Коноха. 27 августа. 17 лет после рождения Наруто.
Линда — Так кричали птицы
+++
Накику возвращается из поместья Икимоно через старый парк, предпочитая сделать крюк чтобы подумать обо всём, что её тревожит в последнее время. Она с удивлением понимает, что почти забросила работу с инка, полностью отдавшись хенка и особенно делая упор на Кишо Тенсей. Но даже имеющегося прогресса пока недостаточно для оживления. Кику тратит не свою чакру, а маленьких сейсеки, которых ей жаль, потому что им и так времени отмерено немного, а она сокращает жизнь крошек ради того, чтобы передать их энергию другим. И всё же, это нужно, мало ли, кому они спасут жизнь в предстоящем сражении. То, что война будет уже не сомневается никто. Когда? Скоро… Как скоро — не угадать, так что лучше тренироваться и самосовершенствоваться пока возможно. Неджи думает так же, так что последние месяца три они видятся урывками, чаще всего даже не спарингуются вместе, потому что он занят с командой и кланом, а она сама — с Ако. Просто целуются в лесу, иногда позволяя себе поспать часик в объятиях друг друга, и расходятся по домам. Хьюга сам о чём-то весь август усиленно размышляет, но своими мыслями с ней не делится, и Накику не настаивает. Дни рождения они не справляли — не до этого. Хотя она подарила ему новую ленту для волос, а он ей — заколку, потому что золотистые пряди отрастают, и ей теперь привычней забирать их на затылке, чтобы не мешались. Она трёт правый глаз, который после интенсивного использования хенка и огненной чакры практически полностью стал золотисто-жёлтым и жутко чешется, хотя раньше таких побочных эффектов не было. Возможно, это та самая нестабильность генома, о которой предупреждала Мэйко-сан. Ей стоит сделать перерыв, иначе, чего доброго, сама в ящерицу превратится и будет хвостиком бегать за Акеми, пока не придёт её черёд умирать. Рабочие токаге долго не живут — два-три года, а те кладки, что ускоренно выведены, и того меньше — не дотягивают и до одного. В мастерской на первый взгляд никого, но Кику знает лучше. Инка подсказывает, что на чердаке сидит некто с почти такой же серой аурой, как окружающий мир, разбавленной всполохами тёмно-зелёного изумруда, под цвет её глаз. — Зачем ты залез сюда? Тут же пыльно, — ворчит Накику, чихая в подтверждение своих слов, когда клубок шерсти летит ей в нос. Она сама поднимается на чердак только чтобы поставить миску с кормом для уличного кота, потому что эту обязанность на неё скинул часто отсутствующий Чи-чан. — Ты решила снова со мной разговаривать? Одуванчик-чан. Она не то чтобы на него дулась. Просто после откровений старейшины, всей этой историей с Шимурой и слежкой их отношения стали довольно прохладными. Сай не лез, очевидно понимая, что она обо всём узнала, а Кику… Кику была занята миссиями, тренировками и, честно говоря, почти ни с кем вообще не общалась с марта. Все силы и время вкладывала в хенка и Кишо Тенсей. — Мы не ссорились, — заявляет Кику, присаживаясь рядом с художником из седьмой команды. — Но мне неприятно знать, что ты собирал про меня информацию для Данзо. — Я не говорил ему… ничего такого. — Про то, что у нас был секс ты имеешь в виду? — Накику морщится, но убегать от разговора больше не собирается. — Не думаю, что ему это было интересно. Сай пожимает плечами и снимает с её свитера очередного нарисованного гада, которого она не увидела. — Зачем? Кому на этот раз пойдёшь