Котята

Что случилось у котят? Почему они не спят? © Владимир Степанов У Брока хвост появился раньше ушей, а у Брук уши появились раньше хвоста. Просто однажды, сонным субботним утром одиннадцатилетние двойняшки Рамлоу проснулись с кошачьими признаками. Так бывает. — Так бывает, gattini [итал. котята], — ласково говорила бабушка, перемешивая тесто для утренних оладий, пока Брок разглядывал черные как смоль уши сестры, а та изучала столь же черный хвост брата. — Никто не знает, с чем это связано, но, говорят, то, что наши дети стали рождаться не совсем людьми, стало нашим наказанием за две войны, что случились почти одна за другой. Крови лилось так много, что Земля разозлилась и даровала всем детям, рожденным после сорок пятого, хвосты, ушки, крылышки, рожки, жабры, копытца. Так что вы, i miei gattini [итал. мои котята], будете теперь с ушками и хвостиками. Сеньора Бенедатта Рамлоу родилась в Италии, в тридцать девятом, так что была ну совершенно нормальным человеком. Она не просыпалась утром от того, что у нее из копчика вдруг вырос хвост или уши в пододеяльнике запутались, зато готова была, что однажды внуки ее проснутся таковыми. — Nonna [итал. Бабушка], — позвал Брок, — а я почти ходить не могу теперь. Он тяжелый. И мешается, в ногах путается. Но я сам какой-то… легкий. Очень легкий, Nonna. — Nonna, — эхом откликнулась Брук, — я тоже легкая. Такая легкая!.. У меня ушки старые исчезли, а появились новые, и я слышу ими так много и так странно, — она коснулась своего черного как смоль кошачьего уха, расположившегося на макушке. — Вы же кошек видели? — уточнила бабушка. — Да, Nonna, — хором отозвались внуки. — Они быстрые, легкие, — продолжила бабушка, — забираются высоко, ходят там, где им вздумается, и вы, i miei gattini, такие же — легкие, быстрые, готовые взобраться на самую вершину. Ваши косточки стали легкими, ваше тело стало гибким. У тебя, Брок, вырастут уши, у тебя, Брук — хвост. И вы будете забираться высоко на деревья, приземляться всегда на четыре лапы, приносить неудачу врагу, перейдя ему дорогу, и радость другу, подарив ему необходимые ласку и тепло. Вы поняли меня, gattini? — Да, Nonna, — точно так же хором отозвались внуки. Бенедатта улыбнулась. Дочь у нее была беспутная — кукушкой уродилась пестрой-желтоглазой, а те никогда любовью к детям не славились. Улетела ее Консетта, шлет открытки, письма и подарки, дома уже вечность не была. Но хоть внуков ей подарила — двойняшек, уже различных внешне, но настолько схожих внутренне, что казалось, один человек в двух разных телах живет, одна душа раздвоилась. Яркие, дерзкие, насмешливые, с довольно тяжелыми характерами, они часто в драки встревали и победителями выходили, только с ней были ласковыми, только с ней были gattini. И боялась Бенедатта, что тяжело им будет в жизни, но то, что внуки кошками оказались, дарило ей утешение — кошки выживают там, где прочие головы свои складывают. *-*-* — А помнишь, Nonna говорила, что мы однажды доиграемся? — сверкнул в полумраке вертолета желтыми кошачьими глазами Брок, упаковывая уши в специальный шлем. — Не поминай мертвых, — усмехнулась Брук, расправляя на хвосте чехол, чтобы потом песок из шерсти не вычесывать. — Тем более сейчас. Это была их третья командировка в Афганистан. Они до сих пор были живы. *-*-* Мать Брок звал Консеттой. Брук пересиливала себя и говорила «мама». — Как ты можешь? — спрашивал Брок. — Она нам разве мать? Nonna нам большая мать, чем эта… Консетта. — Консетта, — сверкнула янтарно-желтыми глазами сестра, — теперь наш законный опекун. Захочет — выгонит из дома, отдаст в приют, а нам двенадцать, братец, мы — домашние, нам на улице не выжить. Сначала надо сил набраться, клыки и когти отрастить. Бенедатта Рамлоу умерла внезапно. Июльским жарким днем она выпила лимонад, который сделала Брук, села в плетеное кресло, улыбаясь внукам. — Nonna, смотри, как я умею! — смеялся Брок, ходя на руках. Хвост причудливо изгибался, помогая удерживать равновесие. Брук попыталась пройтись рядом, но своим телом она владела еще не так хорошо, как брат. Оба давно были ушастыми, хвостатыми, да еще и глаза стали кошачьими — янтарно-желтые, с нитью зрачка, они пугали ровесников больше, чем всё остальное поначалу. Конечно, постепенно, все на их курсе обросли кто чем — не повезло одному мальчику с крыльями бабочки — они были настолько хрупки, что он сам себе их поломал во сне, пришлось отнять. Бенедатта тогда крестила обоих внуков, радуясь, что те переродились кошками, а не кем-то более… хрупким, благодарила Мадонну, что пожалела ее внуков, позволила им жить относительно нормально. Брок встал на ноги, взял руки сестры в свои ладони, прощупал кости, попытался показать правильную постановку рук. Брук слушала внимательно, и вскоре оба внука ходили чуть ли не на голове, довольно хохоча. Бенедатта смотрела на них, ладных, хороших, улыбалась им, но так спать хотелось, так хотелось спать… — Смотри, Nonna, — смеялась Брук. — Смотри, как мы умеем!.. — Nonna? — вдруг вскочил на ноги Брок. — Nonna? Брук бросилась к бабушке следом за братом, обдирая колени, но не обращая на это внимания, упала на колени рядом с ее креслом, коснулась руки, прижалась к ней ухом, хотя знала, слышала это, что не бьется сердце их Nonna, больше не бьется. Брок стоял с пустым лицом, сжимая кулаки. Потом сказал глухо: — Я позвоню в службу спасения. — Я буду с ней, — кивнула Брук, сжимая руку бабушки. Оба они как-то внутренне знали, что врачи ничем не помогут, что поздно уже, не сделать ничего, и их Nonna теперь на Небе. Но нужно было делать, как делают остальные — позвонить в службу спасения, взрослым, которые должны взять ситуацию под контроль и решить, куда им теперь. Брук осталась с бабушкой, сидя у ее кресла, а Брок вернулся в дом, остановился перед старым черным телефоном, глядя на него, вздохнул, снял с рычажков трубку и набрал «9-1-1», вздохнул снова, сказал неуверенно: — У нас… Nonna умерла. Это звучало так просто и страшно, что Броку показалось, что он оглох. Кто-то что-то говорил. Голос был взрослым, встревоженным. И трубку вынули из занемевших пальцев, а после Брук сказала: — Да. Да. Наша Nonna. Бабушка. Бенедатта Рамлоу. Я? Я — Брук Рамлоу. Мой брат — Брок. Матери еще не звонили, но она далеко. Она? Уснула. И не просыпалась. Мы кошки. Сердце больше не слышим. Адрес? Записывайте. Брок вцепился в сестру, а она вежливо надиктовывала адрес, обещала встретить спасателей, положила трубку на рычаги, а потом вцепилась в брата и разрыдалась — некрасиво, с подвыванием и скулежом. Брук всё выла и выла, и страшно было отпустить ее, страшно было за нее, и откуда-то силы взялись, чтобы ее держать, не дать ей упасть. Брок держал сестру, утыкался носом в макушку между смоляных ушей и понимал, что ему нужно быть сильным для нее. А она будет сильной для него, потому что никого больше нет у них. — Надо ее дочери позвонить, — чуть всхлипывая, сказала Брук. — Я позвоню, — кивнул Брок, набирая зазубренный номер, а когда гудки сменились безликим «вас приветствует автоответчик», сказал сухо: — Сеньорита Консетта Рамлоу, ваша матушка умерла. И повесил трубку. Потому что у их бабушки была дочь, но у них больше не было никого, только они сами. *-*-* Автомат заклинило в самый неподходящий момент. Брок выругался, отбросив бесполезную железяку в сторону. Их загнали в пещеру, стреляли, не позволяя и головы поднять. Брук за соседним валуном дышала тяжело, от нее кровью пахло отчетливо, но сердце билось сильно, хоть и быстро. Брок стащил шлем, шевельнул ушами, прислушиваясь. — Их пятеро. — Оружие перезаряжают, — согласилась Брук, тоже снимая шлем и шевеля ушами. — Мне ногу зацепило. Пещера неглубокая. Патроны у меня кончились. Значит, тут нам и умирать, братец. Зря ты мертвых вспомнил. Мертвые нас и заберут. Брок хотел было огрызнуться, но тьма в глубине пещеры шевельнулась и рядом с Брук сел… кто-то. Темноволосый, в очках, с маской на лице. Без звериных признаков. С винтовкой. — Котики, — глухо сказал этот кто-то, протянул руку к Брук, словно разрешения спрашивая. Она ухом дернула, но решила не спорить и голову подставила, позволяя руке в черной перчатке погладить себя по уху. — Странно, — добавил незнакомец и уточнил: — На звук сориентировать можете, куда стрелять? Меня взрывом