Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
Вера Брежнева — Девочка моя
+++
Первые два дня в Конохе Акеми просто отсыпается. Здесь, в отличие от Суны, нет никакой жаркой удушливости, солнце греет, а не сжигает, а от ветра в глаза не попадает песок. Она дышит полной грудью и ни о чем не думает, потому что может себе это позволить. Канкуро, по ее подсчетам, вернется в Суну не раньше, чем через пять дней, значит и ей некуда торопиться. Видеть его она совсем не хочет, ее раздражает все, начиная с дурацкой краски на его лице, заканчивая его марионетками, но больше всего — то, что она сама в конечном итоге к нему и пойдет. Никак не наоборот, в этом Акеми уверена, потому что он держит все ниточки, так что стоит только ему потянуть, как она сделает все нужные движения. Она ненавидит это, смотрит на свои иглы и царапает ими кончики пальцев в надежде, что срежет лески Канкуро. Ничего она не срезает, только зря марает белую футболку красными каплями крови. Глупо, морщится Акеми, сидя с указательным пальцем во рту и глядя куда-то вниз. Все заняты своими делами, только она бездельница. — Кику скоро вернется, — вместо приветствия говорит Неджи, пропуская Акеми вперед. Она кидает украдкой взгляд вверх, на знак у него на лбу, которого нет. Она вроде бы и знает, что тот пропал, а все равно как-то непривычно. — Чай? — Знаешь, я никогда не могла понять, почему все сохли по Учихе, а не по тебе. У вас один типаж, но ты старше на год, по идее все за тобой должны были бегать. Неприступный красавчик, лучший среди своих ровесников, гордость клана, гений. Просто мечта же, — перечисляет она, садясь за стол и подпирая голову ладонью. Они с Саске правда ведь похожи, в детстве сходства было больше, но, так или иначе, это один типаж: два бело-черных перфекциониста, от которых веет холодом. Акеми рассматривает его с интересом и чуть морщится, когда на столе появляется чайник и две самые простые глиняные чашечки. — Ты пьешь что-то кроме чая? — Я не дам тебе сакэ. Мне хватает проблем с Ли, когда он выпьет. Если хочешь выпить, то или жди Накику, или найди себе другую компанию, — он пропускает мимо ушей половину ее слов, явно привыкнув к чужому потоку глупостей. Неджи двигается так красиво, что Акеми ненадолго забывает обо всем, просто следя за его движениями: никакой суеты, все четко и размеренно, но при этом так грациозно, что ей становится завидно. Что-то подобное она испытывает и тогда, когда видит в деле Канкуро: у него ловкие пальцы, они заставляют марионеток двигаться так, словно те не из дерева сделаны и болтов, а из чего-то более гибкого и пластичного. У Акеми все куда резче, ее иглы летают, движения всегда быстрые и четкие, в них нет никакой красоты танца. Жалко даже. — Ты скучный, — фыркает Акеми, когда он ставит перед ней горький зеленый чай. Он не спрашивает какой она хочет, а делает как себе, потому что только он знает, как правильно. В этом они с Канкуро похожи, но больше ни в чем, у Неджи всюду идеальный порядок. Как только Накику с ним живет? Она закатывает глаза, делая маленький глоток и чуть морщась. — А у тебя истерика, — коротко бросает Неджи, садясь напротив нее и придерживая ладонями свою чашку так, будто он на чайной церемонии. Канкуро бы откинулся назад на спинку стула, Наруто или Киба уперлись бы локтями о столешницу, а он сидит с идеально ровной спиной. — Я сижу перед тобой совершенно спокойная и пью твой ужасный чай. Где ты увидел истерику? — Акеми смеется и смотрит в сторону. На подоконнике стоит цветок, который она не помнит. Ино, что ли, притащила его сюда? Она всем пытается озеленить дома и квартиры, чтобы они не были скучными и пресными, как она любит повторять. Кажется, даже Сакуре в ее больничном кабинете что-то поставила. — Где ты истерику-то видишь? — Истерика — это не всегда крики, слезы и разбитая