Я люблю...

Родители отправили их в её комнату. Умно придумали: оставить дочь наедине с врагом. — Хочешь? Я несколько штучек с собой прихватил, — Чонсон вынул из кармана брюк чупа чупсы в ярких упаковках. — Ну, давай. Хаюн взяла один. Они сидели на подоконнике и молчали. Чонсон не лез к ней с дурацкими шуточками. Молчание было непривычным и тревожным. Хаюн повернула голову, чтобы удостовериться, рядом её ненавистный одноклассник Пак Чонсон или незнакомый парень. Чонсон вынул чупа чупс изо рта, выгнул бровь и спросил удивлённо: — Смотришь так, будто я натворил что-то. Вроде веду себя, как вежливый молодой человек, но тебя и это не устраивает? — он вздохнул, повернув голову и обхватив губами блестящий сладкий шарик. Хаюн бросила взгляд на влажные губы Чонсона и слегка покраснела. Сладкие и влажные. Подумала она о его губах и тряхнула головой, отогнав глупые мысли. Это же Пак Чонсон! Она ненавидит Пака Чонсона! Ненавидит этот вечер. Ненавидит этот день, этот час, эту минуту, эти секунды, которые они проводят вместе в её маленькой комнате. Она бы ни за что не пригласила Чонсона к себе в гости и уж тем более не позволила зайти в свою комнату. Комната была местом, где Хаюн могла побыть наедине со своими мыслями и тревогами, где могла расслабиться и ни о чём не думать, здесь всё было ей дорого. Она родителям не всегда разрешала зайти, а тут Чонсон, будь он неладен. Чтобы избежать лишних вопросов от родителей, почему Чонсону нельзя в её комнату, Хаюн мысленно сказала себе: «Потерпи. Только сегодня. Он побудет в комнате полчаса, максимум час, и уйдёт домой». Хаюн не заметила, как её чупа чупс уменьшился до размеров горошины. Она раскусила леденец и захрустела. Слюна стала сладкой, а на зубы налипла конфета. Чонсон протянул второй леденец, Хаюн машинально схватила его пальцами за палочку и, распечатав хрустящую обёртку, сунула себе в рот. Чонсон взглянул на Хаюн краем глаза. Вдруг заговорил: — Ты всё ещё злишься на меня? — Ты о чём? — За столом мы вспоминали, как я на физкультуре ударил тебя мячом по голове. Ты обиделась, заплакала, а потом наорала на меня, не дав и слова сказать, и затаила обиду, мол, я такой-растакой, не извинился, не посочувствовал. Не подпускала к себе ни на шаг. Я беспокоился. Хотел извиниться, но обида, видимо, была очень глубокой. Ты и говорить со мной не хотела. — Я не из-за этого перестала общаться с тобой, — проговорила Хаюн. — Мячик был предлогом. Меня раздражало, что мои и твои родители называли нас женихом и невестой. Сейчас то же самое. Я чувствовала себя неловко, когда они так говорили. Меня задевали их слова. Слова не обидные, но от них становилось не по себе. — Тебе нравился кто-то в школе? — Нравился, — кивнула Хаюн. — Извини, что ударил мячом. Я правда не специально. — Извинения приняты, — улыбнулась Хаюн. — Как ты сейчас поживаешь? Нравится учёба в вузе? Поступить на актёрский факультет было твоей мечтой. — Скоро увидишь дораму со мной в главной роли, — ответил Чонсон. — А пока играю деревья. Он засмеялся. Хаюн смотрела недоумённо: шутит что ли? — А ты как? Учиться в медицинском вузе наверняка трудно. Наслышан от друзей, которые там учатся. Это ж сколько вам учить надо! Голова распухнет! — Сценарий тоже учить нелегко, тем более, когда играешь не в одном