оглушило. — Можем, — синхронно кивнули Рамлоу. — Тогда командуйте, — усмехнулся он, — котята. Рамлоу вздрогнули дружно, но с боевого настроя не сбились. Выжить очень хотелось. *-*-* Консетта — жгучая брюнетка с аккуратными пестрыми крыльями и золотыми глазами кукушки — их своими детьми, кажется, и не считала. Она привезла их в Чикаго, поселила в своей квартире и сказала: — Моя жизнь — это моя жизнь. Я позабочусь, чтобы вы были одеты и сыты. Но не более. Вы поняли меня? Брок и Брук кивнули синхронно, сказав: — Да, мама. Консетта сморщила красивый носик и сказала спокойно: — Матерью можете меня не звать. Вы говорите «Nonna», и я слышу в этом любовь. Вы говорите «мама», но я не слышу в этом ничего. Вы мне скорее… просто родня. Так что можете звать меня Консеттой. — Как скажете, Консетта, — хором отозвались двойняшки. Комнату им выделили большую, светлую, с двумя добротными кроватями и огромным письменным столом. Консетта, казалось, не знала, что именно нужно детям, потому что на кровати Брук лежала огромная фарфоровая кукла, которую и в руки страшно было брать, а у Брока рядом с кроватью стояла большая машинка на пульте управления. — Она… старается, — сказала Брук. — Надо будет выбрать школу, — даже не взглянул на машинку Брок. — Консетта, наверное, даже не подумала об этом. — У меня есть пара на примете, — кивнула Брук. — Еще бы… в скауты пойти, что ли?.. Узлы всякие научиться вязать, понять, как выжить… в мире взрослых. — Мы научимся, — мрачно постановил Брок. — За учебники надо засесть. Если не выйдем на стипендию, придется что-то еще придумывать. Брук только кивнула. Им нужно было научиться жить как взрослые и выбрать себе путь уже сейчас, потому что Консетта явно не будет возиться с ними после восемнадцати. Она им… родня. Дальняя, похоже. А они — сироты при живой матери, которая знать их не желает. Но как раньше — будет деньги высылать и подарки дарить. Не так уж плохо. Брук ссадила куклу на подоконник и устроилась на своей кровати. Брок сел рядом, вздохнул и обнял сестру. Они сидели одним кошачьим клубком, когда непонятно, где чей хвост, и чья это нога, но и не нужно это понимание. Они были друг у друга и могли справиться со всем. И да, школу они выбрали сами. Не Консетте же было этим заниматься. *-*-* Незнакомец стрелял, не глядя — высунул черненный ствол винтовки странно, между камнями и стрелял, согласно словам Рамлоу. Брук прислушивалась, мягко водя ушами. Брока душила невозможность просто выйти и убить остатки тех, кто положил их взвод и их живыми бы не выпустил, если бы не появился этот… стрелок. — Остался один, — чуть рычаще выдал он, показывая клыки. Брук бросила на него настороженный взгляд и кивнула. Стрелок ухмыльнулся странно, а потом сказал: — Я тебя потом за ухом почешу, котик, лучше скажи, куда мне стрелять? — Выше и левее, — ответил Брок. И стрелок нажал на курок. *-*-* Недалеко от дома Консетты был клуб ветеранов. Рамлоу как-то дружно решили, что нужно туда наведаться, раз в скауты их не берут, а разные клубы по туризму и выживанию в дикой природе либо уже набрали группы, либо имели более высокие возрастные границы. — Да чему нас там научат? — ворчала Брук. — Как пить, не пьянея? — А хотя бы, — хмыкнул Брок. — Тебе двенадцать, ушастая, скоро станешь красивая, думаешь, мало желающих будет напоить и отыметь? Брук посмотрела на брата немигающе, а потом показала на него пальцем: — Nonna заставила бы тебя рот вымыть с мылом, хвостатый. И сказать это более культурно и литературно. Нам надо уметь красиво говорить. — И нам надо уметь говорить некрасиво, чтобы сразу любой понял, — усмехнулся Брок. — Но ты согласна? — Согласна, — вздохнула Брук. — И будем приучаться говорить и так, и так. С Консеттой только будем вежливыми и воспитанными. Не хочу ее злить. По крайней мере, пока зубы не отращу. Брок только кивнул. И в клуб ветеранов сунулся первым. Там было… тихо, люди переговаривались, пахло сигаретным дымом и алкоголем. Брок шевельнул ухом, дернул хвостом, поймал взгляд мужика с песьими ушами, зашипел и выскочил обратно на улицу. Брук мгновенно к брату подскочила, обняла его, спросила осторожно: — Не пойдем? — Не