посуда, — Неджи делает глоток чая, и лицо его не меняется. — Ты должна была провести в Суне три месяца, а вместо этого вернулась. Кажется, твое «поболит и пройдет» дало сбой? — Это показатель истерики? Мне просто стало скучно, — ведь в этом дело, правда? Ей стало скучно, вот и все, это от и до ее решение. Она не обязана быть там, если ей то не уделяют никакого внимания, то начинают играть в какие-то дурацкие игры. — И вообще, Неджи, планы меняются, представляешь? — Ты ненавидишь менять планы. Раз ты здесь, значит, тебе не просто стало скучно или же ты проявила постыдное малодушие. — Акеми смотрит на Неджи и замечает, что его лицо не такое уж и спокойно-равнодушное. Уголки его губ едва заметно приподняты в усмешке, назвать которую иначе, как ликующей, она не может. Невольно ей на ум опять приходит Канкуро с его ухмылками и усмешками, со снисходительным взглядом, которым он смотрит на нее. Почему-то в последнее время Акеми кажется, что все к ней относятся так, словно она ребенок и ничего не понимает. Или это ей не кажется? — Это трусливо, не находишь? — Знаешь, я наверное, пойду, — Акеми отодвигает от себя чашку и натянуто улыбается. Вот теперь она чувствует подбирающуюся к ней истерику — желание швырнуть в стену посуду, стоящую перед ней на столе, как никогда велико. Она не любит Неджи, но ради Накику старается вести себя с ним хотя бы вежливо. Получается плохо, и они оба об этом знают. — Скажешь Кику-анэ, что я заходила, ладно? — Ты бежишь от проблем, — невозмутимость Неджи, вновь делающего глоток чая, заставляет улыбку Акеми стать кривой. — Это на тебя не похоже. — Ты несешь бред, но это точно не моя проблема, — огрызается она. Он — проблема Накику, так с чего бы ей от него бежать? Ее проблемы остались в Суне. На самом деле нет, — проблемы у нее кругом, и она не знает, что с этим делать, — но она от них не сбежала. Не должна же она все время торчать там, имеет право и домой вернуться. Акеми хмурится и встает из-за стола, не желая продолжать разговор, резко ставший неприятным. — Тебе неприятно слушать то, что тебе не нравится и признавать, что просто не хочешь ничего решать сама, — кидает ей вслед Неджи. — Пошел нахуй, Неджи, — Акеми показывает ему средний палец и громко хлопает входной дверью, жалея, что между ней и косяком нет руки Хьюги. Хоть бы душу отвела таким образом, все бы легче стало. Настроение, которое до этого у нее было неплохим, резко портится, и теперь в самом деле было бы неплохо выпить сакэ. Другое дело, что в полдень она этим привлечет к себе слишком много внимания, которое ей не нужно. Она не хочет отвечать ни на какие вопросы, не желает выслушивать ничьи советы и наставления. Вечером Накику сама находит Акеми. Она вылавливает ее на улице, сжимает за руку и ведет за собой. Они проходят мимо Ичираку Рамена, откуда слышится громкий смех Наруто и Кибы, не заглядывают и в Якинику Кью, где так часто бывает бывшая команда десять, а продолжают свой путь ближе к окраине деревни, где горят вывески баров и ресторанов куда менее известных. Кажется, сюда часто ходят джонины постарше; Акеми почти уверена, что видела в этой стороне Котетсу с Изумо в компании Генмы, но она может и ошибаться. В конце концов, за ними она не следила и не следит, особо даже не проводила с кем-то из них время, чтобы о чем-то с уверенностью утверждать. Накику другое дело — она и сама постарше, и знакомые у них с Акеми не все общие. Накику молчит до тех самых пор, пока они не оказываются в одном из баров. Акеми оглядывается по сторонам и кивает благодарно официантке, когда она приносит их заказ. Ничего необычного — алкоголь и закуски к нему, все, чтобы можно было спокойно поговорить. Здесь их точно никто не потревожит, в этом можно не сомневаться. Акеми от этого одновременно и спокойно на душе, и тут же тревожно. Ей ни о чем не хочется