докладывать? — Никому. Я для себя, — как что-то само собой разумеющееся говорит Сай. — Просто… на всякий случай. На какой — Кику предпочитает не уточнять. Видимо, если кто-то решит прирезать её в тёмном переулке или утащить на опыты, то художник самоотверженно появится, чтобы спасти бесполезный сорняк во имя искупления грехов. Впрочем, она уже давно не бесполезная, даже с Кишо Тенсей начинает получатся, а принципы хенка ей становятся всё понятней, особенно что касается подмены чакры и передачи. Возможно, однажды она сможет не только разведчицей быть, но и в ближнем бою составить конкуренцию Неджи. Не победить, нет — его техники и реакция куда стремительней — но дать серьёзный отпор прежде, чем скрыться. — Ты что-то узнал про Учих? — вспоминает Накику то, чем интересовалась ещё в прошлом году. — Они были из Корня? Сай кивает и лезет в карман штанов. Выуживает мятый свёрток, по размеру похожий на птицекрокодила Канкуро. — Что это? — Я не успел отдать тебе подарок. Вернулся на прошлой неделе. К тому же, Хьюга тебе уже подарил… похожую вещь. Но я подумал, ты всё равно захочешь её получить. Обратно. Кику вопросительно хмурится, но Сай не поясняет; отворачивается к стене и прокручивает в пальцах кисть для рисования. Она разворачивает ткань и роняет открывшийся взору предмет на пол. Это заколка из кости, украшенная бусинами в форме ягод и ракушками. Накику боится к ней прикоснуться, потому что перед глазами мелькают картинки, почти утерянные памятью. Заколка в золотистых волосах, шум прибоя и маленькие ступни, утопающие в тёплом мокром песке под бирюзовыми волнами. Голос отца, смех бабушки Риры и бесконечное море, ласкающее кожу. — Откуда? — Нашёл в саду у пруда. Под акацией, на которой… — … мои родители высекли кунаем свои инициалы, — заканчивает Накику. — Я ещё не родилась, а Ичи был всего год. Это самая старая акация в нашем саду. Что ты делал в Росоку? — Искал дневники. — Нашёл? — Да. Я оставил его в твоей комнате. Только один. Я не читал. Почему-то Кику ему верит. Он бы не стал откровенно врать. Они в этом похожи — скрыть правду куда проще и легче, чем выдумывать ложь. Так никто тебя не обвинит в том, что ты предательски воткнул в спину танто или нагинату. — Помочь? Она не сразу вникает, о чём он спрашивает и сначала готовится выкинуть его из узкого прямоугольного окошка чердака, как ловит пристальный взгляд чёрных глаз на валяющемся подарке. — Помоги. Сай неловко и неумело пытается собрать её волосы, чтобы волнистые пряди не торчали во все стороны, но они всё ещё коротковаты для этой заколки. С грехом пополам он умудряется зацепить украшение так, что оно хотя бы не сваливается от малейшего движения. Скорее всего она похожа на пугало, но Накику всё равно. Это подарок, подарок из прошлого, который Рира-баа смастерила для неё собственными руками. Она была сложным человеком и тоже скрывалась в своих тенях и в своей недосказанности, её инка прятал от семьи нелицеприятные секреты. И в итоге погубил почти всех. Но так ли это важно? Бабушка любила её и всегда старалась порадовать, когда заглядывала на Косен. — Спасибо, Сай. — Ты можешь скрывать правду от кого угодно, — говорит Сай. — Но только не от себя. Если ты захочешь вернуться, я уже знаю где что искать. Он исчезает в чернильном вихре, а Кику ещё долго сидит на чердаке, вспоминая Росоку, море и акации над прудом.Коноха. 29 августа, 17 лет после рождения Наруто.
