Страна горячих источников. 8 октября, 17 лет после рождения Наруто.
30 Seconds To Mars — Hurricane
+++
Дурацкие насекомые раздражают больше Дейдару, Сасори же бесится оттого, что от них удирают. Трусы. Он не просил быть воскрешённым и совершенно не хочет выполнять тупые приказы какого-то выскочки из Конохи, который когда-то был его шпионом, но у него нет выбора. Чем ещё заняться, раз уж он снова вернулся в этот бренный мир? Сасори равнодушно наблюдает за тем, как Дейдара создаёт крылатых созданий наподобие летучих мышей и отправляет вглубь леса, раскинувшегося под ними. Яркое золотистое пятно справа привлекает его внимание, и кукловод просит напарника снизиться и сделать крюк. Что удивительно, их «хозяин» даже не против — то ли отвлёкся, то ли самому любопытно. — Вы кого-то нашли, данна? — с энтузиазмом потирает руки Дей. — Эта девчонка… — шипит Сасори сквозь зубы. — Постоянно оказывается не там, где надо… Почему она одна? — Одна, ммм? Тогда мы можем её захватить? Сасори недовольно косится на напарника. Скинуть бы его сейчас с собственноручно созданной птицы, чтобы не мешался. А то ведь не удержится от комментариев. В прошлый раз, когда они атаковали Суну чтобы захватить джинчуурики, Сасори пришлось врать, чтобы отвязаться от надоедливого парня. Он, конечно, привык к нему уже, но они никогда не смогут до конца поладить — ни в плане характеров, ни в плане вопросов искусства. — Нет, — отрезает Сасори. — Пока просто смотрим. Спустись ниже. Ритсуми узнать не сложно — она похожа на свою бабку Риру как две капли воды, только цвет и форма глаз немного другие и волосы посветлее. Когда Сасори уже покинул деревню, ему как-то пришлось спасать подруженцию Чиё, теперь вот её внучку. В очередной раз. Бедовая семейка. Почему она не призвала инка? Или чакры уже не хватает? Почему ему вообще интересно? Рира когда-то показывала ему, как вливать чакру в марионетки. Он был ещё юн, и не понимал, что без хенка у него так не получится. Но ему нравилось, как куклы Чиё оживали, плюясь огнём, молниями и сгустками песка. Уже позже он пополнил свою коллекцию живыми марионетками, которые могли использовать собственные техники, как Сандайме, например. Но это всё равно было не то. Противник Накику — один из оживлённых нукенинов страны Тумана. Он и сам неплохо прячется, а ещё владеет чакрой земли. Ближнего боя Ритсуми избегает, но у неё нет выбора, так что она мечется по поляне с нагинатой наперевес, хаотично пытаясь уловить передвижения врага. Наверх даже не смотрит. Беспечная девчонка, ничему её Чиё не научила. Зачем только на войну полезла? — Сасори-данна, сейчас хороший момент… — Заткнись. — Нытьё Дейдары для него как неприятный шум на заднем фоне. — Эту не трогай. Она моя. Дейдара недоумённо лупится на него, но Скорпиону всё равно. Он вмешается в любом случае, если Ритсуми сама ничего не сможет сделать, а как будет потом объяснять свой порыв Дею, то потом и придумает. Жаль будет потерять столь редкий геном. Он только у Накику и остался, Шинпи больше нет на этом свете. Их никто не смог бы даже оживить скорее всего. В этом и причина. Определённо. Не ради же бабки Чиё он это делает? Ниндзя Тумана появляется из земли вместе с глыбами поросших мхом камней, со всех сторон летящих в сторону куноичи. Сасори резко садится, надавливая глиняной птице на шею и заставляя ту спуститься почти на головы сражающимся. У него есть пара секунд, чтобы выкинуть нити чакры и вытащить девчонку из ловушки. Та, кажется, теряет сознание: повисает в воздухе, а из её тела в районе ключиц вылетает небольшой светящийся огонёк. Инка. Проводник прожигает кожу, и вся сцена похожа на то, словно из Ритсуми душа вышла. Возможно, так и есть. Чёрт ногу сломит с этими постоянно мутирующими генами Шинпи. Инка зажигается ярче, и булыжники превращаются в капли воды, которые хоть и обрушиваются на Ритсуми, но не причиняют видимого ущерба. Правда, один кунай она или её ониби всё же проглядели, тот врезается в бедро куноичи, и лезвие явно отравленно. Сасори притягивает бессознательную девушку на птицу и поворачивается в сторону её противника. Ну, какой никакой улов. Пока они не добрались до армии шиноби, можно проверить свои силы на его вроде как союзнике. — Данна! — возмущается Дейдара. — А с этой что мне делать? — Проверь, живая или нет, — советует