разговаривать, ничего не хочется обсуждать. Она, если честно, даже не знает, для чего искала Накику днем. Ей не в чем каяться, не в чем признаваться, и еще ей не по себе от того, что мог о ней сказать Неджи. Нашелся же великий чтец чужих душ и умов! Акеми сама не замечает, как хмурится, и потому удивленно смотрит на Накику, когда та протягивает к ней руку и указательным пальцем разглаживает складку у нее между бровей. — Ты взяла миссию в страну Мороза, — не спрашивает, а говорит она. Видимо, кто-то уже рассказал ей обо всем. Акеми пожимает плечами, потому что и не собиралась ничего скрывать. Просто зашла узнать, нет ли никаких важных дел, которыми она могла бы заняться, и с радостью взялась за первое же подходящее. — Ты же была там два года назад и говорила, что больше никогда в жизни. — Говорила, — соглашается Акеми, вспоминая, как ей после теплого климата Конохи и удушливо-жаркого Суны было некомфортно среди снега и льда. — Я просто думаю, что могла утрировать. Еще раз сгоняю в Щимо и точно пойму, нравится мне там или нет. — Ты поэтому так рано вернулась? Ищешь, где тебе понравится? — Накику наклоняет голову набок и цапает с тарелки кусочек сыра. Она смотрит на Акеми пытливо и спокойно, не вытягивает из нее ответы щипцами и не торопит, давая той собраться с мыслями. — Тогда лучше посмотреть Страну Горячих Источников. Там намного лучше. — Канкуро говорит, что там влажно, — имя песчаника срывается с ее губ прежде, чем она успевает прикусить язык. Акеми морщится и опрокидывает в себя почти весь стакан целиком, облизывая потом губы от горечи и спеша заесть алкоголь чем-то с тарелки. — А Канкуро у нас мерило всего? — Накику пододвигает к ней мясо, успевшее немного остыть, так что его можно сразу есть. — Где он сам, не напомнишь? — Должен был быть в Скрытой Дымке с дипломатическими переговорами. Вроде. Не знаю, я не вникала, — вот тут она врет, лишь немного розовея скулами. Она прекрасно знает где он и с какой миссией, просто не хочет говорить об этом. Дело не в секретности или недоверии к Накику, а в ее нежелании обсуждать Канкуро. Он бы закатил глаза, увидев, как она пьет, еще бы потом смеялся над ней, повторяя, что лучше не пить, если нет к тому таланта. Будто бы у него есть! — Он достал. Достал, надоел, извел. Чем — ответить она не сможет, потому что, положа руку на сердце, ничего дурного он не сделал. Это она дурит и стервит, это ей тесно в собственном теле, и она с ума сходит, не зная, что с этим делать. Акеми пытается двигаться дальше так, как делала это всегда, но в этот раз у нее ничего не получается. Она пытается быть сильной, повторяет про себя то, что вся боль пройдет, но почему-то этого не случается. — Ты всегда можешь вернуться домой, — может, кивает Акеми и тут же мотает головой. Дом — это где? В комнате, в которой она выросла, на улице, которую знает с детства, среди тех, кого помнит с дней в академии? Или дом — это с Канкуро, в пропахшей древесиной комнате и золотистыми пейзажами за окном? Раньше ей казалось, что это не так уж и важно, но теперь она тяготится этой неопределенностью. Дуальность оказывается ей не по вкусу, Акеми не нравится, что ее тянут в две разные стороны, ей не нравится, что она и сама не может понять, где ей лучше. — Не хочу, — признается она, не глядя на Накику. — И в Суну тоже не хочу, потому что… Мне там нечем дышать, понимаешь? Я там лишняя, я никому не нужна. — И Канкуро? — Акеми кривит губы и дергает плечом. Не нужна, была бы нужна, он бы ей об этом сказал. — Ты уверена? — Канкуро самодостаточен. А даже если бы он не был, то у него хватает тех, кто может им восторгаться. У него вся Суна в поклонницах. Ну, та часть, которая не сохнет по Гааре, — вот два самых видных жениха в деревне скрытого Песка, а на девчонку из Конохи нет-нет, а посматривают недовольно. Канкуро с самого