Твой ствол в моей руке

Антон ебанутый напрочь. Та часть, что должна быть его здравым смыслом, кажется, затерялась под этим нескончаемым потоком совершенно конченых и непозволимых идей, о которых нормальные люди не могли даже и подумать. Ебанутый - подумают все, кто с ним знаком, и неважно по работе или просто встретили этого отбитого на улице. Правда, на вид и не скажешь, сколько пиздеца может твориться в этой вихрастой башке. Знать вообще наверняка невозможно. Пусть даже и знаком ты с этим психом часть своей жизни. Хоть голову себе сломай, но все равно останешься в дураках. Это наверняка что-то типо установки в жизни сделать все ебанутое, что только существует в этом мире. Этот пример он передал и Арсению. Иначе никак не объяснить, почему он повёлся на это кудрявое недоразумение, сотканное из полного безумия. Подсесть на него легко — как два пальца обоссать. Легче даже, чем на наркотики. Легче, чем на все на свете. Но если бы Арсению дали выбор, он бы, не задумываясь, выбрал наркотики, нежели Шастуна. Нет, не так. Шастун — это больше, чем наркота. Шастун — это как курево, наркота и дорогой алкоголь вместе взятые; как богатая жизнь, коей, если начнешь жить однажды, как раньше, уже не сможешь. Нельзя с ним связываться, ожидая, что это ничем тебе не аукнется. Это слишком наивно полагать, что в это сумасшествие ты не втянешься. Таких, как ты, теперь здесь два.