сериале, а в нескольких. В каждой профессии свои сложности, свои подводные камни, но много и приятных моментов. У меня, например, это возможность пообщаться с моими одногруппниками. Мы делимся друг с другом конспектами, обсуждаем любопытные вопросы, ходим вместе гулять… Банальные вещи, но мне они приносят радость. А тебя что радует? Встречался с известными актёрами? — Видел одного. Красивый. — Кого? — А тебе скажи! — хохотнул Чонсон. — Ну, кого! Мне безумно интересно! Ли Минхо? Ким Убин? Ча Ыну? Ким Мёнсу? Ю Сынхо? Ли Сынги? Кого? Чонсон! Скажи, умоляю! — Ладно-ладно. Успокойся. Скажу, — уверил её Чонсон. — Я видел… — он хитренько улыбнулся. Хаюн догрызала чупа чупс. Чонсон свой полностью съел. Хаюн была вся во внимании. Кого же он видел? Кого? Она чуть не пищала от нетерпения. Узнать бы скорее! Чонсон не отвечал минут пять. Улыбался странно, будто скрывал что-то. — Скажешь или нет? В ответ она услышала хриплый смех. Не успела и глазом моргнуть, как Чонсон стремительно приблизился и поцеловал. Хаюн едва не свалилась с подоконника, крепкие руки удержали. — Мы не можем… — ошарашенно прошептала Хаюн. — Не можем. — Почему? — спросил с грустью Чонсон. — Мне понравилось. — Мне тоже, — выдохнула Хаюн, зарумянившись. — Что же мы делаем?.. — Просто целуемся. — Какого актёра ты видел? — напомнила Хаюн. — Ммм, сама догадайся. Кто, по-твоему, самый красивый актёр? — Ну, не знаю даже… Пак Богом? — Богом красивый… но есть ещё один симпатичный актёр, он перед тобой. — Так и знала. — Когда увижу знаменитость, обязательно расскажу тебе об этом во всех подробностях, — пообещал Чонсон, поглаживая её щёку большим пальцем. Опустил взгляд на губы и сказал: — Можно ещё раз поцелую? Рядом с тобой я плавлюсь. Ты невероятная. — И с каких пор с тобой это происходит? — С тех, когда ты сказала: «Держись от меня подальше, Пак Чонсон!» Подальше я держался. Но выбросить из головы тебя не мог. В тот момент, когда на меня кричала, ты выглядела дерзкой. Я влюбился. Он потянулся к её губам, чмокнул мягко. Улыбка озарила их лица. Хаюн захихикала, плечи у неё мелко задрожали. — Тебе скучно? Мне — да. Развлечёмся? Знаю один способ. — Я, ты… это неправильно, — прошептала Хаюн возле его губ. — С чего ты взяла? Встречаешься с кем-то? Нет? Тогда, почему бы нам не… — произнёс Чонсон, переводя взгляд с её красивого лица на кровать. Она была широкой, два человека легко уместятся. Предлагать Хаюн переспать — звучало пошло. Чонсон подбирал слова: заняться сексом? потрахаться? заняться любовью? Последнее, пожалуй, лучший вариант. Краснея до самых кончиков ушей, Чонсон открыл рот, чтобы предложить Хаюн покувыркаться на её кровати. Хаюн закрыла его рот ладонями и вовремя, Чонсон едва не обронил первое слово. — Внизу наши родители. — Они не услышат. Мы будем тихими. — Тогда разденемся? Хаюн поспешно снимала с него пиджак, брюки, рубашку, боксёры. Чонсон подмял Хаюн под себя, прошёлся руками по голому красивому телу. — Подожди. — Что такое? — Остановишься, если мне будет неуютно? — уточнила Хаюн. — Я волнуюсь, — она опустила взгляд на его грудь, провела по ней пальцами, отдёрнула руки и задрожала. Чонсон бережно обнял Хаюн. — Могу прямо сейчас остановиться. У тебя уже было с кем-то? — он прижался губами к её виску. — Было, — ответила Хаюн. — Но