начала позволял ей слишком много, огрызаясь на всех недовольных, а она на это и не обращала внимания. Акеми привыкла же к нему тянуться, привыкла искать его одобрения, привыкла устраиваться у него под боком. Начиналось-то все невинно, это потом как-то все само собой изменилось став тем, чем стало — раскинутой по его комнате одеждой, ее волосами в сливе душа и деталями от его игрушек в ее вещах, ее сенбонами на его книжной полке. Акеми теперь почему-то особенно остро реагирует на все косые взгляды, которые прежде ее нисколько не трогали. — Ты не сказала ему, что уезжаешь? — Накику нисколько не давит, и уже за это Акеми благодарна. Она не давит и не осуждает, но также не спешит ни в чем обвинять Канкуро. Она как всегда хорошо чувствует свою лучшую подругу, поэтому знает, что ей услышать нужно не то, что в постели с ней ночует скотина. — Сказала. Он не поверил, — потому что сколько бы Акеми ни грозилась чем-то, обычно она ничего не делает. Ей страшно вернуться и понять, что она в самом деле ему не нужна. Ей страшно вернуться и увидеть, что ее место не так уж и долго пустовало. — Но он не знает, он на миссии уже был, когда я… Накику вдруг тянется вперед и щипает Акеми за щеку. Она широко улыбается, мажет большим пальцем под глазом своей подруги, будто бы там есть слезы, и щелкает ее по носу. — Все будет так, как ты хочешь, — обещание настолько глупое, что Акеми не выдерживает и смеется. — Ты еще не знаешь, как ты хочешь, имото, но все сложится именно так, как должно. Ешь давай и пей, наслаждайся хорошей жизнью, потому что послезавтра ты будешь мерзнуть. Акеми заканчивает вечер в кровати Накику, вместо того, чтобы идти домой. Неджи дома нет, ушел, чтобы не мешать девушкам, которые, вернувшись за полночь навеселе, не сразу даже завалились спать. Акеми засыпает под смех Накику, прижавшись к ее боку как в детстве. На ней чужие футболка и шорты, ее влажные волосы пахнут чужим шампунем, подушка не та, к которой она привыкла, но ей так хорошо, как давно уже не было. Может быть, это дом и есть? Засыпать спокойно, точно зная, что утром тебя не прогонят и ни в чем не упрекнут? Во сне она снова видит Канкуро. Он сидит к Акеми полубоком и мастерит какую-то игрушку. Детскую, понимает она, но прежде, чем успевает спросить для кого эта поделка, сон меняется и ускользает от нее, оставляя после себя странное послевкусие.Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
Maneskin — Honey (Are you coming?)
+++
Стук в дверь в час утра заставляет его отвлечься от рисунка жёлто-зелёной птицы и рассеянно кинуть взгляд в окно. Там темно, хоть глаз выколи. К нему и днём-то никто не заглядывает, а ночью кому что понадобилось? Пока нехорошие догадки не закрались в мысли, Сай спешит открыть дверь и только благодаря с детства отточенным рефлексам успевает подхватить подмышки напевающую что-то под нос Накику. От неё пахнет алкоголем — не сакэ и не пивом, чем-то сладким. Она ненавидит сладкое. И она просто в хлам. — Привеееет, — Кику тянется к его щеке и с чувством похлапывает ладонью, словно бабуля, заставшая любимого внука за поеданием запрещённых конфет. — Давно не виделись. У тебя свет горел. Я подумала, ты не спишь. — Откуда ты знаешь, где я живу? — искренне удивляется Сай, затаскивая подругу в квартиру и убеждаясь, что никто из соседей не следит за его личной жизнью в неурочный час. Кику ни разу к нему не заходила за всё время их знакомства. Обычно он сам торчал у неё в мастерской, либо она посылала к нему его же посыльных животных. — Мне Ино рассказала, — Накику весьма ловко выуживает из рюкзака бутылку с тёмно-красной жидкостью, подозрительно похожей на кровь. — Ну хоть ты-то составишь мне компанию? Эти двое собой заняты. Я про Генму и Ино. — А где Неджи? — закономерно интересуется Сай, поднимая покачивающуюся Ритсуми на руки и устраивая