, я труп, — Минхо подошел к кровати Джисона и драматично плюхнулся на нее.       — Я буду рядом с тобой. Всегда, — твердо сказал Джисон, садясь рядом на краешек кровати.       — Сколько бы я ни ценил твоего рвения быть моим защитником, твоя мама права — ты не всегда сможешь быть рядом. Мне бы научиться самому отбиваться, но это так тяжело, когда на тебя нападает целая толпа.       — Суки, — выплюнул Джисон, снова распаляясь, — как же я их, блять, ненавижу.       — Я тоже, — произнес Минхо. А потом фыркнул:       — Но это не помогает. Ничего не помогает. Я серьезно подумываю над переводом в другую школу, только моя мать вряд ли захочет заниматься всей бумажной волокитой. Я бы хотел, — вдруг абсолютно посерьезнев, сказал Минхо, — чтобы мы с тобой вечно жили вдвоем. Ты и я. И у нас не было бы никаких проблем.       Сердце Джисона от этих слов внезапно ускорило бег. Он продолжал смотреть на Минхо, не в силах вымолвить ни слова. Минхо тоже смотрел на него, спокойно, будто его вся эта ситуация абсолютно никак не трогала, хотя Джисон понимал, что это не так. Чтобы удостовериться, он наклонился и прислонился головой к груди Минхо. Услышал, как участилось его сердцебиение, как дыхание сбилось, вдох застрял в горле. Это все ощущалось таким… личным. Они словно ходили по какой-то невидимой грани, соскользнув с которой, найти дорогу назад уже не виделось возможным. И одновременно так хотелось пересечь эту невидимую границу, и так страшно было это делать. Джисон ощущал себя как-то неправильно, но желание было больше любых предрассудков, и он крепко обнял Минхо, прижимая его ближе к себе. Минхо сдавленно вздохнул, будто все это время не дышал и только и ждал удобного момента.       — Я так боюсь за тебя, — шепнул Джисон в плечо Минхо.       — Не бойся. Я сильный. У меня есть ты, — кто кого должен был успокаивать? Джисон ощутил скользкий стыд, пробирающий до костей. Почему он был таким эгоистом?       — Я бы хотел защитить тебя от всего. Сберечь. Я знаю, что ты не хрустальный, я знаю, ты сильнее, чем кажешься, но я хочу оберегать тебя всегда, хочу всегда быть рядом.       Минхо молчал. Джисон уж было испугался, что сказал что-то не то, как вдруг услышал глухой всхлип. Немного отстранившись, заглянул в лицо Минхо. Тот беззвучно ронял слезы и прятал взгляд, рассматривая собственные руки. Джисон легонько коснулся его плеча.       — Чего ты плачешь?       — Я тебя не заслуживаю, Джисон, — почти беззвучно, словно одними губами, произнес Минхо.       — Не говори так. Это ерунда, — пробормотал Джисон, явно застигнутый врасплох такими словами.       — Нет, это не ерунда. Ты такой хороший. Ты так обо мне заботишься. Вот же повезет кому-то… — Минхо невесело улыбнулся. Джисон не стал говорить ему, что никому, кроме Минхо, так не повезет — но они не могут быть вместе так, как ему бы хотелось. Это неправильно. Они не должны любить друг друга ‘так’. Но Джисон любил — и готов был ответить за это собственной жизнью.       Ночью, когда сестренки за стенкой наигрались и, изможденные, уснули, а родители тихо смотрели какую-то белиберду по телевизору, Джисон лежал в кровати с Минхо и разглядывал черты его исковерканного лица. Ему хотелось запомнить все до единой черточки, отпечатать на память, растиражировать в своей голове на миллион копий, чтобы он никогда не потерял, никогда не забыл. Минхо упрямо держал глаза закрытыми, хотя Джисон знал, что он не спит. Протянул руку — ему так хотелось коснуться его лица, провести пальцем по мягкой щеке, погладить напряженные веки, усыпанные пушистым веером ресниц, коснуться тонкой линии его напряженных губ. Джисону так хотелось, но он не мог себе этого позволить. Ему было позволено только любоваться. Он опустил руку и отвернулся к окну. В комнату через полупрозрачные занавески пробивался лунный свет; было полнолуние, и луна была такой большой, такой яркой, словно бы совсем близко, протяни руку, коснись. Джисон был готов для Минхо — и луну, и звезды с неба, и все, что попросит. Он готов был снять луну с неба, разделить её на части и отдать её Минхо, потому что он… что? любит его? Что за бред. Джисон не просто любил Минхо. Он был влюблен в него. И он это знал, но прятал так глубоко в себе, что никакие поисковые службы не смогли бы эти чувства в нем отыскать, никакой тест на полиграфе бы не выявил, что Джисон любит Минхо не просто как друга. Джисон этот секрет оберегал за тысячей замков, прятал глубоко внутри, закинул в самый дальний уголок сознания, где никто точно не сможет его найти.       — Почему отвернулся? — Минхо попытался придать хрипотцы своему голосу, будто задремал и только-только проснулся. Джисон улыбнулся самому себе.       — Хотел на луну посмотреть.       — Как там в этой дурацкой шутке — «Луна так прекрасна сегодня, но знаешь, кто еще прекраснее?»       — Это не шутка. Я знаю, кто прекраснее, — Джисон не знал, что на него нашло. Луна ли придала ему сил, или собственное безумие, но он чувствовал такой прилив уверенности.       — Ты? — Минхо хмыкнул.       — Ты, — отбил Джисон. Минхо тихо рассмеялся.       — Ты не можешь просто так говорить такие вещи, Джисон, — Минхо покачал головой.       — Это еще почему? — слабо возмутился Джисон.       — А потому, что я начну себе надумывать.       Джисон внимательно посмотрел на Минхо. Ни тени улыбки. Он абсолютно серьезен. Но о чем он говорит?       — Надумывать?       Минхо не отвечал. Только смотрел на Джисона, не отрываясь, словно и ему нужно было как следует взглянуть на него, чтобы запомнить его лицо до малейшей черточки.       — Я бы хотел коснуться тебя, — прошептал Минхо, — но я не хочу, чтобы ты подумал что-то не то. Мне просто… нужно… ощутить твое тепло.       — Ты можешь делать все, что захочешь. Я весь твой, — Джисон и правда сошел с ума. Прямо сейчас они почти соскользнули вниз с той самой невидимой границы, на которой уже какое-то время балансировали. Они летели вниз с бешеной скоростью, но падать отчего-то было не так страшно, как думал Джисон. Может быть потому, что Минхо так мягко касался его щеки. Может быть потому, что Минхо провел по его нижней губе, и Джисон неосознанно открыл рот, этим жестом будто бы приглашая зайти дальше. Он не был уверен, что они к этому готовы, но он мало себя контролировал в сложившейся ситуации.       — Что мы делаем? — тихо спросил Минхо, явно едва сохраняя в себе последние толики самообладания.       — Если бы я знал, — горько ответил Джисон, перехватывая руку Минхо и переплетая их пальцы. — Ты хочешь остановиться?       — Я… — Минхо будто бы потерялся в собственных ощущениях и желаниях. — На самом деле, я хочу совершенно другого. Я просто не уверен, что… что это никак не повлияет на нас.       Джисон, казалось, вот-вот — и перестанет совсем дышать.       — И чего же ты хочешь?       Минхо с ответом не торопился.       — Я, — он делал остановку после каждого слова, — хочу, — еще одна пауза, — тебя, — каждое слово будто бы отнимало у него больше энергии, забирало остатки сил, — поцеловать.       Вот оно что.       Поцеловать.       Разве можно хотеть поцеловать своего лучшего друга?       Нет, хотеть, наверное, можно чего угодно. Кто может ограничить твои желания? Но всем ли желаниям суждено сбыться?       И самым главным вопросом остается следующий — разве можно целовать своего лучшего друга?       Джисон хотел бы ответить нет. Джисон хотел бы — оттолкнуть Минхо, сказать, что тот все не так понял, что им пора завязывать с этими их шуточками — но он не мог. Не мог и не хотел. В его голове на секундочку стало совсем пусто, все его существо заполнилось лишь одним-естественным желанием — ощутить губы Минхо на собственных губах, и он почти затрясся от предвкушения.       — Можно? — Минхо, кажется, и не думал сдаваться. Он был так уверен, что Джисон ему не откажет, что от этого только сильнее кружилась голова.       Когда Джисон несмело кивнул, Минхо наклонился ближе к нему и прислонился своим лбом к его. Это уже ощущалось слишком личным, этого уже было чересчур — они делили одно дыхание на двоих, и весь мир вокруг сжимался лишь до этого самого мгновения, до одного лишь прикосновения. Минхо специально оттягивал момент, и Джисон тоже не хотел его торопить. Немного подался вперед, и Минхо прижался своими губами к его. Не целовал, просто касался, мягко соединяя их губы. Джисону хотелось большего, хотелось наброситься на Минхо, начать жадно его целовать, но родители были прямо за стенкой, и было страшно. Он не решался сделать еще один шаг, ведь после него он точно упадет в пропасть. Как хорошо, что Минхо был смелее — и сделал этот шаг сам.       