не так, как с тобой. Мы ещё не начали, а у меня в животе бабочки устроили сумасшедшие танцы. Холодный кончик носа уткнулся в её лоб. Чонсон улыбнулся. — Мои бабочки танцуют всякий раз, когда ты оказываешься рядом, — сказал Чонсон, хватаясь за одеяло и накрывая себя и Хаюн. — Можем пообниматься. Я не тороплю. Хаюн неуклюже обняла его, просунув руки под мышки и стукнувшись лбом о его грудь, твёрдую и горячую. Мысли так и метались в голове. Неужели это правда происходит? Она в одной постели с Чонсоном. И что более удивительно: она позволила ему полежать на её постели. Ни одному парню бы не разрешила, тем более Чонсону, достаточно насолившему ей в школе, да и в жизни. Он бы тем ещё дурачком. Зарядил мячом по голове, поднял на смех перед всем классом, когда она пришла на Хэллоуин в костюме мумии, зашёл в женскую раздевалку, когда Хаюн была там одна. Хорошо, что одеться успела, иначе было бы очень стыдно. И что он делал там? Хотел за девчонками подглядеть? Чонсон прижимался губами к её виску, дышал ровно. Момент был хрупким. Взгляд заскользил по её лицу. — Не могу поверить в то, что мы делаем это, — проговорила Хаюн, боясь пошевелиться. Чонсон подвинулся вплотную, поцеловал её в лоб, коснулся губами молчки уха и прошептал: — Хочу тебя, сладкая. — Ты за мной подглядывал в женской раздевалке? — Что? Какая раздевалка? Ах, ты об этом, — он рассмеялся легко и беззаботно. Ответил прямо: — Да, подглядывал. Опоздал, поэтому ничего не увидел. Увы. — Хочу побить тебя, — с угрозой сказала Хаюн. — А я тебя съесть. Твои губы сладкие от леденцов. Целовать одно удовольствие. Обними меня, прижмись ко мне, ближе, Хаюн, ближе. Вот так. Чувствуешь, как я тебя хочу? Уши вспыхнули. — Кажется, ты мне нравишься… Давно нравишься, — призналась Хаюн, краснея ещё больше. И добавила, совсем осмелев: — Хочу тобой обладать. Чонсон снова улыбнулся. Наконец-то она признала это. — Неловко заниматься подобным, когда наши родители дома. Они могут проверить нас, — быстро сказала Хаюн, ложась на спину. Чонсон мягко надавил ладонью ей на грудь, провёл до лобка и проник пальцами в промежность. — Конфетка, — промурлыкал Чонсон, чмокая Хаюн в губы. Его губы были сладко-кисловатыми от чупа чупса. Хаюн вздохнула, закатывая глаза. Ощущать его пальцы внутри было нереально приятно. Он осторожно надавливал на стенки, толкался глубже. Хаюн обдавало жаром. Первый раз. Сухой, неуклюжий, неприятный, болезненный. Хаюн могла подобрать и другие слова для описания своего первого опыта. Его нельзя было сравнить с тем, что происходило сейчас. Чонсон был опытным в подобном, не скрывал этого. Сколько у него было девушек? Какая разница. Сейчас он с ней. Она сделает его своим. — Хорошо, да? — поинтересовался чертёнок. — Ага. — Хочешь обладать мной, будь смелее. Люблю смелых девушек. — Так будет достаточно смело? — Хаюн схватила его член одной рукой, а пальцами другой руки ущипнула нежную чувствительную кожу на головке. Чонсон простонал. Хаюн хихикнула. — Не так громко. Мы же не хотим, чтобы нас прервали. — Думаю, родители будут в восторге, если застанут нас в постели. Разве не ясно, что они хотят нас свести, и даже не скрывают этого. Тебе было неприятно, когда они называли нас женихом и невестой, но они как в воду глядели: на выпускном я хотел