против принципов

      Месяц его латают. Не трогают, не бьют. Приносят еду. Ту же, что и сами едят. Приводят врачей, раны перевязывают. На ноги ставят. Усы и бороду сбривают начисто, ибо с переходом к Исламу все по новой начинать надо. К своему второму имени Вова привыкает не сразу. Оно клеймом жгучим дыру в груди прожигает. Не хочется мириться с реальностью новой, но делать нечего. Как когда-то говорил Кащей «хочешь жить — умей вертеться». Вот и Вова потихоньку вертеться начинал.       Володя много думает. О семье, о пацанах, об улице. О городе родном. Ему интересно и немного даже больно представлять реакцию семьи на такого Вову. Побитого, униженного, перешедшего на сторону духов. С побледневшими шрамами, с наполовину оглохшим ухом. Он сейчас больше на старого боевого пса похож, чем на человека. Таких обычно даже не жалеют. Такие обычно становятся злыми до жути, бросаются на всех, старыми желтыми клыками клацая, а потом тихо скулят в конуре, поджав хвост и пустив скупую слезу.       Кащей бы такого пса убил без сожалений и лишних раздумий.       К концу декабря он уже окончательно крепнет. Худоба и торчащие кости скрываются под набранной массой. Он помогает моджахедам, выполняет какую-то простую работу. Оружие ему в руки пока не дают. Не разрешают бриться, по-немногу стараются приобщить к религии. Вова присутствует на намазах, старается больше просто копировать движения, в смысл не вдумывается совершенно. Главное, чтобы не просекли, что ему это все по боку, что крестик он свой в белье носит всегда, чтоб не нашли ненароком.       В январе месяце его отдают. Так вернее сказано будет, потому что за те гроши, за которые его обменять согласились, на рынке сейчас и пары ботинок не купить. А просто отдача для работы звучит уже не так унизительно. Его новым попечителем становится пожилой мужчина. Он с Вовой на хорошем русском разговаривает, пока они до его хибарки на лошадях добираются. Володя от такого родного языка, по которому он за те месяцы в плену соскучился неимоверно, сразу старику верить начинает. — Так тебя Анвар зовут? — Анвар, Эфенди. — А лет тебе сколько?       Вова смолкает. Он в плену забыл про свой день рождения. Родители наверняка ждали от него весточку, ведь в этот день он ее всегда отправлял. — 20.       Старик губы поджимает. Вздыхает тяжело отчего-то, после чего с улыбкой теплой, почти родительской, снова на парня оборачивается. — Меня Фарид зовут. Будешь мне по хозяйству помогать и жить со мной.       Володя свою язвительность в компании с длинным языком шлет далеко и надолго. Этому деду грубить не хочется совершенно. Он выглядит слишком безопасно. А после стольких месяцев жизни в постоянном страхе безопасность стала дороже любого золота на этой планете.       Вова не верит, что кошмар кончился. Боится поначалу старика этого, ждет от него подставы, что сейчас Фарид его обратно моджахедам сдаст и тогда те с него точно голову снимут. Но Фарид ничего не делает. Он Володе даже поначалу заданий никаких не дает. Ждет, пока парень подуспокоится.       Когда Вова подрывается по ночам от отвратительных снов, в которых он опять тот Володя Суворов, только-только попавший в плен, Фарид его успокаивает. Воду носит, отвлекает разговорами. И молится над его кроватью тихо, шепотом. Пока Вова не уснет. Они сидят в его небольшой хибарке круглыми днями, за исключением тех моментов, когда Фарид выходит проверить баранов, покормить лошадь или сделать что-то во дворе.       Так проходят месяцы. Володина настороженность постепенно сходит на нет. Свою военную форму он уже давно сменил на шаровары и свободную рубашку с платком, закрывающим лицо до носа. Его он носит на улице, в доме и во дворе Фарид позволяет ходить без него. Моджахеды же заставляли постоянно закрывать все лицо кроме глаз.       К Фариду часто приходили люди. Были местные простые афганцы, были моджахеды. Но все они от Фарида просили одного — молитв. Помощи через Всевышнего. Вова это понял, когда заметил, что Фарид после каждого гостя долго сидит за столом и делает дуа со сложенными руками, выставленными перед опущенным лицом. — Анвар,— обратился дед после совершения очередного намаза. По канонам Вова делал его справа и за спиной Фарида. — Ты намаз не делаешь, зачем себе врешь?       Володя застывает. Он испуганно ткань коврика в пальцах сжимает и губы мнет, пытаясь ответ выдумать. Но Фарид эту панику в глазах читает и с улыбкой теплой, родительской, спешит парня успокоить. — Анвар, я знаю, что ты до сих свой крестик хранишь, я тебя им не сдам, не бойся. Просто перед Аллахом неправильно поступаешь. И перед самим собой. Хочешь научу тебя?       