Страна Горячих Источников. 7 октября, 17 лет после рождения Наруто.
Алёна Швец — В таких как я
+++
Каждый справляется с напряжением по-своему. Завтра их всех уже распределят по полю боя, завтра они столкнутся лицом к лицу с той опасностью, к которой готовились, но вряд ли в итоге оказались по-настоящему готовы. Эта война отличается от всех предыдущих, потому что ведут ее не страны или деревни, а какая-то невероятная сила, уставшая дремать и выжидать. Сакура соврет, если скажет, что ей совсем не страшно, но она, как и все, храбрится, делая вид, что все у нее под контролем. Она привыкла так вести себя почти всегда, научившись улыбаться почти не хуже Сая, и только упоминания о Саске-куне заставляют ее сердце болезненно сжиматься. Все кругом твердят ей, что эта привязанность себя исчерпала, что ей нужно отпустить ее и дать прошлому остаться в прошлом, но она никак не может этого сделать. Если она сдастся, то что тогда? Она так долго жила этой любовью, что уже не видит себя без нее. Может, если она переживет эту войну, то что-то изменит. Сакура пытается дать себе это обещание, надеясь, что сумеет его сдержать. Она проходит по тихому лагерю, который, впрочем, не спит: из каких-то тентов доносится смех тех, кто не пожелал тратить последние часы на сон, а из каких-то ей чудятся приглушенные стоны и вздохи. Сакура старается не прислушиваться и просто идет вперед, надеясь прогулкой себя утомить. Ей нужно поспать, но сна нет ни в одном глазу, что ее страшно раздражает. Пить лекарства она не хочет, зная, что они могут повлиять на нее завтра, поэтому просто шагает вперед, пока не натыкается на темный силуэт. Поначалу из-за огонька сигареты Сакуре кажется, что это Шикамару, но стоит ей подойти ближе, как она узнает Сабаку но Канкуро. — Не знала, что ты куришь, — говорит она первое, что приходит ей в голову. Она помнит легкие песчаника — совершенное чистые, совсем не как у того же Шикамару, который в последнее время дымит как паровоз. У него, конечно, все не так уж и плохо, начал-то он недавно, но все равно. — Я стрельнул у вашего лентяя. Обычно я не курю, Акеми не нравится запах дыма, — отзывается Канкуро и протягивает Сакуре сигарету. Та, подумав пару мгновений, садится рядом с ним и пробует закурить. Она делает затяжку, но морщится и кривится. Кашлять она, к счастью, не начинает, хотя ей и очень хочется. — Почему ты не с ней? Я думала вы будете, ну… — Сакура возвращает ему сигарету и искоса поглядывает на него. Она уже видела его без краски на лице, но не особо рассматривала, а теперь, даже несмотря на полутьму, изучает его. Ей всегда было непонятно, что же такого нашла в нем Акеми, что же умудрилась рассмотреть, раз больше никем не интересовалась? — Трахаться? Пусть неудачники этим занимаются вместо отдыха, у нас секса и так хватает, — от того, как прямо и грубо он говорит, Сакуре становится одновременно и смешно, и неловко. Она не привыкла, чтобы кто-то кроме той же Тсунаде-сама так перед ней разговаривал. — Акеми спит, а я решил проветриться. Сама чего тут шатаешься? — Не спится. Думала устану, если пройдусь, но пока не помогает, — она вздыхает и откидывает голову назад. Небо сегодня чистое, видны все звезды. Если эта ночь у нее последняя, то она красивая. — Ты загоняешься, — Канкуро пихает ее локтем в бок. — Не думай, что я прямо сильно переживаю за тебя, но ты спасла и меня, и Гаару, поэтому у меня перед тобой должок. Если хочешь выговориться, то вперед: я обещаю не осуждать и никому ничего не говорить, потому что забуду через час. Сакура молчит, обдумывая его предложение, а потом решительно кивает. В самом деле, ей нечего терять, нечего стыдится, и Канкуро она верит. Если ей что-то о нем и известно, так это то, что он не сплетник и вообще достаточно равнодушно относится ко всем окружающим, кроме небольшого числа избранных людей. — Я просто не понимаю, почему у всех все складывается, кроме меня, — говорит она, неопределенно разводя руками. — В смысле… Накику и Неджи! Ино и Генма! Вы с Акеми вообще уже сколько времени вместе. Я знаю, что при этом есть еще те, у кого нет никого, но это им и не нужно, но… мне нужно, — и она устала быть одна, устала смотреть кому-то в спину и понимать, что не может угнаться. — Ты бегаешь за Учихой как собачонка, — выдыхая облачко дыма, отзывается