уютное кафе

      Если есть во всей Йокохаме хоть один человек, которого Чуя уважает, как учителя, и боится его разочаровать, то это его менеджер.       У Гин строгий материнский взгляд, и она отчитывает работников по любому нарушению правил и стандартов компании. Она приезжает по утрам на второй день смены каждого бариста: занимается проверкой кассы, просматривает камеры, забирает заявки на покупку ингредиентов и указывает на все косяки сотрудников. Чаще всего по башке получает именно Чуя.       – Ты хоть понимаешь, как ты подрываешь авторитет нашей сети? А если бы на его месте был кто-то другой? Ты бы тоже… – Гин отчитывает парня минут пятнадцать, отбирая у него перерыв. О произошедшем она услышала от постоянной гостьи, которая, по несчастливой для Чуи случайности, была ее подругой.       Конечно, девушка не жаловалась на сервис, скорее, это звучало вообще примерно так: «Бедный Чуя… Так много работает, что аж срывается на посетителей. Вы бы пожалели его, а то вдруг он уволится? Я же во всей Японии такой вкусной капучины не найду!». И хотя доля правды в ее словах присутствовала, это совсем не значило, что личная жизнь или усталость должны были хоть как-то сказываться на работе сотрудников.       И, признаться честно, Чуя такого стыда не испытывал с самой школы. Понятное дело, что он уже не маленький мальчик, чтобы уткнуться взглядом в ботинки и начать теребить края одежды потными от волнения руками, однако неприятное чувство скручивает его живот, и ему хочется побыстрее закончить этот разговор. Наверное, впервые за долгие месяцы парень хочет как можно скорее вернуться к работе, долго перед этим покурив.       Но он даже не знает, как закончить этот поток нотаций и перевести его в шутку. Потому что Гин тупо не дает ему вставить хотя бы одно слово.       – Извини. – все, что может сказать парень. Он понимает, что его поступку нет оправданий, какие бы аргументы в свою защиту он не пытался приводить. Гин прекрасно знает Дазая и его гадкий характер, однако он прежде всего гость, и уже после этого идиот, подонок и мерзавец. Это значит, что он заслуживает качественного сервиса наравне с другими посетителями, независимо от того, какие у них с Чуей сложились отношения. Работа есть работа, а разборки ему позволено устраивать только в выходной или после смены. – Этого… этого больше не повторится.       Чуя несильно сгибается в поклоне со сложенными за спиной руками и перекрещивает средний и указательный палец в надежде, что его не лишат работы. Почему-то именно сейчас ему кажется, что кофейня – это единственное, что сможет оставить его на плаву. Гин тяжело вздыхает. Ей самой не нравится ругать своих подопечных. Но и она не может разрываться между требованиями босса и парнями, работающими на этой точке, которые за столько лет уже успели стать друзьями.        – Просто попроси у него прощения. Нам с Мори будет этого от тебя достаточно. И да, твой перерыв окончен.       Девушка вскидывает длинные, похожие на тысячи лезвий, волосы и собирается уходить – похоже, они с Чуей пришли к компромиссу. По крайней мере, она могла бы лишить его половины зарплаты или заставить выходить на смену вместо своего брата. И в этой ситуации она считает себя мудрой и справедливой. Иначе она бы просто не занимала свою должность. За столько лет работы сети она разрешила огромное количество конфликтов. Так много, что ей иногда казалось, что половина Йокохама ходила со скидочными картами. В основном благодаря Чуе, который, можно сказать, лишался благодаря ним своим процентам от заработка.       Так что, то, что они в этот раз не выдали такую карту Дазаю, можно было назвать чудом. Которое Чуя не оценил.       – Гин, я не буду этого делать. – вдруг выпаливает парень, когда менеджер собирается открыть дверь. Одна ее рука уже обхватывает входную ручку.       Губы девушки поджимаются и становятся похожи на нити. Бог знает, что останавливает ее от того, чтобы с рыком закричать – вместо этого она делает еще один вздох и сжимает пальцы в кулак. Гин дает себе несколько секунд, чтобы перевести дыхание.       – Что, прости? – холодный, нарочито мягкий, тон девушки пугает, и Чуя тихо сглатывает взявшуюся откуда-то слюну.       – Ты знаешь, что это невозможно.       Чуя выглядит спокойным. Он даже не заговаривается и отчетливо произносит все слова.       «Господиебтвоюмать, что я делаю,» – кричит внутренний голос. Его же воспитывали, учили, как правильно разговаривать с теми, кто старше. В языковой школе вообще целый час уделяли японскому этикету. И, если бы он жил в эпоху Эдо, то сейчас ему оставалось бы только совершить сэппуку.       – Чуя, не подставляй меня. – Гин не оборачивается. За столько лет ей слишком осточертели эти разговоры. – Сделаешь ему кофе за свой счет.       – Нет. – парень остается непреклонным. Он ведет себя не просто смело. Он ведет себя пиздец как смело.       – Чуя. Я не хочу с тобой ругаться.       – Я тоже, Гин. Но это та черта, которую я не перейду.       – Чуя.       – Мне жаль. – ему тяжело. Это похоже на лабиринт, выхода из которого просто не существует. Потому что любой поворот ведет в тупик.       И это невыносимо. Вся эта ситуация будто заставляет его сделать первый шаг. Извиниться за все то, в чем он никогда не был виноват. Это задевает его достоинство. Чуя не такой. В нем нет этой японской черты идти всем на уступки.       Гин ничего не отвечает. И в том, как тихо она выходит, читается разочарование. Ее подвели, и Чуе жаль.       Он стоит молча еще с минуту и потом несильно ударяет кулаком по столешнице. Ему хочется осесть на пол и схватиться за голову, но перерыв подошел к концу, и ему снова нужно улыбаться и делать вид, будто ничего не случилось.       Оставшееся время до прихода стажера Чуя проводит с относительной пользой. Он заполняет холодильник оставшимися пачками молока и ставит еду на разморозку. Изредка заходят постоянные посетители, которым парень мило улыбается и рисует снежинки на пластиковых стаканчиках.       Ацуши сегодня почти не опаздывает. Он приходит ровно в тот момент, когда Чуя подписывает бумаги о приемке продуктов, и подбегает к тому, чтобы помочь. За месяц он уже научился понимать, когда от него действительно нужна помощь.       Мальчишка быстро переодевается и начинает раскладывать пирожные с сэндвичами на витрине. Им пока не удается поговорить (да и рыжему не особо хочется), они обмениваются быстрыми приветствиями, и каждый встает на свои места: Чуя – у кофемашины, Ацуши – возле кассы.       На удивление обоих, в этот раз обходится без происшествий. Не беря во внимание некоторых грубых клиентов и прохожих, которые изредка тыкают пальцами на непривычную для многих внешность Чуи.       – У меня завтра выходной, – говорит старший бариста перед очередным перерывом. – Тебя будет стажировать мой сменщик.       Глаза Ацуши немного округляются:       – С тем самым, чей фартук нельзя трогать?       – Ну, да. У нас на точке работает не десять человек. – Чуя в привычном жесте зажимает сигарету между зубами, поправляя освободившимися руками узел на талии. – Да не переживай ты так. Он не кусается. Наверно. Так, я отойду. – переводит тему Чуя. – Правила остаются теми же: если приходит гость, то принимай у него заказ, наливай молоко в питчер, зови меня и начинай делать эспрессо. С американо и чаями справишься все. Окэй? – последнее слово парень произносит с японским акцентом, чтобы не звучать ну слишком уж строго, и после легкого кивка накидывает на себя легкий шарф.       Пожав на прощение плечами, парень выходит из кофейни. С каждым днем погода становится все ужаснее и холоднее, так что стоять на улице без куртки почти не предстает возможным.       Чуя переступает с ноги на ногу и жмется, пытаясь не обледенеть. Стоять на холоде под мерзко моросящим дождем в кроксах и «зипке» поверх майки ужасно. Голые плечи продуваются, но парень все равно закуривает.       Он стоит на порожках кофейни и смотрит на Фудзи. Та несправедливо расположилась там, где Чуя не может видеть ее круглые сутки.       