Страна Ветра. Конец июля, 6 лет после рождения Наруто.
Polnalyubvi — Успокой меня
+++
Процессия из повозок тянется через бесконечную пустыню. Это страна Ветра на востоке — как только покидаешь портовый городок, вокруг лишь пески на сотни километров, да редкие скалы и ущелья без растительности. Ничего похожего на тот райский остров, где находится их дом. «Где он был, — напоминает себе Накику. — Дома больше нет». Её мать усталая и разбитая — когда не теряется в думах и сожалениях, пытается хоть как-то утешить среднюю дочь. Единственную дочь теперь. Ичи они почти не видят, он боль переживает по-своему: тренируется, когда может, пытаясь вспомнить всё, чему его учил отец. На всякий случай. На потеху мальчишке. Не то чтобы это сильно помогло при атаке. Отцу не помогло. И дяде. И сестре. Малышке Широгику было всего три года. Почти три. Она не дожила до своего дня рождения. Ради чего? Нашли ли нападавшие что искали? Будут ли преследовать их? Кто они такие? Столько вопросов без ответов. — Всё будет хорошо, Кику, — мать гладит её по длинным золотистым волосам, которыми так восхищается дядя Исаму. Восхищался. — Солнышко. Мой цветочек. Ничего, даже в Суне растут цветы. Растут, конечно. Практически все ядовиты. — Я хочу учиться на ниндзя. Ташика качает головой, наверняка не веря, что её маленькая, весёлая и добрая дочь, которая и мухи не обидит, говорит это всерьёз. Ташике уже не нравилось, что Момидзи тренировал Ичи, а ведь она сама когда-то была ирьёнином. Накику всё это знает — она перестала улыбаться неделю назад, зато научилась молчать и наблюдать. И прятаться. Когда на поместье напали, матери с Ичи не было в доме. А Накику каким-то чудом не нашли. Просто не заметили. Словно она раньше всех умерла и стала призраком, которого даже чёрно-красные страшные демонические глаза разглядеть не сумели. До возвращения Ташики в поздних зимних сумерках Кику сидела на полу одна, посреди потерявшего счастливые голоса Росоку, покачиваясь и баюкая в руках бледное, холодное тело маленькой девочки. Пела любимую колыбельную сестры. Единственная крошечная рана, почти без крови — если не приглядываться, можно подумать, и нет ничего вовсе. Но её оказалось достаточно, чтобы унести жизнь ребёнка. Они сбежали в ту же ночь, не собирая вещи. Сели на первый же корабль. — Простите за беспокойство, — молодой шиноби, сопровождающий караван до Суны, вежливо кивает головой, с жалостью глядя прямо на неё. Он приподнимает выше полог повозки, и красное солнце пустыни тут же нещадно кусает глаза и кожу. — В перевале замечены ниндзя с перечеркнутыми эмблемами. Мы боимся, что отступники могут напасть, поэтому караван остановится здесь, пока мы не проверим путь. Пара человек останется для охраны, но к сожалению, наши ресурсы ограничены… — Мама, я тоже буду сражаться, — Ичи появляется из ниоткуда, вспотевший и раскрасневшийся. Шиноби Песка хмурится, а Ташика дёргается, пытаясь схватить сына за руку. — Куда тебе? Ты не ниндзя даже! Ребёнок! Ичи уже одиннадцать, но он и правда нигде, кроме как у отца, не учился. Отец не тренировал его всерьёз. В стране Света нет ни деревни шиноби, ни академии. А в нищую Суну их отправлять не планировали. Их вообще не планировали везти на континент, в водоворот людской жестокости. — Им нужна помощь! — Мы справимся. — Мужчина снисходительно треплет Ичи по светлым волосам. — А вот отвлекаться ещё и на тебя негоже. Мать с сестрой лучше посторожи. Ичи сторожит до ночи. Когда мать засыпает, бесшумно выскальзывает за занавеску. О Кику он не думает — словно забыл, что она есть. А ведь она