Он раскрыл губы для поцелуя, нежно захватывая нижнюю губу Джисона и посасывая ее. Джисон, казалось, готов был тут же и умереть на месте. Он никогда прежде не целовался. Прямо сейчас он дарил свой первый поцелуй своему лучшему другу. С ума сойти. Они старались целоваться тихо, чтобы родители в соседней комнате не смогли их услышать и что-нибудь заподозрить. Это было тяжело. Джисон впервые ощущал такое возбуждение, ему впервые так сильно хотелось кому-то отдаться, показать все свои уязвимые стороны. Он доверял Минхо больше, чем кому-либо на Земле. Ему хотелось разделить с Минхо все — все свои первые разы. Он сгорал. Сгорал от этих пылающих поцелуев, от обжигающих прикосновений, от ледяных рук Минхо, лезущих ему под кофту, исследующих его тело нетерпеливыми прикосновениями. Он не знал, как после этого сможет продолжать общаться с Минхо как ни в чем не бывало. Не знал, как утром сможет посмотреть в глаза родителям, как будет сидеть с ними за одним столом за завтраком и отвечать на их вопросы о том, хорошо ли ему спалось. Он ощущал всю неправильность того, что они делали, но никак не мог остановиться сам и остановить Минхо. Хотелось большего. Настолько, что в штанах становилось тесно, хотелось коснуться себя, точнее — хотелось, чтобы его коснулся Минхо. Он чувствовал, что Минхо тоже становится тяжелее держать себя в руках, и он ждал — предпримет ли тот что-то или просто проигнорирует возникшую проблему? Тогда Минхо сделал пробное движение бедрами, проехавшись по паху Джисона, и тот не смог сдержать жалобного стона.       — Тише, — прошептал Минхо, — нас не должны услышать. Тебе нравится то, что мы делаем?       — Очень, — ответил Джисон, поражаясь собственной честности, несмотря на весь стыд, который он испытывал, несмотря на жгучее чувство вины — ему нравилось и не хотелось останавливаться.       Тогда Минхо прижался своим пахом к его и сделал еще несколько волнообразных движений. Джисон впился зубами в ребро ладони, чтобы подавить стон. Было так сладко, так хорошо. Хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. И в то же время — Джисон знал, что потом, когда всему этому неминуемо придет конец, и он останется один на один со своими мыслями, он не сможет думать об этом без вины. Он уже считал себя «грязным» — уже подозревал, что с ним что-то не так, что с ними обоими что-то не так. Джисон не знал, как Минхо держится, не знал, нравился ли он Минхо в том самом смысле или все это был просто неожиданный порыв, желание попробовать что-то новое? Он одновременно и хотел знать, и боялся правды. Был более чем уверен, что она ему не понравится.       Но пока что — Минхо был здесь, плавно двигал бедрами, создавая некое подобие ритма, и Джисон откликался на каждое его действие тихими всхлипами, сильнее сжимая его плечи. Наверное, на них даже останутся следы.       Его не прекращали атаковать навязчивые мысли. Он думал о маме, о её добром улыбающемся лице, о её теплых руках, которые гладят его по голове. Он вспомнил немного строгого отца, который никогда не был щедр на похвалу, но который все равно любил своих детей и старался их всячески поддерживать. Джисон подумал про родителей — и представил разочарование в их глазах, представил беспокойство и непонимание на их лицах. Он никогда не сможет им полностью открыться. Он никогда не сможет рассказать им, что его не привлекают девушки. Все, что его ждет впереди — это лишь ложь. Джисон как никогда четко осознавал: ему никогда не быть счастливым. От этих мыслей в носу начало неприятно щипать. Джисон почувствовал, как его глаза наполнились слезами. От прежнего возбуждения не осталось и следа. Он отпустил плечи Минхо и закрыл лицо руками. Минхо тут же остановился.       — Джисон, ты что… плачешь? Прямо сейчас, в этот самый момент? — Минхо явно недоумевал. Его нельзя было винить — Джисон и правда вел себя как ребенок, импульсивный и трусливый.       — Я… прости, — но он никак не мог прекратить, никак не мог приказать самому себе успокоиться. Слезы продолжали течь, Джисон даже не особо старался сдерживать всхлипы. Минхо слез с него и прилег рядом. Плавно отвел прядь, прилипшую к его щеке. Джисон не мог даже взглянуть ему в глаза.       — Что случилось? Почему ты вдруг расплакался?       Джисон хотел бы знать, что на это ответить. Близость с Минхо вызвала такую реакцию. Наверное, он и правда боялся разочаровать своих родителей. Наверное, ему бы просто хотелось навсегда остаться ребенком, никогда не взрослеть и не узнавать эту часть о себе. Жить всегда в неведении под крылом любящих родителей и наслаждаться этим. Это открытие делало его жизнь невыносимой.       — Наверное, мне просто… непривычно, — сказал Джисон первое, что пришло на ум. Ему не хотелось оголять душу перед Минхо, не хотелось нагружать его своими бессмысленными переживаниями. Он перевернулся на бок, спиной к Минхо. Слезы по-прежнему текли, оставляя влажные дорожки на его щеках, но он сумел подавить всхлип и только произнес:       — Я устал. Пора спать. Спокойной ночи, Минхо.       — Спокойной ночи, Джисон, — Минхо был явно ошарашен такой быстрой сменой настроения, но решил оставить Джисона в покое, решив, что они сумеют обсудить все позднее.