на кровати. Дивана у него нет — старый стоит в мастерской, а новый… как-то не было резона покупать. — Откуда я знаю? — тянет Кику. — Где-то, но не со мной! Где-то, где-то этот ангел неземной. Тренируется? Постигает силу юности? Почём мне знать? — Вы вместе живёте. — Ты тоже у меня постоянно жил, и что, я знала, чем ты занимался? В том числе для Данзо? В Сая упирается обвиняющий перст, затем Накику шумно выдыхает и откидывается на подушку. Художник размышляет, стоит ли принести тазик, но вроде она не собирается пока пачкать его простыни той адской смесью, которая сейчас у неё ползёт по пищеводу. — Открывай бутылку уже, я не нашла чем это распаковать, там какая-то хитрая система. — Ты поэтому ко мне пришла? — недовольно интересуется Сай. У него в ближайшие пару дней нет миссий, но было бы приятно знать, что друзья к нему могут заглядывать не только для того, чтобы помочь с откупориванием бутылок непонятно чего. Учитывая, что он вообще-то не пьёт. — Я же сказала, что специально узнала твой адрес у Ино, — бурчит Кику, уже заползая под одеяло. Это не совсем то, что она сказала, но какой смысл переубеждать пьяного человека? И где она, собственно, успела наклюкаться до подобного состояния?! — Бесишь. Открывай бутылку. Тебе тоже не помешает выпить, один раз в жизни. — Зачем? — интересуется Сай, копаясь в ящике стола. — А что, у тебя ни одной причины нет? Всё в твоей жизни прекрасно и замечательно? В таком случае, я тебе искренне, блять, завидую. Сай ненадолго зависает в своих мыслях, спрашивая себя, всё ли хорошо в его жизни. Не может с уверенностью ответить на этот вопрос, искоса разглядывает прикрывшую глаза Ритсуми, устроившую подбородок на коленях. По-хорошему ей выспаться нужно, а не дальше хлестать подозрительное пойло. Причём, спать в собственной кровати, а не в его. Не хотелось бы, чтобы Хьюга с утра пораньше заявился к нему с необоснованными претензиями. С другой стороны, судя по поведению Накику, тот и сам вряд ли в курсе её времяпровождения. Вытаскивая пробку, Сай принюхивается, обдумывая стоит ли пробовать это дерьмо или лучше сразу засунуть Кику под холодный душ. В конце концов, он решает, что несмотря на приторность и подозрительный цвет, напиток не слишком уж и крепкий. Возможно, он даже попробует. В первый и последний раз. А потом выставит её за дверь. Потому что так надо. У него больше нет ключа от мастерской, и Чиву-шишо сейчас не в деревне. А через окно он эту пьяную, даром что тощую, тушу не затащит. В дом Хьюги по понятным причинам тоже ночью не понесёт. Не понесёт же? — Где ты там застрял? — торопит Кику, выпутываясь из простыней и плюхаясь прямо на пол у стола, поджимая по сторонам ноги под странным углом. — Ну, рассказывай. — Что рассказывать? — Сай пытается найти чистые рюмки, не припоминая, покупал ли вообще когда-то что-то подобное. — Дом. Работа. Досуг. — Как всё скучно, — дуется Накику, раскачиваясь как болванчик из стороны в сторону. Сейчас она как никогда напоминает свою названную сестру, только веселье у неё злое, у неё веселье скорпиона из страны Ветра. — Куда мы двигаемся? Даже Ако и Куро… Она замолкает, и Сай приподнимает бровь. У этих-то что могло произойти? С тех пор, как Кику переехала, Сай, честно говоря, и с Ящеркой-сан не так уж часто пересекался. Да и та предпочитала как раз проводить время у своего кукловода в Суне. Что могло пойти не так? — Забей, — Кику вяло махает рукой, с трудом отрывает себя от пола и, по-хозяйски отодвигая его от шкафчика, сама начинает искать куда бы разлить алкоголь. Вытаскивает самые обычные стаканы, но хотя бы чистые. — Ако отправилась в Щимо. — Что она там забыла? — удивляется Сай. — Себя, Сай. Себя она там забыла. Мы где-то все потерялись, только ты, кажется, на правильном пути. Он сильно сомневается, но не знает, что тут ответить. Потому что у