сидела прямо напротив. Ей бы окликнуть его, остановить. Но Кику, не скрываясь даже, следует за братом. Слышит, как песок шуршит под её порванными сандалиями. Как ткань длинных рукавов трётся о юбку. Но Ичи не оборачивается. В тёмном гроте она на мгновение спотыкается о выбоину в земле и теряет его из виду. Долго бродит по лабиринту пещер, где ни следа ни Ичи, ни выхода. Вообще ничего, кроме давящей со всех сторон смеси гранита, глины и известняка. Находит брата у подземного озера в широкой крипте и замирает, не в силах приблизиться к окровавленному телу. Он тоже умер. Он тоже её оставил. Но Ичи жив. Стонет, переворачиваясь на спину и наконец-то замечает её присутствие. — Кику? Уходи отсюда, глупая. Они всё ещё где-то поблизости. — Это ты глупый, — сердится Накику. — Глупый эгоист! Тебе совсем до нас с мамой дела нет? Она и так… странная. — Кику, уходи. Он хочет добавить ещё что-то, но короткая вспышка озаряет пещеру, а затем в её сторону летит кунай. И даже если враг не заметил девочку-призрака, Кику знает, что лезвию-то всё равно: оно найдёт свой путь сквозь кожу. Смерть отражается в её сверкающих зрачках, горящих потусторонним пламенем. Смерть видит её. Ичи дёргается к сестре из последних сил, но ему не успеть. И всё же оружие внезапно отлетает в сторону, а спрятавшийся в тенях противник хрипит и валится мешком прямо в озеро откуда-то из-под высоких сводов. Накику не двигается, завороженно наблюдая за кругами на потревоженной глади воды. — Кто вы? Отпустите её! — кричит Ичи, прикованный к земле светящимися нитями чакры. Но на Накику нет пут, неужели он не видит? Молодой красноволосый мужчина стоит в паре метров, приподняв правую руку. Высокий воротник плаща скрывает нижнюю часть лица, но серые глаза с ленивым интересом скользят с одного ребёнка на второго. У ног — ещё одна бездыханная фигура. На лбу — протектор Песка. Перечёркнутый. — Вы — нукенин? — спрашивает Накику. Ей не страшно. Ей кажется, что этот преступник не может быть слишком плохим — он такой красивый, утончённый и спокойный. И он только что их спас. Неужели для того, чтобы сразу убить? — Я — Сасори. — Голос глухой, глубокий и отзывается вибрацией где-то внутри неё. — Но тебе лучше не упоминать моего имени в Суне (всуе). Он медленно подходит, делает едва заметное движение кистью, и Ичи обмякает, закрывая глаза. Кику видит, как грудная клетка брата поднимается и опускается в такт глубокому дыханию. Ичи спит. А она думает. Раз Сасори сказал про Суну — значит планирует отпустить. Раз атаковал остальных нукенинов — значит не с ними. — Красивые, — мужчина задумчиво пропускает длинную, волнистую прядь в тонких пальцах. Словно экспонат оценивает. — И бесполезные. — Обрежу, — говорит Накику. — Поступлю в академию и обрежу. — В академию… Да, наверное, у тебя нет выбора. Сама не захочешь — заставят. Слишком ценный ресурс. Прошлой Кику было бы отвратительно думать о себе, как о чём-то неодушевлённом. Сейчас ей всё равно. Ресурс так ресурс. Главное, что полезный. Главное, что поможет защитить тех, кто остался. Хоть и не видит она в себе никакой ценности. Что там Сасори разглядел? — Почему вы ушли? — Мне нет там места. Ей тоже нигде нет места. Между прошлым и будущим только повозка чужого каравана. На короткое мгновение ей хочется уйти с Сасори. Но рядом во сне дышит брат. ДЫШИТ. И мама дышит тоже, пусть реальность для неё изо дня в день всё больше похожа на сон. Ташика слишком любила мужа, чтобы смириться с тем, что его больше нет. Наверное, даже больше, чем собственных детей. Хотя ради них отказалась от