Там, через пролив, спрятавшись за стеклянными высотками, гордо разлеглась величественная гора. Она всегда завораживала Чую своей грацией и вечной красотой. Казалось, будто сам Аматэрасу случайно вылил на нее банку снежной побелки, и та, неровно стекая, так и засохла на вершине спящего вулкана.       Еще будучи ребенком, Чуя приезжал в Японию с мамой, и они покоряли все возможные высоты Токио, откуда открывались виды на Фудзисан. Вид на нее лишал подростка дара речи, и тому оставалось только достать свою камеру из рюкзака и сделать очередную фотографию, которых у него скопилось около ста.       Чуя выпускает дым и еще пристальнее всматривается в заснеженную верхушку. Табачные завитки вращаются возле самого жерла, и парень на секунду представляет, как страшно ему было бы оказаться в момент извержения этой вершины. Он об этом никогда не задумывался, хотя действующий вулкан вот он, прямо перед ним: один неверный толчок литосферных плит, и все окажется под слоем горячего пепла. Наверно, у Чуи не было бы выбора и времени, чтобы успеть сбежать из страны. Он бы умер в своей маленькой квартирке или на работе, пытаясь защититься. Было бы грустно умирать так глупо в одиночестве или с людьми, которых ты видишь в первый раз.       Возможно, героям «Последнего дня Помпеи» было и не так страшно. В нынешнее время у человека появилось слишком много вещей, к которым тот успевает привязаться за короткий промежуток времени: хобби, друзья, соцсети, мысли о том, как много ты еще не успел прочитать, увидеть и услышать. Скорее всего, античные люди не задумывались о том, кто почистит историю их браузера после смерти или сообщит интернет-друзьям о смерти.       От мыслей насчет его личной «Римской Империи» Чую отрывает еле слышимая вибрация в заднем кармане брюк. Парень даже не сразу понимает, что ему звонят, но все же успевает поднять трубку, пока на другой стороне невидимого провода не появляются долгие гудки.       – Моши-моши. Мори-сан?       – Добрый день, Чуя. Не отвлекаю? – из динамика раздается мягкий и спокойный голос начальника. Скорее всего, тот сидит, раскинувшись на своем кожаном кресле с закинутыми на рабочий стол ступнями.       – Н-нет, что вы. Я как раз на перерыве. У вас что-то срочное? Обычно вы мне не звоните.       – Да так… Мне звонила Гин, – начинает мужчина, и Чуя меняется в лице: лицо бледнеет, а глаза широко распахиваются. – Она сказала, что ты отказываешься приносить извинения перед гостем за свой сервис. Это так?       – Этот гость – Дазай, и вы сами знаете…       – Неужто он не наш гость, Чуя? – его перебивают на середине оправдания. Чуя молчит, надеется, что голос в трубке скажет что-то сам. Но его владелец только ожидает ответа.       – Да, вы правы, Мори-сан. – парень убирает назад челку и тяжело дышит. Тревожность начинает мерзко подступать к горлу. – Он наш гость, и мне не стоило кричать на него. Этого больше не повторится.       – Я знаю. Но, понимаешь, Чуя… Я тут подумал, что за все те годы, что ты работаешь у нас, я, кхм, мягко говоря, устал от твоей строптивости. Субординация и все такое… Ну, думаю, про эти слова ты слышал. Если что, то поищешь потом в словаре. – Мори мягко смеется и, судя по скрипу кожаного сидения, пересаживается, занимая более серьезную позу.       – Вы… вы хотите меня уволить?       – Нет, конечно, нет. У нас нет времени обучать еще одного стажера. Сам знаешь, это такая морока. Мы с Гин подумали, что раз уж ты не хочешь лично извиняться, то это сделает она, однако некоторые санкции против тебя мы все-таки предпримем.       – Лишение зарплаты?       – Нет, это не так интересно. Ради такого я бы не стал звонить. – мужчина замолкает, будто смакует на языке то, что только собирается сказать. – Мы подумали о том, чтобы поставить тебе смену в Рождественские праздники. Обычно кофейни нашей сети не работают в эти дни, однако Гин сказала, что ваша точка находится рядом с елкой и катком, и мы могли бы заработать на этом. Так что я решил тебе сообщить об этом лично.       – Но у нас же корпоратив в идзакая. И я уже купил кимоно и билеты в Саппоро на два дня. – изо рта парня вырывается неприлично длинный поток оправданий. Ему по-хорошему стоило бы промолчать, но он считает решение начальства чересчур несправедливым.       – Хорошего дня, Чуя-кун.       – П-подождите! – последние слова парень произносит в пустоту. Начальник всегда любил сбрасывать в середине разговора, создавая в диалоге эффект Чеширского Кота. – Твою мать, ебаный рот этого Дазая!       Он с силой ударяет рукой по железной подпорке и сжимает в руках телефон. Если билеты на другой конец страны он еще мог вернуть, то праздничное кимоно так и будет пылиться в шкафу еще несколько месяцев. Специально же купил утепленное. И Чуе не стоит бояться вулкана, потому что то, как он разбивает свой телефон о бетонную стену и бьет ногами по мусорному баку… Что ж, это выглядит страшнее, чем Фудзисан.       На грохот прибегает Ацуши. Он хоть и выше, но физически слабее парня. Ему с трудом удается оттащить Чую обратно в кофейню и усадить на сложенные в три ряда пачки молока.       – Чуя! Чуя, что случилось? – Ацуши выглядит испуганным. По нему видно, как он переживает за человека, сидящим перед ним. – Тебя бросила девушка? Что-то болит? Выгнали из квартиры?       Ацуши понимает, что в таком состоянии парень ему вряд ли ответит. Тому для начала нужно остыть и успокоиться. Но он все равно продолжает перебирать все возможные варианты, пока не видит утвердительный кивок.       – Смена в праздники..? – парень удивлен. Его глаза, больше похожие на стекляшки Сваровски, смотрят с недоумением. Разве работа в такой сфере не предполагает такое? – У нас должен был быть корпоратив. Ну, праздник. Мы всегда отмечаем Рождество вместе. – Чуя уже не выглядит злым, однако то, что уже успел выкурить всю жидкость в своем испарителе, говорит о другом. – В этом году босс арендует идзакая у горячих источников. После я бы полетел в Саппоро на два дня... Но теперь это все отменяется. Из-за какого-то идиота!       Ацуши сидит перед Чуей на полке для обуви. Он смотрит на дверь и надеется, нет, молится, чтобы в ближайшее время внутрь никто не зашел; закусывает внутреннюю сторону щеки и подносит пальцы к губам – он вечно грызет ногти, когда нервничает. – А почему именно Саппоро? – стажер подсаживается ближе на несколько сантиметров и протягивает Чуе бутылку с водой. – У тебя там живут родители?       Бариста ничего не отвечает, создавая в коморке напряженную тишину. У него будто был талант или предрасположенность к этому. Ацуши это не то чтобы раздражало, но в такие моменты он обычно всегда отворачивался от парня или, как сейчас, вставал с импровизированной сидушки и продолжал работать.       – Я… давно не видел снежных зим. – Чуя смущается говорить об этом, но все равно почему-то отвечает, не замечая, как его отвлекли от темы. – Увидел в твиттере пост о Саппоро, и… Там написано, что у них зимой всегда много снега, вот я и подумал, что можно было бы туда съездить на выходные.       Парень делает последнюю затяжку и встает с молока. Теперь, когда неожиданный приступ гнева прошел, пришло осознание. У него в кармане лежит разбитый телефон, он сорвался перед стажером, не вышел вовремя с перерыва и все это за последние минут сорок.       – Извини за все это. – Чуя внутренне горько ухмыляется: в последнее время он говорит это слишком часто. – И давай сделаем вид, что этого разговора не было? Ацуши робко кивает, как игрушка на панели автомобиля, когда холодная рука хлопает его по плечу. Он давно понял, что старшего бариста лучше не злить.       Далее работа продолжает идти своим чередом. Шипит пар стимера, молоко ровно закручивается в идеальную воронку, и Ацуши все так же устало стоит за кассой, изо всех сил стараясь не горбиться. Время от времени Чуя заставляет его делать эспрессо, потому что совсем скоро парню нужно будет выходить на работу, а без базы он долго за барной стойкой не продержится.        