признаться тебе в любви и предложить встречаться. Но только и смог подарить букет цветов и промямлить «поздравляю с выпуском, желаю удачи с поступлением в университет». Как же я тогда жалел, что не сказал о своих чувствах. Я колотил себя по голове. Глупый, глупый и трусливый Чонсон. А потом решил смириться. Ты ненавидишь меня, не стоит и пробовать что-то изменить. Но мои родители продолжали спрашивать, общаюсь ли я с тобой, если да, как у тебя дела, нравишься ли ты мне, не хотел бы я пригласить Хаюн в гости и угостить ужином… Они и раздражали и намекали мне на то, что я упускаю своё счастье. Упускаю тебя, Хаюн. Сегодня я хочу искренне сказать тебе: хочу тебя, хочу быть с тобой, хочу любить, хочу заниматься сексом до беспамятства. — Я ждала этих слов. Мне очень приятно их слышать. Я была немножко зла, когда ты ударил меня мячом, когда подглядывал за мной в раздевалке, когда… было много чего не сильно приятного между нами в школьные годы. Я и не заметила, как моя ненависть превратилась в любовь к тебе. — Остановись на минутку, — попросил Чонсон, когда она обвила его бёдра ногами. — Знаю, уже не терпится, но защиту никто не отменял. У тебя есть? — Держи, надеюсь, твой размерчик, — Хаюн бросила ему в руки квадратный пакетик. — Для своего парня покупала? — усмехнулся Чонсон, распечатав презерватив. — Он не мой парень и никогда им не был. Лучше не напоминай о нём. Мне было больно в мой первый раз. — Хочешь сверху? — спросил Чонсон. — Почувствуешь власть надо мной. — Я очень смущена, вряд ли смогу красиво на тебя сесть и сделать всё, как надо, — ответила Хаюн, улыбнувшись застенчиво. За улыбку получила чмок в губы. — Тогда я сделаю это, — сказал Чонсон, входя медленно. Хаюн согнула ноги в коленках и сцепила щиколотки за спиной Чонсона. Молчать было сложно. Удовольствие разрывало изнутри, хотелось выплеснуть наружу эмоции. Хаюн стонала тихонько и вздыхала. Чонсон сдерживался, чтобы не закричать. Её маленькие ладони скользили по его груди и плечам. — Хаюн! Хаюн! Я! Люблю! Тебя! Тебя! Ах! Чёрт! — резкими толчками он вбивался в неё, аж кровать заскрипела. Смазка хлюпала громко. Хаюн густо покраснела. Жар был и внутри и снаружи. Со лба капал пот. Грудь у Чонсона блестела, и лоб, и щёки — он тоже вспотел. Он плотнее сел к ней, схватив за ноги. Теперь они занимались этим сидя. Хаюн прыгала на нём, обнимая за плечи. Он был всё ещё твёрдым и стонал ей на ушко. Они целовались, лизали друг другу солёные губы. Вдруг он стиснул её попу пальцами и глубоко насадил на себя. Согнулся и резко выдохнул, не поднимая головы. Хаюн обмякла в его руках. Она больше не могла. Вымоталась за эти пять, десять, пятнадцать минут? Сколько времени прошло? Чонсон нашёл в кармашке пиджака чупа чупсы. Распечатал и протянул Хаюн. — Ты выглядишь сексуально, когда сосёшь чупа чупс, — выдала Хаюн, сама от себя не ожидая. — Обожаю пошлый юмор, — сказал Чонсон, облизывая сладкий леденец языком. — Надо бы комнату проветрить. Ты не подумай, я без ума от твоего запаха и вкуса, но если сюда кто-то зайдёт… Сама понимаешь… — Ага. У секса характерный запах. — Нам надо бы спуститься, а то мы уже долго наедине, — сказала Чонсон. — Но спросить хочу, подвинься, на ушко скажу. Проведёшь со мной эти выходные? Только ты и я. Нам никто не будет мешать.