карьеры. — Я вернусь за вами, — зачем-то говорит Накику. Верит ещё, наивная, что можно передумать. Ей не понять, как можно сознательно оставить свой дом. Ей ещё предстоить пройти долгий путь, чтобы узнать что вообще можно назвать домом. Но ей бы хотелось, чтобы Сасори был частью этого. Не потому, что он её спас. Просто он выглядит таким одиноким и покинутым, словно у него вообще никого нет во всём мире. — Зачем? — хмыкает нукенин. — Куда? Если ты станешь ниндзя, я убью тебя при следующей встрече. Не испытывай моё терпение, дитя. Мне нет до тебя дела. Но он врёт. Накику знает, что врёт. Видит. Из широкого рукава выскакивает деревянная игрушка — то ли паук, то ли скорпион, и жалит её в плечо. Она засыпает, оседая в слишком чутких для злодея руках. А просыпается бок о бок с братом. Голова лёгкая, и Накику не сразу понимает, что это не из-за снотворного, а из-за отсутствия лишнего веса. Отрезанных прядей нигде нет, и Кику приятно думать, что Сасори забрал их с собой как трофей. Будто бы волосы у неё из золота. Будто в ней в самом деле есть что-то ценное.Коноха. 19 ноября, 10 лет после рождения Наруто.
Last Exile OST1 - A Morning In Norkia
+++
Ирука-сенсей опять ругается на Наруто, но тому хоть бы что. Акеми уже даже не знает, что на этот раз устроил мальчик, поэтому даже не пытается вслушаться. Вместо этого она тянется к Акамару, которого Киба притащил с собой в академию. Щенок щекотно лижет ей ладонь и прикусывает пальцы, пока его хозяин гордо рассказывает, каким большим он вырастет. Акеми вздыхает с некой завистью: у нее будут только ящерицы, но даже непонятно, насколько талантлива будет она. Отец хвалит ее, но по лицам старейшин клана она понимает, что могла бы и лучше. Кто-то называет детей главы бестолковыми, что ее очень обижает и расстраивает. Ей совсем не хочется быть бестолковой, она честно старается, просто у нее не все получается. Он слышит рассказы о гениях других кланов, пускай об этом и не говорят громко: все нет-нет, а вспоминают Учиху Итачи, обсуждают успехи мальчика из побочной ветви клана Хьюга, Неджи, кажется. Про Икимоно не говорят ничего, и единственное, что ее немного утешает, что не одна она такая. Шикамару и Чоджи, например, тоже особой похвалы не получают, и ничего, живут. — Наруто, ты ничего не ешь? — замечает Акеми уже позже. Она отбивается от Ино, которая куда-то тащит Сакуру, — наверное, поглазеть на Саске-куна, что ей кажется ужасно скучным, — и останавливается около Наруто. Все что-то жуют на большой перемене, а он сидит один. Кажется, очередная выволочка Ируки-сенсея его, все же, ужасно расстроила. — Я не голоден, даттебайо! — заявляет мальчик, нарочито громко и весело. Акеми наклоняет голову набок, наблюдая за ним. — Потом зайду в Ичираку-рамен и там поем! — Мама говорит, что нельзя есть одну только лапшу. Бабушка тоже. — А обе они уже взрослые, и раз так, то явно знают как лучше. Отец тоже ведь им поддакивает, подкладывая в тарелки своих детей нелюбимую им вареную морковь. — И если не кушать вовремя, то можно заболеть. У Яхико живот болел, у Конохомару тоже, потому что они какую-то глупую забастовку придумали. — Я — не они! Я будущий Хокаге! — гордо заявляет Наруто, вскакивая на ноги и принимая свою любимую позу, которая должна казаться героической. Акеми смотрит на него удивленно, но решает не спорить. Она слышит, как ее зовет Ино, и оглядывается на подругу. — Хокаге тоже кушают. Я видела, как наш кушал с бабушкой, — говорит она, вспоминая, как смеялась Мэйко-сан в компании своего давнего друга, и протягивает Наруто свой контейнер с едой. Он