Alas! they had been friends in youth;
But whispering tongues can poison truth;
And constancy lives in realms above;
And life is thorny; and youth is vain;
And to be wroth with one we love
Doth work like madness in the brain.
And thus it chanced, as I divine,
With Roland and Sir Leoline.
Each spake words of high disdain
And insult to his heart's best brother:
They parted—ne'er to meet again!
But never either found another
To free the hollow heart from paining—
They stood aloof, the scars remaining,
Like cliffs which had been rent asunder;
A dreary sea now flows between;—
But neither heat, nor frost, nor thunder,
Shall wholly do away, I ween,
The marks of that which once hath been.
- A Broken Friendship
S.T. Coleridge
***
Руку прошило резкой болью, вынуждая поспешно поставить тарелку на землю, чтоб не расплескать. Только бы никто не заметил… Бертильон и Лортиг увлечены анекдотами. Надо вспомнить больше забавных историй на завтра, мой арсенал подходит к концу. Мартель делает записи в отдалении. Маршан… Нет, он не видел. Это все от усталости. Нужно просто поесть. Ломота в теле упорно усиливается, а по спине ползёт привычный липкий страх. Только не сейчас, только не опять, пожалуйста… не сейчас… Господи... - Риварес, вы ничего не едите. Не хватало опять голодных обмороков. Жгучий болезненный стыд моментально опаляет до корней волос. Маршан все помнит, конечно же все помнит. С ним нужно быть внимательнее, внимательнее, сколько раз можно себе повторять! Он и Мартель. Но Мартель меня ненавидит, с этим я знаю, как справляться. Только бы не встретить проклятую жалость во взгляде доктора. Ведь жалость и презрение в сущности одно и то же. Главное не улыбаться, Маршан этого не любит. Принести сдержанные извинения, без излишних любезностей, доктор - человек старой закалки. Как же стыдно, мучительно стыдно за свою слабость. В сущности, какой пустяк, я, кажется, давно лишился остатков самоуважения, так почему же так жжет это проклятое чувство, которое должно было умереть вместе со мной. Пожар постепенно перекидывается на грудь, въедаясь в кости и легкие, и наконец замирает, сдавленный гнетущей пустотой. Из онемения небытия медленно просачивается вода, заполняя ладонь и подбираясь к горлу, в нос ударяет затхлый запах трюма. Оглушительный лязг ржавого засова режет барабанные перепонки, и в голове остаётся нестерпимый звон. Вода продолжает стекать по руке, своим движением медленно возвращая ощущения в тело. Ещё через пару мгновений я осознаю, что судорожно сжимаю мокрую рубаху на груди в тщетной попытке вдохнуть воздух. Меня не нашли. Все спокойно. Мне удалось… Дышать, надо глубже дышать. Почему на мне мокрая рубашка, я упал в воду? Когда возвращается зрение, я наконец различаю, как над головой едва колышется москитная сетка, и вместе с осознанием реальности приходит ужас. Что если кто-то заметил… В голове все ещё плывет, и различать силуэты спящих выходит с трудом. Никто не смотрит… Нет. Можно осторожно сесть и отдышаться, главное не шуметь. Легкие неприятно горят, так часто бывает, возможно я опять задыхался. Но как я позволил себе так глубоко уснуть. За почти два месяца экспедиции такого не было ни разу. Что со мной происходит? Нужно быть осторожнее. Осторожнее, черт возьми! Если я не хочу конечно опять остаться в одиночестве умирать от голода где-нибудь в горах. Или в джунглях, собственно, разницы немного. Хотя в горах, пожалуй, умирать неприятнее, в лесистой части всегда можно напороться на хищника и, если повезёт, то смерть будет не столь мучительно долгой. Сброситься со скалы конечно куда проще, однако если бы я мог, я бы давно прибегнул к самоубийству. Очень хочется пить, но, кажется, я не смогу бесшумно встать. Осторожно опускаясь на свой матрас я на мгновение поднимаю глаза и холодею. Из дальнего угла на меня пристально смотрят два горящих глаза. Слева. Значит, это Мартель. Как давно он не спит? Сколько он видел?.. Что если он начнёт задавать вопросы?.. Нет, не начнёт, он слишком презирает меня, и слишком хорошо воспитан, чтобы унизиться до такого мещанства. Остаток ночи мне мерещатся лишь поверхностные кошмары: легкая дремота приносит мало физического отдыха, однако наконец отпускает железная хватка паники. Встать пораньше, чтоб успеть быть полезным до всеобщего пробуждения, но не слишком рано, чтоб не вызывать подозрений и лишних вопросов. Помочь с завтраком и сборами, но не держаться в кругу слуг, коль скоро меня принимают за столом белые, им и так неприятен мой смутный статус. Не стоит лишний раз обращать на него внимание. Иногда мне кажется, было бы лучше, чтоб Мартель тогда не заметил. Остаться среди прислуги было бы тяжело, но более безопасно - они никогда ничего не видят. Невыносимо, просто сводит с ума необходимость поддерживать их балаганные развлечения и скабрезности, но и скрываться от них проще простого. Не проявлять физической слабости - вот все, что требуется. На остальное местным наемникам плевать. Если бы не Мартель… За последние два месяца сложно вспомнить и секунды, когда я не боялся выдать себя нечаянным взглядом, жестом, лишним словом, привычной манерой… А впрочем, я уже и сам не уверен, что не растерял их вместе с лишними пальцами и остатками здоровья. Иногда мне кажется, будто я и вправду метис. Туземец. Бродячий бедняк без роду без племени. Может быть мне вообще все привиделось, и это вовсе не мои воспоминания мучают меня в кошмарах, а всего лишь фантасмагории воспаленного воображения. В тавернах, пока метешь полы, чего только не наслушаешься от пьяных моряков. И верно. Привидится же такое. Я с облегчением улыбаюсь и провожу рукой по лицу, откидывая волосы. - Что это так вас развеселило, Риварес? - Лортиг, я моментально узнаю голос. О чем он говорил, я опять отвлекся. Они начали шутить над де Винем, который всюду таскал за собой сентиментальные романы. Мартель спокойно допивает кофе и не кривится. Значит, шутки вполне безобидны, однако нельзя к ним присоединяться, я могу ненароком занять чью-то сторону. - Я не думал, что в просвещенном французском обществе все еще порицается проявление разносторонности, - должно прозвучать шутливо, но не насмешливо. Хочется добавить про методы Руссо и воспитание чувств, но откуда беглому авантюристу это знать, да и к тому же это может задеть старого консерватора Дюпре. Как я и надеялся, ремарка пришлась всем по вкусу, и увела де Виня с линии дружеского огня, переведя беседу в более литературное русло. Еще один. Один балл. Одна засечка. Один выигранный шаг.