Сасори, вытаскивая из кармана красного плаща подобранное где-то противоядие и кидая напарнику. — Если жива, вколи эту штуку. Разобраться с мёртвым нукенином Тумана не составляет труда даже без марионеток: это для Ритсуми он может быть опасным противником, а Сасори и не таких убивал щелчком пальцев. Загонит до такой степени, что тот сам с радостью согласится раствориться в небытие. Когда от мужчины не остаётся и мокрого пятна, Сасори поворачивается к Дейдаре с вопросительно приподнятыми бровями. Сам подрывник удивлён не меньше, а ещё зол. — Вы же её спасли не потому, что вам цвет волос меня напомнил, ммм? — проницательно замечает Дейдара. Ну вот, даже минуты не подождал, чтобы спросить. — Дальняя родственница? — Можно и так сказать, — фыркает Сасори. Нет, насколько он знает, они не родственники, но удобно, что Дей сам придумал и объяснил себе причину. — Живая? — Живая, только без сознания. Мы сделаем из неё марионетку? — Нет, она сама из себя успешно делает марионетку. Геном полезный… опыта маловато. Пусть пока побегает. Вряд ли они, конечно, ещё встретятся. Сасори роется в её набедренной сумке и на всякий случай вкалывает ещё одно противоядие, и зачем-то мажет рану под ключицами заживляющей мазью. Всё равно шрам останется — тёмный и некрасивый. Зато она дышит. В сумке лежат протекторы Суны и Конохи, а ещё маленькая деревянная фигурка, которую он когда-то отдал ей. Это было так давно. В другой жизни. Сасори вертит в пальцах ключ от своего убежища и кладёт обратно. Из недр выползают чернильная змея и серая яшерица, теряясь в траве. Сасори не планирует гоняться за гадами, хоть и подозревает, что это могут быть соглядатаи. Он достаёт кунай, отрезая золотистый локон — один, а не как в их первую встречу. Волосы красивые, хоть и бесполезные. В бою точно будут ей мешать. Что ж, это её выбор. Перед тем, как оставить бесчувственную куноичи на полянке, Сасори убеждается, что сюда забрёл только один оживлённый труп. На первое время она в безопасности, но Ритсуми лучше побыстрее очнуться: на войне в следующую секунду всё может поменяться. Впрочем, это уже не его проблемы. — Уходим, — говорит Сасори, пряча под плащом то, что забрал. — Надо найти, наконец, достойных соперников. Дейдара не спорит. И не смотрит на прикрытую ветками девушку. Он предпочитает забыть, о том что только что произошло. И Сасори, конечно, тоже.Страна Горячих Источников и страна Мороза. 8 октября, 17 лет после рождения Наруто.
Sonya Belousova (Feat. Aurora & Giona Ostinelli) — My Sails Are Set
+++
Акеми не знает тех, с кем оказывается в одной команде, что ее нервирует. Это не критично, тренировки с шиноби Суны научили ее адаптироваться к любым условиям, но все равно она считает, что лучше всего у нее все получается, когда рядом есть кто-то, с кем она уже знакома. У нее есть отработанные атаки, которые связаны с ее товарищами по команде, с ее друзьями из Конохи и Суны, с соклановцами. Быть одной среди посторонних сложно, радует только то, что с ней же хоть и незнакомый, но парень из Песка, благодаря чему она может хотя бы предположить на что он способен и как. Она облизывает губы и закрывает глаза, вслушиваясь в то, что передают ей гуре. Сейчас сосредоточиться особенно важно, но при этом и сложно, потому что она нервничает. Права была ее мать — это не похоже ни на одну из прошлых ее миссий. Ответственность, возложенная на них сейчас как никогда велика и тяжела. — Бои начались, — говорит она, открывая глаза и поворачивая голову на запад: туда, где должен сейчас готовить засаду отряд Канкуро. Акеми надеется, что с ним все хорошо, но запрещает себе думать о нем слишком много. Ей нужно сосредоточиться на том, потоке, который она получает от своих ящериц. Икимоно ведь для этого на поле боя и взяли, ради их хидендзюцу, и раз она здесь, то не имеет права ошибиться. Ее отец перевернется в могиле, если узнает, что дочь опозорила его имя и имя их рода. В свое время он проявил себя, сейчас ее черед, даже если это далеко не то, о чем она мечтала. Акеми вздыхает, не видя ничего подозрительного ровно до тех пор, пока не слышит рев в стороне от них. От звука у нее мурашки бегут по спине, а под ложечкой начинает противно сосать. — Что такое? — спрашивает джонин из Молнии, назначенный капитаном их отряда. Он подходит к Акеми и