Канкуро. — Я не живу в Конохе, а все равно знаю об этом. Никому не понравится такое подобострастие. — Даже тебе? — в голосе Сакуры слышится недоумение. Ей казалось, что ему как раз такое должно быть по душе, с учетом их с Акеми отношений. — В смысле? — Акеми за тобой хвостом ходила с того самого экзамена! Я помню, что даже видела вас как-то на улице до третьего этапа, а потом она просто к тебе прилипла. — Многим до сих пор кажется странным эта дружба, переросшая в отношения. Сакура что тогда ничего не понимала, что сейчас. Почему они друг другу понравились? Как Акеми смогла добиться, по сути, такого же неприступного парня, как Саске, если не хуже? — Канкуро это, Канкуро то! Она даже копировать начала тебя в чем-то. — Ако меня не копирует, она просто переняла что-то у нас. И да, она ходила за мной хвостом и смотрела с восторгом на моих кукол, — уголки его губ приподнимаются, и Сакура понимает, что прежде такой искренней улыбки на его лице не видела. — Тебе это понравилось? Обожание? Тогда почему говоришь, что никому не понравится? — Да и нет, но ты не улавливаешь суть, — Канкуро делает последнюю затяжку и кидает сигарету на землю, растирая ее носком сандалии. — Акеми я почему-то понравился, но она могла в любой момент меня послать, если бы я начал вести себя по-свински. Ты знаешь, что мы до вашего повторного экзамена поругались и не разговаривали… ммм… с начала осени? — Серьезно? Вообще не помню такого, — насколько ей известно, у них все всегда было хорошо. Это самая крепкая парочка что Суны, что Конохи среди всех их ровесников, и представить их в ссоре очень сложно. — Да. Мы помирились, когда Амен-сан погиб. Я примчался в Коноху как только узнал не из-за того, что иначе бы Акеми меня не простила, а потому что мне нужно было ее поддержать, — Сакура вспоминает похороны Амена-сана и кивает, думая о том, получала ли она от Саске хоть раз какую-то помощь, проявлял ли он хоть раз какое-то участие. Кажется, да, но этого было так мало, что уже даже и не перекрывает причиненную ей боль. — Этот ваш Учиха не боится никого потерять, тебя в том числе. Ему все равно, разницу чуешь? — А ты боишься? Потерять Акеми, я имею в виду, — глупый вопрос, но ей хочется услышать на него ответ. — Думаешь, она может тебя бросить? — Может, — уверенно говорит Канкуро. Саске точно знает, что Сакура его ждет, хотя ему и нет до этого никакого дела. Разницу она очень хорошо понимает. — Если я ее доведу, то бросит, а я знаю, что мне ни с кем не будет так, как с ней. Сравнивал уже. — Я ничего не понимаю?! Когда вы все успеваете? Ты-то когда успел? Или… — Лицо Сакуры вытягивается, а рот приоткрывается в немом ужасе. — Слушай, если ты ей изменял, я тебя сейчас сама в землю вобью, скотина! — начинает голосить она, до глубины души оскорбленная за свою пусть и не близкую, но подругу. Она продолжает громко и негодующе мычать, когда Канкуро вдруг проворно притягивает ее к себе и зажимает ей рот ладонью. Хватка у него неожиданно сильная, замечает Сакура. Ей-то ничего не стоит из нее вырваться и его самого в бараний рог скрутить, но от мастера дистанционного боя она не ожидала таких крепких рук. — Замолчи, дура! — рявкает он, воровато озираясь по сторонам. К счастью, они не привлекли ничьего внимания. — Нет, конечно, я дебильный, что ли, блять?! Мы как начали спать, так я только с ней. Дура вот, правду про тебя говорят, идиотка. — Спать? А встречаться? — с подозрением спрашивает Сакура, стряхивая с себя его руки. — Мы как начали спать, так и начали встречаться. Ебануться с тобой можно, ненормальная, — Канкуро кривится и встает на ноги. — Хочешь, чтобы у тебя что-то складывалось, вначале пойми что хочешь. Если не можешь понять, то иди и попробуй что-то, да хоть переспи с кем-то. Одноразовый секс существует, — последнее он почти выплевывает, будто бы такого рода отношения лично его чем-то оскорбили. Канкуро уходит, оставляя Сакуру наедине с самой собой. Она смотрит ему вслед, задумчиво стучит пальцами по своему колену, а потом вдруг хлопает по нему ладонью. Ей нужно внимание; вот что она хочет. Ей всегда хотелось получить внимание, признание, и оно ей нужно сейчас. Саске-куна рядом нет и не будет, завтра она вообще может умереть, так за что ей держаться и что терять? Она встает на ноги и идет к тенту