Halsey — Experiment On Me
+++
Ящерицы Акеми разбегаются в разные стороны, но она не переживает — вернутся, если позовет. Она следит за своими кладками, записывает даты вылупления, чтобы понимать, сколько же она может использовать каждую. Год-два для большинства — максимальный срок, а у выведенных ускоренно и того меньше, полгода от силы, а ей нужно понимать, кого и как использовать. Давным-давно прошло то время, когда она переживала за каждую свою ящерицу, ей пришлось научиться прагматизму и использовать их как оружие, даже если ей это и не нравится. Икимоно всегда использовали ящериц, о которых заботились взамен на их службу, не забывая и о Кодай но Хаха. Ей в дары приносят многое, будто она божество какое-то, но ведь как-то так и выходит: ни одна кладка не вылупится, если на то не будет ее воли. Акеми не задается вопросом о порядках и думает о своих собственных проблемах. В преддверии войны все работают над собой, и она не становится исключением. Под руководством дяди она углубляется в изучение клановых техник, не увиливает от тренировок со своей командой, потом — еще с Накику и ее хенка, которое им нужно развивать. Она даже для Тентен находит время, попросив ту о помощи. Использовать созданные из чакры иглы в бою неудобно, их сложно контролировать, к тому же они совершенно лишены маневренности. Понаблюдав за Акеми, Тентен предлагает ей перейти на листообразные сюрикены. Она показывает ей те, что у нее есть, для лучшего понимания, и ставит ей руку, корректируя ее манеру боя. В конце концов Акеми остается довольна тем, что у нее выходит. Все вроде как идет хорошо и по плану. Акеми просматривает свои записи еще раз: у нее отличный запас напитанных чакрой сейсеки; они с Кику вывели уже три кладки шииро, и последняя даже вышла крупной и красивой; вылупившиеся в последний раз мурасаки вышли размером с крупную собаку и подойдут для предстоящей войны; мидори тоже хорошо уже держат инка. Отец бы гордился ею, он бы непременно похвалил ее. Акеми вздыхает и вдруг резко садится, когда слышит истошный высокий писк. Она спешит к своим яйцам и зажимает уши, поняв, что это их с Накику новая вылупилась, но, кажется, и тут провал, причем, полный. Окрыленные своим первым успехом, они продолжили эксперименты. Их ничуть не расстроило то летающее проклятье, которое Тсунаде-сама назвала ослами, и они решили попробовать связать ящериц с гендзюцу. По задумке, урчание, издаваемое представителями нового вида должно было погружать в иллюзию и гипнотизировать, но что-то пошло не так. Что именно — Акеми понятия не имеет, судорожно соображая, что ей делать с этим орущим стадом. Это никакое не приятное урчание, это душераздирающие вопли, на которые из дома уже бегут ее кузены. Юэдэй добирается до нее первым и ошалело замирает, а затем начинает суетиться. Прежде чем отправить их к Кодай но Хаха, связав со свитком призыва, их стоит покормить, напоминает кузен, вслух рассуждая о том, обрадуется ли старая ящерица такому приплоду. Подбежавший Эиджи не помогает ничем, только громко ржёт и дразнится, за что тут же получает ящерицей по лицу — у Акеми первой сдают нервы от этого балагана. Его это не останавливает, он ловит визжащее создание и зажимает ему пальцами пасть. — Тебе не везет совсем в последнее время, — веселится он, игнорируя ворчание своего старшего брата. Юэдэй занят, он беспокоится, как бы от этих визгов его собственные ящерицы не разнервничались. — То у тебя алоэ с глазами, то летающие ослы, то корни-убийцы, теперь это! Что дальше, Акеми? — Дальше я тебя убью. Закончу тут и убью, — огрызается она и падает прямо на траву, когда ящерицы оказываются наконец-то запечатанными. Тишина кажется каким-то благословением свыше после ужасающих верещаний. Юэдэй напоминает ей о вечернем собрании клана и идет проверять свои кладки, а Эиджи, продолжая посмеиваться, уходит обратно в поместье, потому что ему тут делать уже нечего. Акеми трет лицо и протяжно вздыхает. Ладно, у всех бывают неудачи, да? В конце концов, принцип выведения таких ящериц она уже поняла, осталось только понять, что не так. Странно, они же должны были очаровывать так, как это делает тот же Тамкен, накладывая гендзюцу, в чем же ошибка была? Так сходу, увы, и не сообразить. Акеми тяжело вздыхает и поднимается на ноги, ей еще нужно записать это и сообщить все Накику. Что сейчас, что в прошлый раз, они полностью меняли чакру в яйцах, может быть, в этом все дело? Над этим надо будет поработать, но, видимо, с экспериментами пока придется подождать. В преддверии войны лучше сосредоточиться на том, что они уже умеют, а не тратить силы впустую. Потом еще будет время. Во всяком случае, она на это надеется.