вглядывается вдаль. В голосе его нет ни нетерпения, ни тревоги, настолько он спокойный. Этот мужчина чем-то напоминает ей Морино Ибики, с которым, кажется, Аикава-сенсей может сойтись обратно после войны. — Я не понимаю, помимо этих белых тварей, которые клоны, появились… кто-то поднял столько мертвых… я вижу там наши протекторы, и… — бормочет сбитая с толку Акеми, прежде чем берет себя в руки. Она сглатывает и смотрит на джонина. — Они большей частью на побережье Молнии, к северу от нас, но их хватает и в лесу к западу. — Кучиесе: Эдо Тенсей, — называет он запретную технику, кивая головой. — Ждем указаний и… а. На запад, все же. Они все слышат, что им приказывают, о чем предупреждают. Акеми сглатывает, когда звучит имя ее отца, и прибавляет шаг. Дядя слишком далеко, чтобы помочь, больше рядом из их клана никого нет, и получается, что с техниками из всех знакома только она. Амен-сан был одним из лучших шиноби Листа, его нужно удержать и запечатать тело, но как? Ей кажется, что она для этого все еще слишком слаба, у нее не хватит умений, не хватит сил, не хватит просто ума, чтобы найти способ его обхитрить. Все это становится совсем неважно, когда она наконец-то видит его. Ее отец. Рев мурасаки она узнает везде, а его — оголодавшие и злые. Такие злые, что могут и его самого разорвать, прежде чем переключатся на врагов. Это страшно настолько, что у Акеми сердце пропускает удар, но мысль о том, что где-то там ее друзья, ее семья, заставляет ее перебороть этот страх. Она не дает себе отстать от отряда, не дает оступиться и отвлечься. Она была уверена, что ее сердце разорвется на части от того, что кто-то смеет управлять им, но вместо этого оно только колотится от какой-то дурной радости. Ей так хочется поверить хотя бы на мгновение в то, что он жив! Ей хватит взгляда, ей хватит звука его голоса, ей хватит просто увидеть его движущимся, чтобы стереть из памяти вид трупа, который занесли на носилках в Коноху. Только не лучше ли ему было оставаться трупом? Акеми застывает на секунду, мешкает, замечая среди сражающихся своего отца. Она следит за ним жадным взглядом, чувствуя, как в уголках глаз начинает пощипывать. На слезы у нее нет права, она куноичи листа и Икимоно. — Папа! — Амен-сан не может не обернуться на крик. Он в сознании, хоть и не может контролировать свое тело так, как хочет; он в сознании, и выражение его лица меняется. Нападающего на него шиноби он отшвыривает от себя, больше даже не глядя в его сторону, и останавливается перед спрыгнувшей на траву дочерью. — Папа… — Как ты выросла! — Взгляд, которым он окидывает Акеми, иначе как жадным не назвать: Амен-сан словно пытается все изменения в ней увидеть, оценить все то, что не успел застать, сравнивая с тем, что запомнил в последнюю их встречу, для него произошедшую буквально вчера, а для нее целых два года назад. От этого у нее начинают дрожать губы. — Не смей плакать! Ты должна видеть, что происходит вокруг! — Тут же прикрикивает на нее отец, замечая ее состояние. Акеми смаргивает непрошенные слезы и отбивает первую его атаку, вспоминая все их тренировки: каждый отцовский шаг, каждый выпад, каждый поворот корпуса. Она уворачивается и уклоняется, ждет момента, чтобы нанести удар и сохраняет между ними дистанцию. Все, как он ее учил, но лучше, потому что учителей у нее прибавилось. Она как губка впитывала то, что ей давала на выматывающих тренировках Аикава-сенсей и нахваталась чему-то у Кая с Аичиро. Тентен помогла ей с оружием, указав на то, что лучше исправить и проработать. Канкуро и вовсе сделал из нее песчаницу, да еще какую! Жалко, что здесь нет Накику, потому что именно с Накику связано большинство ее изменений, который отец не успел увидеть. — Я стала чунином! — выкрикивает вдруг Акеми и не может уже сдержаться. Она взахлеб рассказывает обо всем, что Амен-сан пропустил: о себе, о Яхико и матери; о Накику и Канкуро; о клане и Конохе, перескакивая с одного на другое и путаясь в событиях. Ей нужно поделиться с ним всеми своими успехами, и в этот момент она эгоистично не думает ни о ком и ни о чем. Это ее отец, это первая и последняя возможность с ним поговорить, даже несмотря на то, что воскрешение — ничто иное как издевательство над усопшими. Она все это прекрасно понимает, но как же она скучала, как же, несмотря