зеленый и со смешными наклейками на крышке. — Мама сама сделала онигири с тунцом! Они некрасивые, но вкусные, покушай, я наелась уже. Там еще мандаринки остались. — Кагуя-сан даже почистила их все и разделила, чтобы дочери было удобнее есть. У нее выдалось как никогда много свободного времени в этом месяце, которое она решила посвятить своим детям. Ино зовет ее еще раз, уже громче и требовательнее, и о Наруто Акеми почти сразу же забывает. Она присоединяется к стайке подружек, весело смеется над их шутками, а потом идет играть со всеми в прятки. Находят ее не сразу, но и далеко не последней, зато на урок она не опаздывает. Мизуки-сенсей нравится ей куда меньше Ируки-сенсея, поэтому у него она старается никак особенно не отмечаться. Почему-то ей он кажется злым: у него всегда какие-то обидные шутки, после которых у той же Хинаты глаза становятся мокрыми и грустными. Один раз Ино не выдержала и заступилась за нее, после чего долго ходила надувшаяся из-за родительской отповеди дома. Акеми тоже высказали на эту тему, но немного в другом ключе. Она, зная, что Наруто некому ругать, подговорила его подложить кнопки на стул учителя. Бедный Узумаки, разумеется, попался, и хоть он ее не выдал, она не сдержалась и сама же призналась, что это была ее идея. Юэдэй и Эиджи, узнав об этом, ее похвалили, но кузенам тут же и самим влетело за подстрекательство. Старший еще попытался оправдаться перед отцом, но тот и слушать не стал, причитая, что дети должны уважать старших. Исаму-сан выглядел настолько разочарованным, что всем стало хоть немного, а стыдно. После окончания занятий все задерживаются на площадке. Акеми смеется над тем, как Наруто и Киба дурачатся, балансируя на качелях. Оба ей кажутся ужасно смешными и забавными, а еще веселее становится, когда к ним присоединяется Аичиро. Он толкает их обоих и громко хохочет, когда они все теряют равновесие и падают на траву. Шикамару где-то сбоку тяжело и грустно вздыхает, потому что его сон снова потревожили, а Чоджи протягивает Акеми пачку чипсов. Он очень любит поесть, но при этом не жадничает, если дело не касается последнего кусочка. Вот ему его почему-то обязательно нужно съесть. — Саске-кун опять ушел, — грустно вздыхает Сакура, опускаясь на траву рядом с Акеми. Она притягивает колени к груди. — Я с ним даже не поговорила. А Ино-свинина уже успела… Акеми очень хочется сказать, что они обе просто надоели Саске, но молчит. Его ей очень жалко — она помнит, что раньше он был нормальным, а не таким отмороженным, но тут его и винить не в чем. О трагедии его клана с ними почти не говорят, конечно, хотя такое сложно от всех скрыть. Сакуре ей остается только посочувствовать, да и то недолго. Кагуя-сан сегодня сама решает забрать дочь. Рядом с ней стоит Яхико, который нетерпеливо переступает с ноги на ногу — ему уже пообещали вкусный обед и сладости, вот он и хочет поскорее уйти. Акеми радостно подскакивает на ноги, машет всем рукой и подбегает к матери, тут же обнимая ее за пояс. Радостней бы она была только если бы рядом был еще и отец, но Амен-сан сегодня занят. — Пошли? Папа вернется поздно, а мы с вами… — договорить она не успевает. К ним буквально подлетает Наруто и протягивает Акеми ее контейнер. Он уже пустой, Узумаки все до последней крошки съел. — Спасибо большое, было очень вкусно! — выдает он тирадой и уносится обратно. Кагуя-сан хмурится, глядя ему вслед, и берет Акеми за руку. Ей явно что-то хочется сказать, но глядя на безмятежное лицо дочери, она прикусывает язык. Дети остаются детьми, не стоит этого у них отнимать.