Только во время запары Чуя отталкивает стажера от кофемашины и с полным профессионализмом начинает готовить напитки: то, на что обычно Ацуши тратит около трех минут, старший бариста успевает делать меньше чем за минуту. Тот мастерски делает эспрессо сразу на двух рабочих группах и взбивает молоко за время пролива. Его движения точные и несколько грубые. Особенно гостей шокирует то, как громко Чуя отбивает питчер об стол или несколько резко вставляет холдер в рабочую группу, от чего слышится тихое «блям».       Кто-то жалуется на такое поведение, кто-то пытается качать права насчет сгоревших бонусов или неопытность Ацуши. Тогда Чуя будто специально включает кофемолку. Она визжит на всю кофейню, перекрикивает грубиянов и бьется о барабанные перепонки. Конечно, возмущения становится еще больше, только оба парня пожимают плечами и наигранно виновато смотрят: им настолько все равно, что если бы гости узнали, то заплакали бы.       Чуя почти не смотрит за кассой. Он доверяет своему стажеру, тот научился отлично справляться со своими обязанностями. Парниша хоть и очень неловкий и тихий, однако он быстро учится, и в нем есть то стремление получить работу, которого порой нет у самого Чуи.       Еще у Чуи нет того самообладания, которое есть у Ацуши. Потому что то, как резко он поворачивается на фразу: «Один большой ягодный милкшейк», – говорит о многом. Сначала парень хочет сказать что-то типа: «Кто, блять, заказывает милкшейк в ноябре?!». Но все вопросы отпадают, как только он встречает перед собой смеющийся взгляд карих глаз.       – Серьезно? – Чуя жалеет, что у него нет кобуры с револьвером.       В очереди за Дазаем стоит еще около дюжины людей. Все они хотят заказать кофе в обеденный перерыв, но минимум половина уйдет ни с чем, потому что этот умник заказал милкшейк, который просто невозможно сделать быстро. Можно сразу вычесть из выручки пару тысяч йен. Дазаю, кажется, нет до всех этих людей дела. Он лыбится и протягивает Ацуши извинительный купон сети на круглую сумму.       Что ж, видимо, ублюдок лишит Чую любых надбавок.       Парень прикусывает язык, чтобы не ляпнуть лишнего, и достает из морозилки мороженое. Оно с грохотом падает на стол, а дверь морозилки громко закрывается сильным хлопком.       Громкие звуки копошения Чуи за баром разносятся в неловкой тишине. Ацуши бегает взглядом по кофейне и немного нервно посмеивается, чтобы скрасить обстановку.       – У нас появилось сезонное меню… Может, попробуете?       – Я бы с радостью, но…       Ответ Дазая глохнет в вопле блендера. Тот уже служит не первый год и включается не так часто, так что при использовании кричит, как резаный. Чуя выключает его, чтобы проверить, насколько хорошо смешались ингредиенты, и включает его снова каждый раз, когда Дазай пытается сказать хоть что-то.       В итоге прозрачный стакан оказывается на столике возле кассы. Чуя отряхивает руки о свой фартук и отворачивается. После молочных коктейлей всегда остается много грязи, во время запары тем более.       Он зло вытирает капли молока, стряхивая какие-то крошки прямо на пол. Как он и предполагал, все посетители уже успели разойтись, поэтому спешить уже было некуда – можно наконец-то прибраться на рабочем месте и выйти на перекур. Ацуши что-то бормочет, но решает, что будет лучше, если он поможет с уборкой. По его мнению, будет лучше, если тот сам заглянет в свою банку для чаевых.       Да, в Японии не принято оставлять деньги на чай. Но для Чуи это всегда казалось странным. Поэтому небольшая баночка красовалась на его рабочем месте спустя месяц работы в общепите. Как никак, их точка находится в крупном портовом городе, где не каждый иностранец разбирается в местном этикете. Так что, время от времени туристы все же оставляют пару монет в благодарность за кофе и хороший сервис.       И как же округляются глаза Чуи, когда он видит в банке с железными монетами пару свернутых в трубочку купюр номиналом больше одного гребаного милкшейка раза в два и надпись на одной из них: «Ты так и остался коротышкой, Чиби».