Кику явно философская чепуха в голове, а он, хоть и читал книги по психологии, но обычно там не говорилось, применимо ли это к тем, кто находится в финальной стадии опьянения. Да и где правильный путь? Сай чувствует, что не хочет над этим размышлять. Он идёт вперёд по проторенной тропе, по которой шёл всё это время, постепенно обогащаясь новыми эмоциями. Не все из них радостные, конечно. Но приятных тоже много. Красный напиток не такой уж и отвратительный и даже не слишком сладкий. Кику засыпает уже на втором стакане, устроив голову у него на коленях. Сай перебирает пальцами золотистые пряди и думает, что пусть лучше спит в его кровати, чем шокирует завтра с утра соседей на коврике у входной двери. А как он будет это кому-то объяснять… а что объяснять-то? До сих пор никто и так ничего не знает. Картина остаётся незаконченной, а в постели происходит неожиданная борьба за свободное место: матрас у него меньше, чем в её гостевой комнате у Чиву-шишо, а Кику любит иметь хотя бы пару сантиметров личного пространства. Кажется, она даже не просыпается, когда пытается отвоевать одеяло, чтобы завернуться в него как гусеница. — Эй, — Сай щипает её в бок, — не наглей. — Отстань, Тамкен, — не открывая глаз, бурчит Накику. — Ты иногда нудила, похлеще Кая. — Я Сай, — фыркает Сай. — И мне холодно. — Иди сюда, я тебя согрею, — мурчит Кику, и у Сая ком поперёк горла встаёт. Кого она представляет теперь в своих полугрёзах? Только он всё равно послушно протягивает руку и сгребает её в охапку вместе с одеялом. От Кику вдруг пахнет не сладким алкоголем, а морской солью, почему-то тыквой и заморским забавным жёлтым цветком с длинными кудрявыми лепестками, который растёт на деревьях на Косен. Когда они гуляли по тропическому лесу, она говорила, что очень хотела бы увезти семена в Коноху, но в местном климате бы растение не прижилось, да и где его посадить? Сай даже не знает, назвать ли воспоминания о райском острове худшими или лучшими в своей жизни. Его потряхивает; к нему сон не идёт, а когда он обычно засыпает, то и сновидений-то не видит никаких. Ни плохих, ни хороших. Там пусто. Мерное дыхание на его шее только больше путает мысли. Ему нужно пойти и закончить рисунок, пока он не сделал какую-нибудь глупость. Ну или подрочить в ванной, тоже идея. Он-то не пьяный, так что и отговорок для себя никаких не найдёт. Да и разве это отговорка? Если ты напиваешься и творишь дерьмо — это ни в коем случае тебя не оправдывает. Сай всё это знает, но ведь она сама к нему пришла? Как будто не догадывалась, к чему может привести данный шаг с её стороны. В конце концов, они не в первый раз оказываются в одной постели. Десять минут спустя он всё ещё не может себе объяснить, как его пальцы очутились у неё между ног. Кику что-то неразборчиво стонет, пытаясь откинуть в сторону одеяло. Выгибает спину так, что ей бы акробаты в цирке позавидовали. Аромат жёлтых цветов на её коже ещё ярче, и Сай не может не попробовать слизнуть его. В чём она к нему пришла? Куда делась её одежда? В собственной футболке ему вдруг становится нестерпимо жарко, так жарко, как ему даже в Суне не было. Сай торопливо стягивает её через голову, опускается всем весом на тёплое тело Кику и втягивает её в головокружительный развратный поцелуй, о котором она наверняка забудет завтра утром. Какая разница что будет утром? У них вся ночь впереди. В темноте квартиры ему не видно открыты её красивые глаза или нет, зато ощущения усиливаются раз в десять. Мягкая грудь под его пальцами, горячая влага сокращающихся мышц на его члене, трепещущая жилка её тонкого запястья под его губами. Ему не нужно видеть её шрамы и родинки, чтобы знать где они. Утром Сай просыпается один. О произошедшем ему напоминают только два вымытых стакана, стоящие возле раковины. И запах жёлтых цветов с Косен на подушке.