на злость и ненависть, благодарна за эту возможность! Отец ведь столько всего не застал, бросив ее одну. Об этом она тоже ему говорит, обвиняет, отскакивая в сторону, чтобы уже ее мурасаки взревели, кидаясь как на его ящериц, так и на белых клонов, начавших появляться среди деревьев. Она больше не бесполезна, она больше не беззащитна, ей есть чем ответить на все. — Акеми! — кричит Амен-сан, когда дочь оступается и приседает. Он не может помешать своей мурасаки кинуться к ней, ничего не может сделать, но это и не нужно, потому ей в распахнутую пасть плюют огненной вспышкой три двуглавые белоснежные ящерицы. — Что?.. Шииро еще не такие большие, как ей хотелось бы, но они проворные и юркие, а их напитанное чакрой пламя раскаленное. Нежные неба и язык мурасаки обожжены и причиняют ей невероятную боль, а шииро не останавливаются, продолжая свое бесчинство. — Это моя новая кладка, мы с Накику вывели. Ее еще три — одна для Накику, а две… — она тяжело дышит, пользуясь заминкой отца, кидает вперед, оборачивая леску вокруг его ног. Не выходит, он все еще сильнее, и она шипит, когда лезвие кусирагамы проходится по ее плечу и спине. Ей удается в последний момент извернуться, чтобы оно не вонзилось ей в грудь, но этого мало. Плохо! Она зря позволила себе слишком к нему приблизиться! — Акеми, — в голосе Амена-сан столько боли, что ей становится еще больнее. Она поднимает на него глаза, облизывает губы и думает, что же ей сделать. Все вокруг занятые, призвать Чисая? Не успеет, отец уже размахивает кусирагамой, значит, у нее есть буквально несколько секунд, чтобы что-то придумать. Акеми не может умереть, никак не может, особенно от его руки. Правая рука висит плетью, даже пошевелить толком не выходит — плохо, очень плохо. А ведь все так хорошо начиналось! Она стискивает зубы, и вдруг откидывается назад, откатываясь в сторону. Она не левша, но ее не зря столько лет гоняли. Голубые нити чакры тянутся от ее пальцев к вонзившимся в стволы деревьев сюрикенам, ей не нужно много, просто, чтобы они вернулись к ней. Хватает поворота запястья, чтобы лезвия вонзились в тело Амена-сана, а ее мурасаки вцепились в его руки. Акеми садится, отползает назад, и пользуется моментом, насылая на отца сейсеки. Без чакры он ничего не сумеет сделать, и связать его будет уже намного легче. Она торопится, скрипит зубами, поднимая раненую руку и выпуская лески. Немного осталось, только дождаться тех, кто сумеет его запечатать. — Прости, — говорит Амен-сан, наблюдая за дочерью. Он не может пошевелиться, чему и рад, потому что так он ей никакого вреда уже не причинит. — Ты ранена из-за меня, я… Прости, что подвел тебя. — Нет, папа, нет, просто… я не как ты, я не могу, — Акеми останавливается в паре шагов от него, держит лески натянутыми и сама не замечает, что по щекам у нее текут слезы. — Я стараюсь, но я не могу, папа. Я не… не заменю тебя, я не хочу и не могу. — Ты и не должна. Ты до сих пор боишься, что разочаруешь меня? Ты? — он хрипло смеется, и от этого смеха, который она так давно не слышала, у нее ноет в груди. — Вы с твоей подружкой вывели новые кладки, которые я даже в глаза не видел! Ты выросла, столько всего нового показала мне сейчас… даже, смотри, смогла победить! Не смей плакать только, прекрати. Поболит и пройдет, помнишь? — Акеми смаргивает слезы, вдруг замечая, что на лице ее отца появляются странные полосы. Он будто бы начинает осыпаться, тая у нее на глазах. — Папа? — зовет она, не понимая, что происходит. Неужели это все? Неужели она больше ничего не успеет ему сказать? — Папа! — Скажи Яхико и маме, что я люблю их, хорошо? Будь умницей, Акеми, — он улыбается, глядя на нее, но его глаза мутнеют, и голос становится все тише и тише. — Мне так жаль, что я не дал ни тебе, ни ему больше, но вы оба намного лучше меня. Акеми опускает безвольно руку, когда понимает, что все. Она не знает, что произошло, и перед собой видит просто труп, а не Амена-сан, и не может перестать плакать от странного облегчения, которое испытывает в этот момент. Ей никуда не хочется идти, но ее зовут и не отозваться она уже не может. Бой не закончен, войну они еще не выиграли, потом поплачет, а пока надо вернуться к остальным. — Я здесь! — громко и четко кричит она, стирая здоровой рукой слезы со своих щек. — Я здесь, все хорошо!