пойдем, — согласился Брок. — С чего я вообще решил, что нас там ждут, что научат и помогут? У него уши огнем горели от стыда, а сестра обнимала, и от этого спокойней становилось. Но всё равно стыдно. Глупо он поступил, неправильно. Трусливо. А хвост всё еще дыбом стоял, и по хребту словно что-то вздыбилось. Он же… он трусливый мелкий котенок. Не кот даже. А возомнил себя!.. — Брок, — позвала Брук. — Кончай. У тебя сердце как ненормальное колотится. И красный ты весь. Всё нормально будет. — Будет, — согласился Брок, беря себя в руки. А потом дверь клуба открылась, и из его нутра появился старый кот с исполосованными шрамами лицом и драными ушами. Он оглядел их с ног до головы, ухмыльнулся, клыки показав, и спросил спокойно: — Сиротки? — Есть мать, — коротко сказала Брук. — Но сироты, — кивнул Брок. — Так и понял, — хмыкнул кот. — Заходите уж, котята. У нас тут найдется место для двух сироток. Брук посмотрела на брата, прижав уши к голове, и он кивнул. В клуб они заходили осторожно, рука в руке, а за их спинами шел старый драный кот, посмеивающийся их опаске. Тот пес посмотрел на обоих Рамлоу добро, вильнул хвостом и спросил: — Молока, котятки? — Налей, — кивнул кот. — За мой счет. А теперь давайте, мелкие, объясняйте, чего поперлись сюда, где детей обычно не бывает? Рамлоу переглянулись, не зная, как объяснить свое желание научиться взрослой жизни и выбор места обучения. Брук решительно наклонила голову, прижав уши к голове, вздыбила шерсть на хвосте и сказала: — Нам надо научиться быть взрослыми. А то пропадем. Старый кот как-то устало вздохнул и пообещал: — Научим. Учил, кстати, не только он. А первый урок им дали почти сразу, объяснив, что помощи просить не стыдно. Никто не может справиться со всем в одиночку, даже Бог, потому он и завел ангелов. И Рамлоу, буквально развесив уши, слушали и внимали. Учились. Учились говорить так, чтобы понимали все, чинить трубы, когда случилась протечка, чинить технику, машины, стрелять, драться, пить и курить, да сквернословить так, чтобы самому долбанутому дятлу было понятно, что от него хотят. После они вспомнили и удивлялись — другие бы выпнули их, высмеяли, но тот старый кот… Его звали Фрэнк. И на его похоронах они стояли с самого края, среди людей, которые пришли поблагодарить Фрэнка за то, что он был. Им было почти шестнадцать. Через год они оба ушли в армию по контракту. *-*-* Стрелок спокойно и методично обшаривал тела, пока Брок перевязывал ногу Брук и собирал их вещи. Их взвод положили весь, за исключением их двоих. И их бы хоронили, если бы не этот парень в черном. — Эй, — позвал Брок, — ты обещал погладить. — И поглажу, — хмыкнул стрелок, отрываясь от обшаривания трупа, подошел легкой почти модельной походкой, сгреб подобравшегося Брока и шумно выдохнул ему в макушку, обдав жарким дыханием даже через маску: — Котик. И отпустил. Брок сам не понял, как оказался рядом с ухмыляющейся сестрой. Зато сразу пригладил волосы на голове. — Забавно, — хмыкнул стрелок. — В мое время таких не было. Говорят, это Стиви постарался, когда «Валькирию» грохнул. Но я не помню. — Nonna говорила, что это — наказание за две войны, — усмехнулась Брук. — Траванули воду и воздух, получили повсеместную мутацию, вот вам и наказание, — хмыкнул стрелок, а потом серьезно добавил: — Не говорите, что тут был я. Скажите — сами справились. Вы из кошачьих, да еще черные как смоль, вам поверят, что на чистой удаче вытянули. Люди почему-то в такое верят. А если скажете про меня, из вашего взвода в живых не останется никого. — Брату врежь, помни́ его, — усмехнулась Брук. — Врежешь, получится, что мы сопротивлялись до последнего их бойца. Я раненная, Брок помятый, но выжили и вытащили себя за хвосты. С нами бывает. Не в первый раз. Брок вздохнул, но шагнул к стрелку, а тот хмыкнул и заметил: — Жалко такого котика обижать. Но надо. Главное, чтобы вы выжили, gattini. И в тот момент пробрало обоих Рамлоу. Хотя в тот момент они еще не знали, что встретили самое смертоносное живое оружие ГИДРы. Они и про ГИДРу-то не знали! В тот момент словно Nonna на них с Небес глянула и сказала, что этот стрелок им не враг. И они поверили.