Какаши-сенсея. Ей нужен кто-то, кого она знает и кому доверяет, и Хатаке придется взять на себя ответственность за нее. Он и так всегда от нее бежал, предпочитая время тратить на мальчишек, а не на нее. Сакура понимает, что он просто не знал, что с ней делать, ни в чем не винит, но сейчас собирается отыграться за все прошедшие годы. К нему она заходит бесшумно и нисколько не удивляется, когда он поднимает на нее глаза. Какаши-сенсей не спит, сидит на застеленной койке в штанах и водолазке, с натянутой на лицо маской. Сакура медлит ровно мгновение, прежде чем опускается к нему на колени и устраивает руки у него на щеках. — Я не хочу ни о чем думать, — говорит она прежде, чем мужчина успевает ей что-то сказать и как-то возразить. — Я хочу того же, что есть у всех остальных. Хоть раз сделай что-то для меня, — она не просит, а требует, стягивает его маску и прижимается к его губам неумелым поцелуем. Первые несколько мгновений ей кажется, что Какаши-сенсей ей откажет. Мягко оттолкнет от себя, ссадит со своих колен и начнет говорить тем самым голосом, которым всегда успокаивает ее, когда она начинает плакать. Ее стошнит прямо ему в ноги, если он так поступит, и она никогда в жизни его не простит. Сакуре вот прямо сейчас хочется заплакать, потому что ей обидно и горько, ей просто хочется, чтобы ее кто-то увидел. Она уже почти верит, что все будет как всегда, что она ничего не получит, как пальцы мужчины зарываются в ее волосы, а его губы размыкаются, язык касается ее собственных, дразня. Какаши-сенсей не отталкивает ее, а привлекает к себе, не просит остановиться, а перехватывает контроль. Сакура и рада его уступить: она хоть и медик, но опыта у нее нет, что делать, чтобы получилось и было хорошо, она не знает. Ей почти жалко, что она ни с кем об этом не поговорила до того, как решилась на такое. Ино или Акеми могли бы ей что-то подсказать, но днем у нее и мысли не было, что ночью она окажется в постели своего учителя. Сакура не думала, что увидит его не только без водолазки, но и без маски. Почему-то именно его лицо, не прикрытое ничем, заставляет ее щеки заалеть румянцем. Даже когда он остается без штанов, она не чувствует такое смущение. Все же, обнаженных людей она видела, в том числе и его лечила, но маска — это словно какой-то другой уровень доверия. Она облизывает губы, окидывает его заинтересованным взглядом и ловит себя на том, что не думает о том, каким бы был Саске-кун, даже не вспоминает его, когда вытягивается на койке под их учителем. Ей не стыдно за себя, ей нравится, как шершавые ладони Какаши-сенсея скользят по ее плечам и начинают мять грудь. Ей приятно чувствовать его губы на своей шее, а пальцы — внутри нее. Им бы вроде и поторопиться, но мужчина никуда не спешит, приучает ее к себе, подготавливает и целует так, что Сакура забывает как дышать. Не дышит она и на первом его толчке, зато давится стонами на втором, третьем и последующем. Какаши-сенсей нежничает с ней, но не жалеет, за что она ему благодарна. Ей впервые так хорошо, что даже плохо, впервые слезы у нее на ресницах не от какого-то расстройства. Почему она раньше не залезла к нему в кровать? Почему не заинтересовалась им? Почему только сейчас видит его член и чувствует его в себе, когда могла бы и раньше? Ей хочется сразу все: чтобы Какаши-сенсей продолжал ее ласкать и целовать, чтобы и дальше двигался в ней, при этом же она и сама хочет изучить его тело ладонями и губами, даже, может быть, лизнуть головку аккуратного члена. Он красивый, думает она про себя, оценивая его с какой-то анатомической точки зрения и едва не начиная глупо хихикать, потому что у идеального гения Конохи может что-то и есть неидеальное, но точно не тело. С ее губ даже срывается смешок, но она обо всем забывает, когда мужчина мажет ей пальцами между ног и сжимает зубы на мокром от его же рта соске. Потом она долго и рвано дышит, перебирая пальцами серебристо-серые волосы Какаши-сенсея у него на затылке. Он, кончив, укладывается на нее и щекочет влажным дыханием ее шею. Сакура думает о том, что ей бы, наверное, уйти поскорее, но не может заставить себя пошевелиться. Если сбежит вот так, то будет как-то некрасиво, а ей не хочется, чтобы у этого вечера осталось дурное послевкусие. Может быть, завтрашний день не будет таким уж и плохим?