И Вова соглашается. Уходит в изучение религии с головой. Фарид учит его пушту и арабскому. Учит его правильно читать Сунны, знакомит с Кораном. Поправляет в некоторых местах, когда Володя совершает молитву. Фарид становится для парня оплотом надежды, спасительным кругом. Почти отцом. В голубых глазах этого старика Вова находит свой покой, свое уединение и свою безопасность. Фарид никогда Володю не ругает, просто поправляет и наставляет. Вова быстро учиться, язык осваивает и через несколько месяцев уже почти идеально совершает намаз вместе с Фаридом.       Постепенно с русского он полностью переходит на пушту. Так удобнее, потому что в этом месте на русском кроме Вовы говорит разве что одна бабушка, с которой Вове все равно разговаривать не положено. Зато он много говорит с Фаридом. Много спрашивает, много и сам отвечает. В словах старшего он находит ответы на многие внутренние вопросы. Он перестает ненавидеть самого себя за веру. Отпускает внутренний конфликт. Крестик Фарид разрешает держать под подушкой. Володя его своими длинными пальцами с огрубевшими подушечками поглаживает, когда о семье думает. И о Кащее.       Через время они начинают гулять. Ходят по городу, Вова знакомится с местными жителями и к своему ужасу бывшего вояки понимает, что люди здесь хорошие. Не хотят убивать, не жаждят джихада каждую секунду. Они живут. Выживают в условиях жестокой войны, справляются и не жалуются. Улыбаются всегда, благодарят Всевышнего и людей вокруг, отдают последнее ради чужой улыбки. Вова людьми проникается жутко, в одиночку гулять выходит и часто общается с одним продавцом на рынке. — Фарид, почему ты так терпимо относился ко мне все это время? — однажды вечером вдруг спрашивает Володя. Они возвращаются с очередной прогулки, отдают свои разгоряченные дневным жаром тела на растерзание прохладному ветерку, гуляющему по улицам.       Фарид вдруг тускнеет. Вова на секунду жалеет, что спросил это, что вообще тему эту поднял. Но грусть на лице старика быстро сменяется теплой ностальгической улыбкой. — Четыре года назад один из тех, кто отдал тебя мне, забрал моего сына. Ему было 16. Муса звали. Он и сам тогда рвался Родину защищать, думал, что без него там полягут все. В итоге мешок с его останками мне принесли через два месяца. Один из советских дозорных сильно постарался. — Он Вову к «советским» не причисляет специально. Знает, какую реакцию это может вызвать.       А у Вовы кровь в жилах от услышанного стынет. Он губы свои кусает и глаза стыдливо прячет. Не хочется верить, что они, солдаты, зашедшие в Афганистан с "миром", уподобились тем, с кем пытались бороться. Парень вполголоса за упокой пацана молится и руками лицо закрывает, чувствуя, как отвратительное липкое чувство по телу пробегает. Неприятно оно, когда хоть и не специально, но вот так резко глаза на многое открывают. — Я тогда подумал, что Всевышний забрал у меня сына с благой целью, хотел, чтобы я урок извлек. И я извлек. Тогда мне Аллах тебя преподнес. Но я тебя смог сделать таким, каким хотел видеть своего сына. Так что мне не о чем жалеть. Я рад, что ты попал ко мне, Володя. — мужчина улыбается, по спине парня похлопывает и гладит в отцовской манере.       В июне, когда баранов нужно выводить на пастбища, Фарид заболевает. Вова тогда полностью на себя все дела берет, кое-где у старшего совета просит, но в остальном начинает полностью самостоятельно управлять скотом, домом и другими делами. Сам готовит, ухаживает за стариком. Фарид в большинстве своем лежит, кашляет так, что стены глиняные в доме ходуном ходят. Вова через соседей находит врачей, знахарей, сам приводит их в дом, заставляет Фарида пить лекарства и следовать показаниям. Но лучше ему не становятся. Чтобы не оставлять старшего и не бросать скот, который нужно сгонять каждый день на пастбище, Володя просит соседей смотреть за старшим. Платит им тем, что сам имеет — едой, молитвами, делами, которыми он может им помочь.       В один из дней, когда уже ближе к закату Володя возвращался со стадом баранов верхом, он заметил, как у дома столпились люди. Он не смел ни о чем думать и запретил себе делать какие бы то ни было предположения. Спешился на ходу, оставляя скот, подбежал к дому, слыша тихий женский плач. — Эфенди во сне умер, Анвар. — с сожалением в голосе тогда сказал один из соседей. Они с Фаридом давно знакомы были и этот мужчина средних лет чаще всего соглашался за старшим посмотреть. — да упокоит его душу Всевышний.