♡♡♡

Антон трахает на малой октаве, дразнит своим неспешным темпом, сжимает зубы на загривке, трогает так, что перед глазами рассыпаются искры, как от бенгальских огней, что на праздниках весёлых зажигают. Прикосновения обжигают, как пламя, разрастающееся все больше с каждой пройденной секундой. — Вкусный, — вылизывает шею своим длинным языком, пока Арсений, придавленный им, материт сейчас все на свете. Потому что с хуя ли этот сученыш сегодня так медлит. Неужто на нежности потянуло его то хуй пойми. Не знаешь в какой момент тебя зажмут у стены, а потом прощай здравые мысли в голове. Да и любые мысли тоже, к слову. Арсению не привыкать к замашкам этого двухметрового, припизднутого во всех ебаных смыслах главы наркокартеля. Пыхтит, поддаваясь бедрами назад. Но не то чтобы это прям сильно помогало ситуации. Если Антон начал творить хуйню и делать все по своему, то как говорится сушите весла — не остановится, пока не будет доволен результатом. В машине то места мало, но Шасту похуй, как всегда. Остановил свое Тахо в совершенно неподобающем для этого месте и трахает на заднем сиденье просторного автомобиля, да так, будто уже как месяц видимо не ебались. На деле то позавчера. В принципе Шастова ненасытность присутствовала в каждом их сексе. Лежи, не обессудь. — Да не пыхти ты, кис. Мы только начали, — веселится, небось, скотина. Ну конечно, не ему же терпеть это откровенное издевательство только потому, что у кое-кого шило в заднице перманентно. — Что ж тебе... — выгибается в спине ещё пуще, почти до хруста позвонков, когда этот лапы тянет свои блядские к соскам, сжимая поочерёдно, шипит дикой кошкой, царапая приоткрытые плечи из-за расстёгнутой чёрной рубашки. — Что ж тебе, сука ты такая, неймётся вечно, а? — злобно рычит, но на деле выходит только хрипотца, скорее заебавшаяся, чем сексуальная. Но Шастуну от этого хоть бы хны. Доволен своими стараниями, лыбится собака. Ебнуть бы его прямо по губам, вечно растянутым в самодовольной ухмылке, а иногда и в милой улыбке, что не вяжется абсолютно с полной ебанутостью этой. Да вот только сил хватает сейчас не более чем на то, чтоб держаться за плечи широкие, скребя их ногтями и пытаясь сохранить связь с ебучим миром. А то унесёт далеко и без возврата в ближайшее время. Плавали, знаем. Наслаждаться только остаётся царапинами собственническими, что с вероятностью в сто процентов будут светить алым на белой коже. Этой псине точно такое пойдет. Арсений сомнений не имеет ни капли. Всегда уверен в себе и собственных мыслях. Был, есть и будет, а другого ему не надо. Антон снова растягивает губы свои пухлые в улыбке уже привычной. Не пытается даже скрыть, как доволен картиной распластанного по задним сиденьям его любимой машины всего красного, с тяжело вздымающейся грудью Арсения. Грех при его виде сдерживаться. Шаст тянет голову вниз, припадая губами и зубами к уже итак измученным красным соскам, вбирает обе горошины в рот, поочерёдно лижет кончиком языка, чуть прикусывает клыками, получая в ответ громкие несдержанные стоны. Изящные, прямо такие же, как и их владелец. Глаза собственные закатывает от удовольствия слышать эти звуки прекрасные. Хорошо. Очень хорошо. Арсений елозит, подставляя задницу как может. Ведь уже, блять, невыносимо это терпеть. Вот не может Шастун его просто трахнуть, не вылизав, обкусав и помяв лапами всего целиком. Кошмар. Попов хнычет от облегчения, когда его молитвы — хотя скорее это проклятия, которыми он обсыпал Антона вдоволь и поперёк, — наконец были услышаны, и Шаст возобновляет толчки по натерной от удовольствия простате, граничащее со сладкой болью. Не похоже, что один Шастун здесь ебанутый. Арс зарывается ладонью в его кудри, торчащие во все стороны, мягкие на ощупь, словно подушка или плюшевая игрушка. И не скажешь даже, что хозяин этих красивых до безумия волос может быть таким садистом. На первый взгляд вообще о Шастуне мало что скажешь. Этот хуй с одним дружелюбным еблетом ходит на публике. Вот только людей, знающих его, эта милая картинка не обманет. Волк в овечьей шкуре, да и только. Ни смазливая мордашка, ни взгляд, как у мелких псов, что глядят выпрашивающе, ни волосы, кудрями во все стороны маячущие, ни даже прикид в виде разноцветных толстовок и оверсайз одежды на повседневной жизни правдивыми никогда не окажутся. Вот такой этот ваш Антон Шастун. — Не зажимайся так, кроха, — шёпотом сексуальным в ухо выдыхает горячо. Все у этого человека, блять, сексуальное. Катастрофа какая-то, да и только. Арсений трется гладкой щекой обо все, что может, пытаясь то ли убежать от этих абсолютно невыносимых слов и прикосновений, то ли, наоборот, утонуть в них целиком и без остатка. Пока что получается только второй вариант. — Тебе хорошо, Арсень? Тебе очень хорошо. И я вижу насколько. Давай, не сдерживай себя, золотце. Я хочу послушать, давай же. — Просто, сука невозможный. Слушать его просто не в силах Арсения, а заткнуть едва ли получается хоть когда-то. Но Арс больше не сможет услышать ещё хоть слово, иначе просто-напросто ворвётся. А до этого хуй докричишься словами, действиями или ещё чем-нибудь. Бесполезно. Попов своим затуманенным удовольствием мозгом не может придумать ничего лучше, чем просто заткнуть эту сволочь бессовестную поцелуем. Тянет рукой дрожащей ближе к себе, хватаясь за все те же мягкие кудри, буквально вгрызается в мягкие губы, стонет ему в рот от гиперстимуляции всех зон эрогенных, почти задыхаясь от собственного напора и накала страстей вокруг. Арс кусает нижнюю губу и не отпускает от слова совсем, потому что ему надо, очень надо сейчас. Удержаться, уцепиться, ухватиться за что-нибудь. — Хороший, хороший. Люблю тебя пиздец как, кис. — Антон кончает прям внутрь, не заботясь о том, как сильно это ненавидит Арс, потому что штанов, как он говорит, нихуя не напасёшься с Шастовым то траханьем. Но сейчас так похуй. И кажется обоим. Арсений пищит на высокой ноте, кончая следом и откидывая голову назад, открывая вид на белоснежную кожу шеи и выпирающие ключицы. Шастун клянётся, что кончил бы от одного этого вида, если б не испытанный только что оргазм до мушек разноцветных перед глазами. Шастовы слова доходят до разморённого мозга не так быстро, как этого хотелось бы. Ведь бдительность терять никогда нельзя. Жаль только, что принципам своим следовать не всегда возможно. Антон тому живое доказательство. Арсений обрабатывает эти слова и понимает их смысл так быстро, как только это возможно для человека, кончившего и кончившегося как личность минутой ранее. Арсений впервые в жизни не знает, что отвечать. Не верит. Не единому слову. Люблю тебя. Люблю. Тебя. И как тебе живётся то после этих слов, паскуда?